§ 44. Герцогство Варшавское и Наполеоновская реакция.
- Очищенная от пруссаков Варшава снова стала, после 12-летнего промежутка, столицей польского центра, восстановленного под опёкой Наполеона. Герцогство Варшавское, состоявшее из десяти департаментов Великой и Малой Польши (Варшава, Калиш, Плоцк, Ломжа, Познань, Быдгощ, затем - Краков, Люблин, Радом, Седлец), получило довольно либеральную конституцию с двумя законодательными палатами (сейм и сенат), с гражданским «Кодексом Наполеона», только что введённым во Франции. Основные законы гласили о равенстве всех перед законом. Преисполнились надеждами передовые евреи нового государства, которых предшествующий прусский режим приучил не к равноправию (его и в самой Пруссии ещё не было), но к борьбе за равноправие, вопреки желанию косных хасидских масс остаться при старом порядке. Ещё не потускнел в еврейском обществе ореол Наполеона - верилось, что император распространит своё покровительство и на польских евреев. Но и эти надежды были жестоко обмануты. Первый год Герцогства Варшавского (1807-1808) был годом поворота наполеоновской политики по отношению к евреям: «позорный декрет» 17 марта 1808 года приостановил на десять лет, почти во всей французской империи, действие закона о равноправии евреев. Этой реакции в метрополии воспользовались государственные деятели Польши, которых пережитые несчастья ничему не научили и которые даже теперь не могли допустить равноправия нелюбимого племени.

Весной 1808 года, правительству Герцогства Варшавского пришлось заняться еврейским вопросом, как вследствие ходатайства евреев о правах гражданства, так и в связи с предстоявшими выборами в сейм. Осведомлённый уже о мартовском декрете Наполеона, совет министров в Варшаве ухватился за него, как за якорь спасения. Герцогу Фридриху-Августу был представлен доклад, в котором говорилось, что «Герцогству грозила бы печальная будущность, если бы израильский народ, находящийся здесь в значительном числе, сразу стал отныне пользоваться правом гражданства», ибо этот народ «хранит национальный дух чуждый стране», и занимается непроизводительными промыслами (31) . Как на способ избавиться от обязательного по конституции «равенства граждан», совет указал на суспенсивный декрет Наполеона, не отменяющий, а только отсрочивающий равноправие. Желая заручиться в этом деле одобрением Наполеона, варшавское правительство вело переговоры со своими агентами во Франции и французским министром-юдофобом Шампаньи. Когда благосклонное отношение Наполеона к этому акту стало известно в Дрездене и Варшаве, герцог издал декрет следующего содержания (17 октября 1808 года): «Жители нашего Варшавского Герцогства, исповедующие религию Моисея, устраняются на десять лет от пользования политическими правами, которые им предстояло получить, в надежде, что в этот промежуток они искоренят в себе так сильно отличающие их от прочего населения признаки. Означенное постановление не будет мешать нам, однако, дозволять отдельным лицам этого исповедания пользоваться политическими правами и до истечения указанного срока, если только они заслужат нашу высокую милость, удовлетворяя условиям, которые будут установлены нами в особом распоряжении относительно исповедующих религию Моисея».

Так в вежливых выражениях, в модно-французском стиле, отняло варшавское правительство у всех «исповедующих религию Моисея» право гражданства, предоставленное им конституцией. Для красоты стиля было употреблено выражение «политические права», между тем как в действительности евреи лишались существенных гражданских прав. В ноябре 1808 года им было запрещено приобретать родовые имения шляхты. Были восстановлены унизительные ограничения на право жительства евреев в Варшаве: декретом 16 марта 1809 года предписывалось евреям выселиться в полугодовой срок из главных улиц столицы, с исключениями для единичных лиц - банкиров, крупных купцов, врачей, художников. Принялись за укрепление старого польского законодательства в самых обидных его формах.

Среди еврейского общества началось брожение. В Варшаве тогда уже существовала значительная группа передовых евреев, приобщившихся к модному берлинскому просвещению и отказавшихся от тех отличительных признаков в одежде и внешнем облике, за которые евреев карали лишением прав. Основываясь на второй статье суспенсивного декрета, допускавшей изъятие из закона для лиц, которые «искоренят в себе отличительные признаки», группа таких евреев (17 человек) заявила в январе 1809 года министру юстиции, что они «с давних пор старались своим нравственным поведением и одинаковой одеждой сблизится с остальным населением, и теперь уверены, что перестали быть недостойными гражданских прав». На это раболепное заявление министр юстиции Лубенский - один из «конституционных» министров, умеющих под либеральной маской осуществлять заветы деспотизма - ответил грубым софизмом, что конституционное равенство перед законом не делает ещё всех гражданами, ибо гражданином может считаться только тот, кто верен королю и только эту страну считает своим отечеством, - а «могут ли исповедующие законы Моисея почитать эту страну своим отечеством? Не желают ли они возвратиться на родину своих предков? Не чувствуют ли они себя отдельной нацией? Одна перемена одежды ещё не достаточна».

На ряду с представителями сюртучной культуры, домогавшихся личных привилегий, были в варшавском еврейском обществе поклонники берлинского просвещения, считавшие своим долгом бороться за права всего народа. 17 марта 1809 года пять представителей варшавской общины (Михель Равский-Этингер и др.) подали сенату Герцогства записку, в которой звучала не только мольба, но и ноты негодования: «Тысячи людей польского народа, старозаконного исповедания, которым многовековая оседлость даёт право считать её своей отчизной наравне с другими жителями, до сих пор без вины, с вредом для общества и обидою для человечества, неведомо за что, обречены на унижение и стонут под тяжестью ежедневных притеснений»... Несмотря на просвещённый дух века и на «мудрость законов Наполеона Великого», - продолжают просители - евреи лишены гражданских прав, не имеют защитников в сейме и в сенате и со скорбью предвидят, что и их «дети и потомки не дождутся лучшей доли». «Мы обременены податями больше, чем другие жители. У нас отнята радостная возможность, приобрести кусок земли, построить домик, основать хозяйство, фабрику, свободно вести торговлю, - вообще, делать всё то, что Б-г и природа позволяют человеку. В Варшаве нам даже приказано убраться из главных улиц. Разве та земля, на которой родились наши предки, дорого оплатив этот дар, навсегда останется чужою для нас?.. Господа сенаторы! Мы несём к вам слёзы отцов, детей и следующих поколений: мы просим, чтобы вы ускорили счастливую возможность и для нас пользоваться правами и свободами, которыми Наполеон Великий одарил всех жителей этой страны и которые наша любимая отчизна признаёт за своими детьми».

На эту слёзную просьбу, на это покорное причисление себя к «людям польского народа» - сенат откликнулся жёстким докладом герцогу, где говорилось, что евреи сами навлекли на себя «умаление их прав» своими «нечестными промыслами» и «вредным для блага общества способом их жизни»; нужна реформа еврейского быта, и для этого нужно посадить комиссию, которая бы выработала план реформы. Такая комиссия, впрочем, уже работала с конца 1808 года, под председательством рефендария Войды, и составляла «план реформы» в духе принудительного просвещения и ополячения евреев. Но все эти комиссии были только приличным способом похоронить еврейский вопрос.

В тот момент, когда правительство Герцогства Варшавского отвергло мольбу евреев о равноправии под предлогом недостатка у них патриотизма, в Варшаве жил и действовал яркий символ польского патриотизма - герой революции 1794 года, Берек Иоселевич. После 12-летних скитаний по Европе, где он участвовал во многих войнах Наполеона, в рядах «польских легионов» Домбровского, - Берек в момент основания Герцогства Варшавского вернулся на родину и получил место шефа эскадрона в регулярной польской армии. Не исполнилась мечта старого бойца: его «еврейский полк» напрасно покрыл своими трупами валы Праги в 1794 году, и спустя 12 лет братья павших за отчизну должны были ещё вымаливать себе права гражданства в ней. Но Берек забыл о своём первом призыве: он уже сделался профессиональным воином. Чисто польский патриотизм и личная храбрость толкнули его на последний в его жизни военный подвиг: когда весною 1809 года разгорелась война Герцогства с австрийцами, Берек Иоселевич во главе своего эскадрона ринулся в бой с неприятельской кавалерией, близ города Коцка. Он пал в этой битве, после ряда подвигов (5 мая). Газеты оплакивали гибель героя. Представитель польской аристократии, Станислав Потоцкий, посвятил его памяти речь в варшавском собрании «Общества друзей науки». «Ты опечалил - говорил оратор - страну героев, о доблестный полковник Берко, когда чрезмерная отвага кинула тебя в гущу врагов... Помнит отчизна и давние раны твои, и битвы твои, помнит вечно, что ты первый дал своему народу пример возрождённой доблести и воскресил облик воинов, которых некогда оплакивали дочери Сиона». Благодарность «отчизны» выразилась в том, что герцог особым декретом разрешил вдове Берека, которой трудно было жить и воспитывать детей на получаемую скудную пенсию, проживать и на запретных для евреев улицах Варшавы и «торговать там водкой»... Других привилегий не давали тогда евреям, даже в виде изъятия.

Гражданского равноправия боялись не только поляки, но и тёмные еврейские массы, находившиеся тогда под сильнейшим гипнозом хасидизма и культа цадиков. Угнетённая, бедствующая масса желала, конечно, снятия тех правовых стеснений, которые отравляли ей существование. Однако, гражданская эмансипация пугала её своими последствиями: ломкой старого духовного строя, крушением автономной общины и школы, распространением безверия, насильственным или добровольным ополячением. Примеры Запада и проекты польских «реформаторов» могли только укрепить в этом убеждении еврейскую ортодоксию. Особенно страшило патриархальную массу непривычная для неё воинская повинность, которую её заставляло отбывать натурой правительство Герцогства Варшавского - в ту пору, когда солдат вели на бойню во славу Наполеона. Цадики (Израиль Козеницер, Яков-Ицхок Люблинер и др.) и влиятельные хасиды подняли сильнейшую агитацию в стране с целью предотвратить двойное «несчастье» (gzera) - равноправие и солдатчину, сулящие гибель религии и национальности. К военному министру Иосифу Понятовскому и другим членам правительства шли хасидские депутации с мольбою об оставлении в силе старого польского порядка в еврейских делах. Эти просьбы, нередко подкрепляемые посулами очень крупных денег, были больше по душе польским министрам, нежели ходатайства передовых варшавян о равноправии. Правительство могло теперь оправдывать свою скверную политику указанием на то, что благочестивые евреи сами не желают эмансипации. Предупредив ещё в 1808 году желание еврейских обскурантов декретом об отсрочке равноправия, правительство позже почувствовало, что нельзя требовать жертв крови от людей, исключённых из гражданского общества, и наконец согласилось на ходатайство, чтобы евреям разрешилось уплачивать добавочный денежный налог взамен исполнения рекрутчины в натуре. Декрет 29 января 1812 года узаконил замену личной воинской повинности денежным налогом, на общую сумму на 700.000 злотых ежегодно. Это избавило польских евреев от печальной участи служить пушечным мясом в кровавых авантюрах Наполеона, но юдофобам дало лишний повод пенять на непатриотичность евреев.

Уже незадолго до своего падения, в военную бурю 1812 года, правительство Герцогства Варшавского нашло досуг для того, чтобы нанести еврейству экономический удар. По представлению министра Лубенского, последовал герцогский декрет (30 октября), запретивший евреям, по прошествии двухлетнего срока, торговать водкой и содержать шинки, - то есть, отнят был источник пропитания у десятков тысяч семейств. Правительство секретно мотивировало эту меру ожидавшимся тогда увеличением территории Герцогства и восстановлением Старой Польши, где нужно было сильной экономической репрессией встретить возвращающееся еврейское население. Но надежды на мощь Наполеона не сбылись: кумир был низвергнут. Варшавское Герцогство, бледный призрак независимой Польши, распалось, и судьба страны снова была отдана в руки трёх разделивших её держав, в особенности России. А миллионная еврейская масса русской Польши уже знала тогда, чего ей ждать от новой владычицы...

 

Примечания.

(31) Как представляли себе польские министры идеальных евреев, достойных эмансипации, видно из письма министра финансов Дембовского (март 1808): «Согласно конституции, не должно быть у евреев ни отдельных кагалов, судов, присяг, ни особой одежды, ни особых обычаев и предрассудков, ни отдельных школ и особого порядка воспитания детей, - вообще, они не должны составлять отдельный род с отдельными браками».