Глава II: Реформация и умственное движение в Германском еврействе.

§ 63. Практический фазис реформации; «храмовая борьба» (1815-1823). - Эпоха политической реакции в Германии была эпохой чрезвычайного умственного оживления в германском еврействе. Наряду с процессом разрушения, начавшимся в предыдущую эпоху и выразившимся в повальном отступничестве - крещении или крайней ассимиляции, теперь выступает процесс обновления, приспособления еврейской исторической культуры к требованиям современности. Вышеописанная кипучая борьба за эмансипацию имела тесную связь с этим сильным внутренним движением. Шла одновременная борьба за эмансипацию и самоэмансипацию, за политическое и духовное обновление, причём политическая цель постоянно влияла на духовную и налагала не нее свою печать. Одна тенденция объединяла оба движения: господствующая идея эпохи - отрицание еврейской национальности и признание еврейства дробными вероисповедальными частями окружающих наций. Но обращённая внутрь - эта тенденция должна была дать более яркие и осязаемые результаты, чем в своей внешней, политической оболочке.

По двум путям устремилось духовное движение: в сторону религиозной реформы и в сторону литературного ренессанса, основанного на свободе научного исследования. Связанные тесным взаимодействием, религиозное и литературное движения образуют вместе то, что можно назвать реформацией германского еврейства, по аналогии с былой христианской реформацией. Подобно последней, еврейская реформация заключала в себе смесь духовных и политических элементов. Она вытекала не только из внутренней потребности обновления, из необходимости примирить основы иудаизма с европейской культурой, но также из внешней потребности реформы ради достижения гражданского равноправия. Печать этой двойственности лежит на всей истории реформационного движения. В нём была, несомненно, созидательная тенденция - стремление спасти основы иудаизма путём приспособления их к современности, стремление сделать иудаизм приемлемым для молодого, европейски образованного поколения, которое совершенно отворачивалось от него в его старых формах. Но это здоровое стремление было несвободно: оно само должно было приспособляться к тактике борьбы за гражданскую эмансипацию, к требованиям правительств и ландтагов, из которых одни (Баден, Бавария) обуславливали равноправие упразднением всех обособляющих национальных элементов иудаизма, а другие (Пруссия) охотно соглашались на духовное обособление евреев под условием лишения их гражданских прав. Путём религиозной реформы молодое еврейство хотело доказать, что оно не составляет нации в нации, что «обновлённый» иудаизм, освобождённый от своих исторических и национальных черт, сводится к чисто-религиозным догматам и обрядам, последователи которых образуют только церковь среди церквей. Политика давила на религию, узкая логика современности - на историческую эволюцию тридцати веков. Свободная эволюционная реформа, несомненно, нужная в виду резкого культурного перелома, была невозможна, и пошла полоса искусственных реформ, частью поверхностных и формальных, часто противных историческому развитию еврейства.

В течение трёх десятилетий еврейская реформация в Германии прошла через несколько фаз. Началась она с той внешней реформы богослужения в синагогах, которую наметил ещё старый Фридлендер тотчас после прусского эдикта 1812 года (§ 32). В 1815 году в Берлине поселился Израиль Якобсон - павшая звезда Вестфальского королевства, бывший президент Кассельской консистории, превращённой им в фабрику реформ (§ 33). Якобсон, стремившийся приблизить еврейское богослужение к типу протестантского, открыл в своём доме в Берлине частную молельню, в которой многие молитвы и гимны читались на немецком языке, при пении хора, и по-немецки же произносилась назидательная проповедь. В роли проповедника выступал часто сам хозяин. Якобсон ввёл также лютеранскую церемонию конфирмации для мальчиков (взамен «бар-мицва») и девочек. При конфирмации своего сына он лично напутствовал его в молельне торжественной проповедью на немецком языке (напутствие отца не помешало сыну впоследствии креститься и сделаться католическим священником). В то же время в Берлине возникла другая реформированная молельня в доме банкира Якова Беера, отца композитора Мейербера - здесь молитвы читались под аккомпанемент органа. Новые молельни посещались «берлинерами» из круга Давида Фридлендера. Но прусское правительство не дало развиться скромному начинанию реформистов: к началу 1816 года обе молельни приказано было закрыть. Приказ исходил от самого короля Фридриха Вильгельма III и мотивировался тем, что закон запрещает евреям устраивать публичное богослужение вне синагоги. Если же - говорилось в королевском приказе - выделение из общинной синагоги произошло потому, что часть прихожан не понимает еврейского языка молитв, то им не возбраняется в той же синагоге читать молитвы в немецком переводе про себя, но не создавать почвы для «сектантства». Якобсоновская молельня закрылась. В Бееровской же продолжалось богослужение под тем предлогом, что в главной общинной синагоге нужен ремонт и поэтому прихожане вынуждены временно молиться в частном доме. В то время как ортодоксы продолжали молиться в наскоро отремонтированной старой синагоге, единомышленники Фридлендера строили рядом особую синагогу, имея в виду ввести там новое богослужение. Всем этим планам положен был конец грубым королевским декретом 1823 года (§ 57), который предписал евреям совершать богослужение «только по традиционному ритуалу, без малейших новшеств в языке, церемониях, молитвах и пении». Запрещена была даже проповедь на немецком языке для тех, которые другого языка не знали. Готовность реформистов онемечить свой культ отступила перед своеволием короля-реакционера, который трепетал перед призраком «деизма» и хотел видеть в своей стране либо набожных евреев, либо выкрестов.

Гонимая в Берлин, «реформа» перекочевала в Гамбург. В вольном ганзейском городе евреям мешали быть свободными, но не мешали быть свободомыслящими. Начинателем реформы был здесь д-р Эдуард Клей, ученик Фихте и Шлейермахера, выступавший с проповедями ещё в берлинской молельне и составивший для неё сборник молитвенных гимнов на еврейском и немецком языках (34) . Из Берлина он переселился в Гамбург, где занял пост директора еврейской «Свободной школы», и начал агитировать в пользу устройства новой реформированной синагоги. Агитация имела успех: из нескольких десятков семей составилась реформированная община, и в октябре 1818 года был открыт новый «храм» (Tempel), в котором Клей сделался постоянным проповедником. Для храма был издан особый молитвенник (составленный гебраистами М. Бресселау и З. Финкелем, переводчиком библейских апокрифов на еврейский язык), в котором был сохранён священный язык, но не весь традиционный материал молитв: многие молитвы были исключены или заменены более благозвучными гимнами из сефардского ритуала. В молитвах национальных и мессианских были исключены те выражения, которые ясно указывают на ожидаемое возрождение израильского государства и таким образом бросают тень на немецкий патриотизм евреев. Чин богослужения в «храме» был установлен по берлинскому образцу: по еврейски читались лишь главные молитвы (Schma и другие), а прочие - по немецки; гимны пелись хором под звуки органа; проповедь произносилась на немецком языке. Эти нововведения вызвали раскол в гамбургской общине. Против «тамплиеров» восстали ортодоксы. Как только «храм» открылся, раввинская коллегия Гамбурга и соседней Альтоны опубликовала воззвание, в котором запретила всем правоверным молиться в «храме» и употреблять новый молитвенник.

Одновременно с общинными раздорами в Берлине и Гамбурге, вокруг вопроса о реформе культа разгорелась литературная полемика. Берлинский вдохновитель реформы, Якобсон, нашёл энергичного пропагандиста своей идеи в лице эльзасского выходца Элиэзера Либермана, знатока раввинского богословия, мечтавшего о коренных реформах в иудаизме. Якобсон и его берлинские единомышленники, снабдив Либермана средствами, поручили ему объездить крупнейшие общины Европы с целью собрать отзывы раввинов в пользу синагогальной реформы. Либерман горячо принялся за дело. Спустя короткое время (1818), ему удалось опубликовать мнения двух итальянских и двух венгерских талмудистов о том, что еврейский закон не возбраняет ни молитв на языке каждой страны, ни употребления инструментальной музыки в синагогах. Наиболее ревностным поборником нового богослужения выступил венгерский раввин Аарон Хорин, пионер реформы на своей родине, подкрепивший свой отзыв набором цитат из талмудической письменности (§ 71). За реформу высказался даже талмудист и каббалист из Офена, Моисей Куниц. Издав отзывы этих учёных в книжке под заглавием «Свет правды» («Nogah hatzedek», Dessau, 1818), Либерман одновременно напечатал брошюру «Свет воссиявший» («Оr nogah»), в которой горячо призывал к обновлению синагогального строя. Он доказывал, что благолепие и стройный порядок новых храмов могут привлечь к богослужению молодёжь, отталкиваемой жалкой внешностью и сутолокой старой синагоги, что немецкую проповедь об учении иудаизма придут послушать и отчуждённые от еврейства юноши и девушки, проводящие целые дни за чтением пустых, иногда развращающих, романов. Осуждая забвение древнееврейского языка среди молодёжи, и настаивая на его изучении, Либерман, однако замечает, что лучше молиться на доступном немецком языке, чем не молиться вовсе. Вообще он находит, что духовные пастыри каждой эпохи имеют право изменять в духе времени не только народные обычаи, но и различные нормы талмудического законодательства, не соответствующие новым условиям жизни.

Агитация Либермана и особенно опубликованные им мнения четырёх раввинов, в связи с тогдашним выступлением гамбургских «храмовников», вызвали бурю в лагере ортодоксии. Гамбургский раввинат повёл сильнейшую агитацию со своей стороны. Он собрал мнения сорока раввинов различных общин Европы против всяких изменений в освящённом веками синагогальном культе, и опубликовал их в книге, озаглавленной: «Вот слова завета!» («Eile dibre habrith», Altona, 1819). Среди этих имён воинов ортодоксии встречаются знаменитости: Познанский раввин Акиба Эйгер, Никольсбергский - Мордехай Беннет, Пресбургский - Моисей Софер. Все раввины протестовали против гамбургских «новшеств» и заявили, что нельзя изменять ни одной йоты, ни в содержании, ни в языке молитв, ибо в каждое слово молитвы вложен древними мудрецами глубокий смысл, явный и тайный. Ярый гонитель просвещения Моисей Софер доказывал, что даже мелодию молитвы нельзя изменить, ибо и мелодия «получена по традиции от учителя нашего Моисея». Раввин прусской Польши, Яков Лисса, предлагал бороться с «разрушителями» путем донесений правительству, которое легко убедить, что религиозное вольнодумство идёт об руку с политическим. Большинство раввинских посланий было написано в крайне резком тоне. Гамбургские реформисты и их литературные единомышленники награждались эпитетами «нечестивцы, распущенные, злодеи, плуты, мальчишки, простаки, неучи, бунтари, ни евреи - ни христиане». На эти нападки ответил, с более утончённой резкостью, один из основателей гамбургского «храма», вышеупомянутый Бресселау, в кратком памфлете («Chereb nokemeth», 1819), где он повторил основные доводы Либермана о спасительности реформ, призванных удержать в иудействе уходящее от него молодое поколение.

В этой литературной полемике реформисты, несомненно, оказались сильнее своих противников. В то время как реформисты выдвигали положительные мотивы своей, хотя и поверхностной, системы (упорядочение культа, привлечение молодёжи к иудаизму и т.п.), ортодоксы в своём огульном осуждении реформ исходили только из мёртвого принципа - неприкосновенности традиции. Раввинские угрозы анафемами не могли, конечно, остановить реформистов. Гамбургский «храм» прочно утвердился. Община «храмовников» росла. Приглашённый туда в качестве проповедника талантливый духовный оратор, Готгольд Саломон из Дессау, привлекал в храм многочисленных слушателей из передовых кругов общества. Примеру Гамбурга последовали некоторые другие общины: новый порядок богослужения был введён в Лейпциге (во время ярмарочных сезонов), в Карлсруэ и в столице Дании - Копенгагене.

Первые глашатаи синагогальной реформы скоро сошли со сцены. Умерли престарелые Израиль Якобсон (1828) и Давид Фридлендер (1834). Умер в ином смысле и Либерман: вследствие ли гонений, воздвигнутых на него ортодоксами, или разочарования в будущности иудаизма, он принял католическую веру и позже очутился в свите папы Пия IX. Рассказывают, что после крещения Либермана брат его, раввин одного эльзасского города, установил в своём доме обычный семидневный траур, оплакивая отступника, как умершего. Отступник явился к брату и заявил, что в свою очередь желает исполнить обязанность «утешения оплакивающих» (menachem obel).

 

Примечания.

(34)Такой же сборник гимнов, под заглавием «Gesangbuch fur Israeliten», издал в 1816 году и франкфуртский учитель Иолсон. Об этой книге рассказывают следующий курьёз. Составитель её, стараясь насадить в синагоге и школе лютеранское пение гимнов, прямо перепечатывал религиозные гимны из немецких молитвенников, заменяя в них слово «Jesus» словами: «Herr, Einziger». В одном месте, по недосмотру автора или наборщика, слово Jesus осталось, и книга вышла с молитвой евреев к Иисусу. Произошёл скандал. Злополучный лист пришлось вырывать из всех экземпляров и перепечатывать. (Zirndorf. Jost u. seine Freunde, стр. 161-162). Рассказ характерен для мании подражательности в еврейско-немецкой реформации.