II. ЭРА КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ

Роковое лето 1096 года

В истории Запада имеется немного дат, имеющих столь же большое значение как 27 ноября 1095 года, когда на соборе в Клермон-Ферране папа Урбан II призвал к Крестовому походу, видимо не подозревая, какой мощный отклик получит в христианском мире его призыв. Первостепенное значение, которое имели крестовые походы для расцвета средневековой цивилизации, прекрасно известно: всеобщее пробуждение коммерческой и интеллектуальной деятельности, за которым последовал подъем городской буржуазии, но особенно рост самосознания христианской Европы, нашедший свое отражение уже в хрониках первых крестоносцев. Однако обычно в гораздо меньшей степени осознаются последствия, которые имело это грандиозное предприятие для той странной и уникальной судьбы евреев в Европе, каковой ей отныне суждено было стать.

Тем не менее, историк находится здесь в привилегированном положении, потому что в его распоряжении имеются многочисленные и весьма красноречивые источники. Итак, попробуем проникнуться духом этой героической и сумбурной эпохи, когда с криком «Такова воля Божья» рыцари, монахи и простолюдины покидали свои семьи и домашние очаги и отправлялись в путь навстречу волшебной судьбе. На своих одеждах они носили знак креста; чтобы они ни делали, им было обещано вечное блаженство. Они стали божьими мстителями, на которых возложена обязанность покарать всех неверных, кем бы они ни были. Хронисты сообщают нам это со всей определенностью:

«Omnes siquidem illi viatores, Judaeos, haeretios, Sarracenos acqualiter habeant exosos, quos omnes Dei appelant inimicos». (Пусть они в одинаковой степени сильно ненавидят бродяг, иудеев, еретиков и сарацинов, которых всех [они] называют врагами Божьими)

С этого времени нет ничего более естественного, чем обрушить попутно это отмщение на неверных, живущих в христианской стране. Поступить иначе означало бы, по словам крестоносцев в Руане, вывернуть все дело наизнанку. Этому рассуждению нельзя отказать в жестокой логике, которая также обнаруживается в других местах и в другое время, но которая служит оправданием легких и доходных грабежей, особенно в вихрях, всегда возникающих на поверхности больших революционных порывов. Так что массовые убийства евреев совершались не организованными армиями баронов, а шедшими впереди них аморфными отрядами простонародья.

Конечно, до нас не дошли все детали. Что касается Франции, то с полной уверенностью мы можем говорить только о резне в Руане. Но некоторые хроники упоминают и о других массовых убийствах. Так, Ричард де Пуатье писал: «... прежде чем добраться до этих мест, они [крестоносцы] много раз устраивали массовые избиения евреев, во время которых уничтожили еврейское население почти во всей Галлии за исключением согласившихся принять христианство. При этом они говорили, что было бы несправедливо оставлять в живых на своей родине врагов Христа в то время, когда они взялись за оружие, чтобы изгнать неверных». Это подтверждается и еврейскими источниками: в срочном послании еврейские общины Франции извещали своих единоверцев в Германии об угрожающей им опасности. Нам также известен и ответ на это послание: молясь за своих собратьев в постигшем их несчастье, они уверяли их в своем убеждении, что им ничто не угрожает. Это был ни на чем не основанный оптимизм: именно в Германии, в долине Рейна, где были сосредоточены, может быть, самые многочисленные еврейские общины, произошли наиболее систематические и кровавые избиения.

Что касается пылкого проповедника народного крестового похода Петра Затворника, то похоже, что он действовал вполне реалистически, воздерживаясь от бесполезных жертв и довольствуясь наложением на евреев контрибуции, чтобы обеспечить своим отрядам пропитание и необходимые средства. Совсем иначе обстояло дело с несколькими бандами, возглавлявшимися как французскими, так и немецкими сеньорами Гийомом ле Шарпантье, Томасом из Ферии и особенно Эмихо из Лейзингена, «очень знатным и могущественным человеком» по уверению Альберта Аахенского. Эти банды на своем пути вниз по долине Рейна занимались систематическими массовыми убийствами.

Дух грабежа, царивший над этим предприятием, отчетливо выступает во всех действиях Эмихо, который часто прежде чем убивать евреев, брал с них выкуп за так называемую защиту. Благонамеренный аспект этих событий проявлялся в той альтернативе, перед которой неизменно оказывались евреи: крещение или смерть. Первая попытка массовой резни имела место в Шпейре 3 мая 1096 года, но благодаря быстрому вмешательству Иоанна, городского епископа, приказавшего разогнать банду Эмихо, было убито только одиннадцать евреев. Двумя неделями позже в Вормсе события развернулись совершенно иначе.

Когда известия о событиях в Шпейре достигли Вормса, часть еврейской общины нашла убежище во дворце епископа Адальберта; другие остались в своих домах, поскольку горожане обещали им защиту. Всех постигла одна и та же участь: сначала были вырезаны те, кто остался дома, это произошло 18 мая, затем 25 мая пришла очередь тех, кто искал защиты у Адальберта — они были поставлены перед неизбежным выбором самим епископом. Но дадим слово еврейскому хронисту Соломону бар Симеону:

«25 ияра (по еврейскому календарю месяц, обычно соответствующий апрелю-маю,— прим. ред.) ужас охватил тех, кто скрывался во дворце епископа. Враги убивали их как и тех, кто был убит раньше, пронзая мечами. Они собирали все свое мужество по примеру своих братьев и шли на смерть, прославляя Имя... Они выполняли слова пророка: «Матери были распростерты на своих детях, отец падал на своих сыновей. Один убивал брата, другой — родителей, жену и детей; женихи убивали своих невест, матери — детей. Все принимали с открытым сердцем божественный вердикт: поручая свои души Вечному, они восклицали: «Слушай, Израиль; Господь Бог наш, Господь Единый». Враги срывали с них одежду и волокли их, не щадя никого, кроме тех немногих, кто принял крещение. За эти два дня было убито около восьмисот евреев...»

Двумя днями позже наступила очередь евреев Майнца, которы

, на своих жен и детей, матерей и отцов, и сами истребили друг друга. Ужас охватывает при этих словах: матери хватали ножи и перерезали горло собственным детям, которых они вскормили своим молоком, предпочитая погибнуть от своих собственных рук, чем пасть от рук необрезанных. Удалось спастись от ужасной гибели лишь ничтожному количеству евреев, а несколько человек приняли крещение скорее из страха смерти, чем из любви к христианской вере».

е сначала попытались защищаться с оружием в руках, как сообщает Альберт Аахенский. Нельзя не отметить трогательную параллель между обоими рассказами: возмущение христианского хрониста по своей силе едва уступает гневу рассказчика-еврея:

«... Эмихо и все, кто был в его банде, собрались на совет, а затем на восходе солнца напали на евреев, вооружившись пиками и мотыгами... Разбив запоры и взломав двери, они набрасывались на них и убили семьсот человек, которые тщетно пытались защищаться от столь превосходящих сил; женщин убивали вместе с мужчинами, и маленькие дети обоего пола также были зарублены. Евреи, видя как христиане пошли с оружием в руках на них и на их детей, не щадя ни старых, ни малых, сами взялись за оружие, которое они направили на своих единоверцев

Евреи Кельна получили месячную передышку, сумев найти на несколько дней пристанище у своих соседей и друзей-христиан. С помощью архиепископа они получили убежище в соседних населенных пунктах, где их и застали врасплох крестоносцы в конце июня. Оказавшись перед неумолимым выбором, большинство из них предпочло прибегнуть к высшей степени протеста — самоубийству. Большинство евреев Трира нашли свое спасение в принятии христианства, последовав примеру раввина Михеаса, заявившего, что «лучше быть христианином, чем дрожать за свою жизнь день и ночь». Евреи из Регенсбурга, которых загнали в Дунай и насильно крестили, отреклись сразу же после ухода крестоносцев. Массовые убийства евреев происходили также в Меце, в Бамберге, а также в других городах Германии.

Важно отметить, что почти повсюду графы и епископы (Адальберт в Вормсе, архиепископ Рутхард в Майнце, архиепископ Гер-манн III в Кельне, граф Мерский и другие) пытались, иногда даже с риском для собственной жизни, защищать евреев, отдавая их крестоносцам только по принуждению силы. Что касается простых людей, то создается впечатление, что первым чувством всегда была жалость и изумление. На примере Кельна видно, что они оказывали евреям по мере возможности действенную помощь. Лишь городское отребье повсюду присоединялось к убийцам.

Последняя резня произошла в Праге вопреки усилиям епископа Косьмы. Число жертв этой резни сильно колеблется в разных источниках, но в любом случае оно превышает несколько тысяч.

* * *

Но голые цифры ничего не значат в этом деле.

Мы сейчас присутствуем при эпохальном событии нашей истории. Упорные, мужественные (кто-то может сказать: фанатичные) евреи из долины Рейна в противоположность евреям Испании или стран Востока предпочли умереть, чем принять даже подобие обращения. Как объяснить эту разницу в поведении? Было ли это презрение к бандитам и черни, пытавшимся проповедовать ненавистное им евангелие; или, оказавшись перед необходимостью сделать внезапный выбор, они просто не имели времени для постепенных уступок и тайных способов приспособления, как это делали анусим в Северной Африке или марраны в Испании. Как бы там ни было, подобно тому как раскаленное стальное лезвие, внезапно опущенное в ледяную воду, приобретает гибкость и прочность при любых нагрузках, неожиданные, как гром в ясном небе, испытания лета 1096 года привели к формированию силы сопротивления, которую проявляли отныне европейские евреи. Не имеет большого значения, что наши источники по некоторым пунктам не дают точной информации и что можно без конца спорить по поводу количества жертв, которое в любом случае покажется незначительным по сравнению с катастрофами последующих веков. Существенно то, что за эти месяцы возникла традиция героического и абсолютного отказа, который ничтожное меньшинство противопоставило большинству, отказа, заключавшегося в принесении в жертву собственной жизни «чтобы освятить Имя». Эта традиция будет служить примером и вдохновлять будущие поколения.

* * *

Когда буря прошла и силуэты крестоносцев растаяли за горизонтом, наши сведения вновь становятся более скудными. Известно только, что по возвращению из Италии император Генрих IV дал специальное разрешение насильственно крещеным евреям вернуться к вере их предков. Именно отсюда возникли особые отношения между германским императором и обязанными ему евреями, что породило теорию о «рабстве» немецких евреев. Известно также, что в послании к епископу Бамберга папа Климент III энергично протестовал против подобной практики, в чем нашла выражение фундаментальная позиция католической церкви, остававшаяся неизменной вплоть до XIX века (Канонические взгляды на «насильственное крещение», восходящие к Августину, фактически отвергали свободу воли. Так, в соответствии с этими взглядами для признания крещения недействительным просто факта принуждения к крещению силой или угрозами было недостаточно, необходимым условием было специальное выражение протеста или несогласия, заявленное в самый момент крещения.

Именно это уточняется в папской булле Иннокентия III в сентябре 1201 года: «Безусловно является противным христианской вере, чтобы кто-то, выражающий свое полное несогласие или протест, был принужден принять и исповедовать христианство. По этой причине некоторые делают различие, являющееся действительным, между теми, кто проявил нежелание, и теми, кто был принужден. Таким образом, пришедший к христианству под воздействием насилия, страха и пытки, тот, кто принял таинство крещения, чтобы избежать ущерба, а также фиктивно принявший крещение, справедливо получают печать христианства и могут быть принуждены силой соблюдать христианскую веру, так же как и тот, кто выразил условное согласие, хотя если говорить прямо, это тоже выражение несогласия. Именно так следует понимать постановление Толедского собора. Там сказано, что те, кого раньше силой заставили стать христианами, как это происходило во времена благочестивейшего принца Сисебуга, если была установлена их связь со святыми дарами через благодать крещения, и они получили святое помазание и причащение телу Господнему, то они должны быть надлежащим образом принуждены соблюдать ту веру, которую они приняли насильно. Тот же, кто никогда не соглашался, но всегда выражал полное несогласие, тот не получал причастия, ибо лучше открыто возражать, чем проявлять малейшее согласие...» (A. Potthast. Regesta Pontitficum Roiranorum, Berlin, Î875, № 1479.)

Тех, кто «открыто возражал» против насильственного крещения, как правило, Убивали на месте, поэтому практически все случаи крещения оказывались действительными.). Наконец, известно, что через два года после массовых убийств, евреи Праги попытались спастись бегством в Польшу и Венгрию. Эта попытка провалилась и послужила предлогом для герцога Бржетислава санкционировать новые грабежи. Не известно, были ли подобные попытки в других местах. В Майнце, как сообщают многие хронисты, имели место длительные тяжбы по поводу похищенного имущества убитых евреев: Генрих IV обвинил архиепископа Рутхарда в его присвоении, так как он рассматривал самого себя как законного наследника.

Похоже, что по крайней мере внешне положение евреев в других местах вновь стало таким же, каким оно было до этих событий. Находясь под защитой императора, они вернулись к своим обычным занятиям, причем коммерция по-прежнему оставалась на первом месте. В течение многих десятилетий не было и речи о преследовании евреев ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии, где за это время они образовали компактную и процветающую общину. По видимому, они запросто общались с духовенством: известно, что один пражский епископ упрекал себя на смертном одре, что он имел слишком тесные контакты с евреями. Источники сообщают, что некий аббат в Кельне принимал евреев и евреек с дружескими визитами, сходное впечатление замечательного согласия оставляют и любопытные заметки, в которых крещеный еврей монах Германн излагает свою биографию и анализирует свои взгляды.

Так происходило до тех пор, пока прогрессирующее ослабление франкских государств Леванта и падение Эдессы не подтолкнули папу Евгения III и Бернарда Клервоского провозгласить в 1146 году новый крестовый поход. Известно, что эта вторая экспедиция, лучше подготовленная и организованная, чем первая, во главе с королем Франции и императором Германии, однако не вызвала массового народного движения подобного тому, что было в 1096 году. Однако проповеди крестового похода также сопровождались в различных местах широкомасштабными антиеврейскими выступлениями. Причем если пятьюдесятью годами ранее имело место лишь массовое спонтанное движение, то в этот раз оно получило теоретическую разработку со стороны пылких проповедников-монахов. Так, во Франции аббат Пьер из Клюни проповедовал: «Зачем с большими людскими и финансовыми потерями отправляться на край света для сражений с сарацинами, если мы позволяем жить среди нас другим неверным, которые в тысячу раз более виновны перед Христом, чем магометане?» Монах Рудольф призывал в Германии: «... Отомстите сначала за Распятого тем врагам, которые живут здесь, среди нас, а уже затем отправляйтесь сражаться с турками!» Призывы Пьера из Клюни и Рудольфа не имели таких тяжелых непосредственных последствий, как народные эксцессы 1096 года: в эту эпоху ситуация уже находилась под более жестким контролем, так что князьям и епископам чаще всего удавалось оградить евреев от ярости толпы, тогда как Бернард Клервоский лично призывал народных проповедников к разуму, показывал им богословскую опасность их предприятия. Разве не рисковали они своими призывами к истреблению евреев положить конец великой надежде церкви на их обращение?

В хрониках отмечаются инциденты и массовые убийства лишь в Кельне, Шпейре, Майнце и Вюрцбурге в Германии, а также в Карантане, Рамерю и Сюлли во Франции. Общее число жертв в этот раз не превышало нескольких сотен. Но хроника сообщает нам и иное: именно в эту эпоху впервые возникает в двух различных местах обвинение в ритуальном убийстве, сопровождаемое обвинением в осквернении просфоры — эти два обвинения на самом деле составляют одно, поскольку и в убийстве христианского ребенка, и в покушении на «тело Христово» преобладает идея святотатства. Обвинения были выдвинуты в Германии в довольно смутной форме и в Англии, где они были сформулированы достаточно четко. И с этой точки зрения 1146 год является принципиально важным; мы еще вернемся к этому вопросу позже.

Итак, каждый раз, когда средневековая Европа была увлечена большим религиозным движением, каждый раз, когда христиане отправлялись на борьбу с неизвестным во имя Божественной любви, ненависть к евреям разгоралась повсюду. И их судьба становилась тяжелее в той мере, в какой благочестивые порывы сердец старались найти выход в действии.

Каждая или почти каждая проповедь крестового похода отныне имела одинаковые последствия. В 1188 году во время III крестового похода это были массовые бойни в Лондоне, Йорке, Норвиче, Стэмфорде, Линне, а двадцатью годами позже — преследования евреев на юге Франции во время Альбигойского крестового похода; во время неудачно провозглашенного крестового похода в 1236 году произошли массовые убийства на западе Франции, в Англии и Испании, о которых кроткий бенедектинец Дом Лобино пишет в следующих выражениях:

«Было мало сеньоров, которые в первой лихорадке проповедей искали бы крест полегче; но в дальнейшем хорошо видно, кому это оказалось в тягость. Чтобы побороть это отвращение им разрешали выкупить их обет отправиться на борьбу с неверными... Самая большая и первая экспедиция этих крестоносцев состояла в резне евреев, которые не были виноваты в тех несчастьях, от которых сарацины заставляют страдать христиан Востока. Жители Бретани, Анжу, Пуатье, Испании и Англии оказались замешаны в этой жестокой экспедиции 1236 года...»

После завершения эпохи крестовых походов во главе с крупными сеньорами массовые убийства евреев происходили, в основном, в ходе последних вспышек народного мистицизма, имевших место на фоне социального кризиса начала XIV века: широкомасштабные народные волнения в Германии во время сорвавшегося крестового похода 1309 года и резня в Кельне, в Нидерландах, в Брабанте; крестовый поход «пастушков» на юге Франции в 1320 году и массовые убийства в Бордо, Тулузе и Альби.

Основные контуры этой драмы оставались неизменными: грабежи, обезумевшие от ужаса беглецы, неспособность сильных мира сего защитить евреев в час, когда «толпы, безутешные в оскорблении, нанесенном живому Богу, рвались их уничтожить», взятие штурмом укрытий и замков, коллективные самоубийства. Постоянные страдания очень плохо располагали к тому, чтобы возбуждать в сердцах евреев, которых с точки зрения богословия было столь важно обратить в христианство, любовь к Иисусу Христу. Но прежде чем перейти к обсуждению становящейся все более жесткой реакции евреев, сначала необходимо рассмотреть, как сказались эти события на отношении христиан к евреям.

Первые серьезные преследования евреев и христианское общественное мнение

Как мы уже говорили, упоминания евреев, столь редкие в предыдущие века, становятся гораздо более частыми, начиная со времени первого крестового похода. Так, только о резне 1096 года мы располагаем примерно дюжиной свидетельств разных хронистов. Разумеется, речь идет о свидетельствах священнослужителей, т. е. интеллектуалов той эпохи. О том, что думали бароны и простонародье, мы можем только гадать. Но нельзя забывать, что нашими сведениями мы обязаны именно тем людям, которые формировали общественное мнение своей эпохи. Попробуем оценить, какое впечатление произвели на них эти события.

Вот, например, анонимный хронист, который в своем монастыре в Праге ведет своего рода дневник, в нескольких словах рассказывая о том, что по его мнению явилось наиболее заметным событием года. В1094 году это была смена династии: король Вратислав умер, и его трон унаследовал Бржетислав. В 1095 году это было рукоположение епископа Косьмы. А в 1096 году — избиение евреев: «Была резня, и евреи были крещены», — лаконично замечает он. (Что же касается собственно крестового похода, то о нем даже не упоминается.) Это значит, что речь идет о событии, которое сильно поразило воображение некоторых его современников.

Если нас интересует, что именно они думали по этому поводу, то одни говорят об этом в невозмутимой и безразличной манере, «объективно» излагая факты, как сказали бы мы на современном языке. Таковы наш хронист из Праги или автор анналов из Вюрцбурга в Баварии, который сообщает следующее:

«Бесчисленная толпа, представляющая все земли и все народы, шла на Иерусалим с оружием в руках и заставляла евреев принимать крещение, убивая во множестве всех тех, кто отказывался от этого. Недалеко от Майнца 1014 евреев, мужчин, женщин и детей, были убиты, а большинство домов сожжены...», и т. д.

Другие не скрывают своего удовлетворения. Так, монах Бернхольд в следующих выражениях говорит о евреях Вормса:

«Пока крестоносцы ожидали снаружи их ответа, евреи, искушаемые дьяволом и находившиеся под воздействием своего собственного ожесточения, совершили самоубийство в резиденции епископа».

А вот что пишет хронист Фруитольф:

«В городах, через которые они проходили, они [крестоносцы] убивали или заставляли креститься уцелевших к этому моменту нечестивых евреев, поистине являющихся врагами, которых церковь терпит в своем лоне. Среди них было и известное число тех, кто вернулся к иудаизму подобно собакам, возвращающимся к своей блевотине...»

Но были и такие, кто достаточно энергично осуждал убийства. «Разумеется, может показаться удивительным, что в один и тот же день одинаковые убийства, вдохновленные одной и той же мистической лихорадкой, могли произойти во многих различных местах»,— таков комментарий монаха Хугона. «Это произошло вопреки возражениям духовенства, вопреки приговору многих священнослужителей к отлучению от церкви, а также вопреки угрозам многих князей». Здесь осуждение имеет много оттенков. Гораздо более резко оно выражено у одного саксонского анонимного хрониста:

«...враг рода человеческого не замедлил смешать плевелы с зерном, вызвать ложных пророков и вовлечь в армию Христа фальшивых братьев и распутных женщин. Своим двуличием, своей ложью, своим безбожным распутством они смущали армию Господа (...) Они полагали необходимым отомстить за Христа язычникам и евреям. Поэтому они убили 900 евреев в городе Майнце, не пощадив женщин и детей (...); вызывало жалость зрелище огромных многочисленных нагромождений трупов, которые вывозили из города Майнца на телегах....»

Мы уже видели, что возмущение Альберта Аахенского было еще сильней. Он считал, что провал «народного крестового похода» был вызван божественным наказанием, и видел здесь справедливое возмездие за бесчинства, совершенные попутно. В целом можно сказать, что крестоносцы были очень далеки от того, чтобы всегда вызывать хорошее отношение у авторов наших хроник. Их неугомонность и их грабежи обычно смущали этих мирных церковников. Так, Эмихо из Лейзингена, немецкий барон, который был организатором основных массовых убийств, оказался объектом особенно резкого осуждения.

Итак, по-видимому, вначале общественное мнение было смущено и разделено. Но можно допустить, что те события, о которых мы только что говорили, вызвали новую вспышку враждебности по отношению к евреям. Этот феномен, с которым мы еще много раз встретимся на протяжении нашего исследования, легко объясним. Как правило, убийцы с еще большей ненавистью относятся к своим жертвам. Простые свидетели говорят себе, что должны быть достаточно веские причины для этих убийств. Наконец, крупные и мелкие грабители и все, кто извлекал из этого выгоду, опасались возвращения спасшихся бегством. С этой точки зрения резня 1096 года стала отправным пунктом для постоянного ухудшения положения евреев. К тому же другая цепь причин и следствий, также связанная с крестовыми походами, действовала в том же направлении: открытие европейцами пути на Восток, постепенное наступление итальянцев на позиции евреев, как прирожденных торговцев, и подъем буржуазии в городах, переживавших период расцвета, — все это имело аналогичный эффект.

Мы в дальнейшем еще вернемся к этому фундаментальному аспекту нашей проблемы. Но в настоящий момент ограничимся рассмотрением того, каким образом эта эволюция начинает отражаться в общественном мнении той эпохи.

Как раз в это время вообще начинает складываться общественное мнение: на протяжении XII века появляются национальные литературы во Франции и Германии. Создаваемые на народном языке, они адресованы гораздо более широкой аудитории, чем прежний ограниченный круг читателей из среды духовенства. Что касается произведений религиозной направленности, то евреи фигурируют там достаточно часто, но отношение к ним еще далеко не однозначное. Так, имеется достаточно описаний «чудес», связанных с обращением евреев в христианство; об упорствующих в нежелании принять христианство пишут с ненавистью, например, Готье де Куанси:

«Все евреи, в чем нет сомнений, Большие звери, чем сами звери.
Их все ненавидят, и я ненавижу,
И Бог ненавидит их,
И весь мир должен ненавидеть их».

Напротив, еврейского ребенка, которому в дальнейшем суждено познать милость Господа, тот же автор описывает в следующих выражениях:

«[он] умнее и прекраснее всех остальных евреев.
Он улыбался христианским детям
И играл с ними «вперед и назад»,
Без еврея они не смогли бы так».

Итак, еврейский мальчик играет с христианскими детьми, несмотря на недовольство своего отца. Его отец — стеклодув из Буржа. Все эти мелкие детали дают некоторое представление о социальном положении евреев в конце XII века и об их отношениях с христианами.

Жену богатого еврея, которая в дальнейшем примет христианство, нам представляют как «женщину с сильным характером и склонную к милосердию».

Подобные мотивы обнаруживаются и в «Чудесном диалоге», принадлежащем перу немецкого автора Цезария Гейстербахского в 1219 году. Маленькая девочка, еврейка из Лувена, принимает крещение и поступает в монастырь. С помощью интриг и подкупа ее отец добивается от епископа Льежа решения, предписывающего матери-настоятельнице вернуть ему девочку, поскольку она несовершеннолетняя. Этим делом заинтересовался герцог, который обеспечил вмешательство папы, чтобы добиться торжества доброго дела. Некоторые детали этой истории, возможно, являются подлинными. Того, кто читает это повествование, не могут не поразить любопытные рассуждения, которые автор вкладывает в уста маленькой девочки, едва достигшей пятилетнего возраста. В самом деле, ребенок удивляется: как получилось, что евреи и христиане носят разные имена, хотя они говорят на одном языке и одеты в одинаковые одежды? Мы располагаем здесь еще одним подтверждением той «ассимиляции» евреев, которая еще существовала в XII - XIV веках.

И пока дело обстояло таким образом, евреи казались легко «исправимыми», чем и вызвана распространившаяся в эту эпоху мода на «диспуты» в лицах, в конце которых еврей позволяет убедить себя и обращается в христианство. Некоторые из этих «диспутов» написаны на народном языке. Так, некий еврей провозглашает:

«Мы разочарованы слишком долгим ожиданием. Долгое ожидание нам мешало, Тот, кого мы ждали уже пришел. Мессия пришел. Я хочу креститься И уйти, покинуть мою дурную секту».

В драме XII века на латинском языке некий еврей прибегает к помощи христианского святого, чтобы сохранить свои сокровища. Он использует образ святого Николая как стража сокровищ. Сокровища оказываются украденными, но святой Николай возвращает их ему, и еврей обращается в христианство. В другой латинской драме той эпохи, написанной по всей вероятности в Австрии, описывается приход Антихриста. После того, как Антихрист подчинил себе весь мир, одна только Синагога продолжает борьбу! Но подобная дань уважения является единственной в своем роде.

Вся эта литература доступна только части христианского мира, и пока еще весьма ограниченной части. Однако начинают воздвигаться большие соборы, созданные верой и любовью, они одновременно служат религиозными и социальными энциклопедиями, понятными всем верующим. На фронтонах соборов со всем возможным реализмом представлена история распятия; показывается также противостояние между Синагогой, представленной в виде униженной вдовы с завязанными глазами, и Церковью, олицетворяемой воинственной и ослепительной девственницей...

Такова была почва, на которой через полстолетия после I крестового похода взойдут ростки точных и конкретных антиеврейских жалоб и претензий. Мы видели в предыдущей главе, как их убивали; посмотрим теперь, как их обвиняли в убийствах.

Ритуальное убийство

Обвинения в убийствах, совершенных в магических и колдовских целях, распространены во всех странах и на всех широтах. Так, в Китае, начиная с XIX века, христианские миссионеры обвинялись в том, что они воровали детей и вырывали у них сердце или глаза для изготовления амулетов и лекарств. В Индокитае население приписывало это преступление секте шетти. На Мадагаскаре во времена Галлиени (французский генерал-губернатор Мадагаскара в 1896— 1905 годах,— прим. ред.) аналогичные подозрения относились на счет агентов французского правительства. В античные времена подобные упреки высказывались греками в адрес евреев, римлянами в адрес первых христиан, христианами в адрес гностиков, монтанистов и других сектантов. Понятно, что здесь речь идет о почти всеобщей теме, о настоящем архетипе, который проявляется в тех случаях, когда общество сталкивается с чужестранцами, вызывающими смущение и презрение.

Следует полагать, что сперва христианское общество не питало враждебности к евреям, поскольку никаких следов подобных обвинений в их адрес не обнаруживается вплоть до XII века. Можно также предположить, что эта враждебность возникла под воздействием страстей, разожженных крестовыми походами. Так, между 1141 и 1150 годом это обвинение спонтанно возникло в трех разных местах и в трех разных формах, которые в различных комбинациях породили бесконечные варианты и обозначили перспективу антиеврейских преследований вплоть до нашего времени.

В самом деле, эта тема после длительной эволюции приняла свою окончательную форму — убийство христианского ребенка, для смешивания его крови с опресноками. Вначале речь шла о ритуалах, связанных с христианской, а не еврейской пасхой. Добытая таким образом кровь (речь также могла идти о сердце или о печени) предназначалась для магических целей, столь же ужасных, сколь и разнообразных. Преобладала здесь идея мести, смешанная с видениями сатанинской фармакопеи. Главным образом имелось в виду воспроизведение убийства Христа (во плоти или через посредство его изображения). Каноник Томас де Кантимпре даже удивлялся невежеству евреев: чтобы положить конец их мукам только кровь настоящего Христа могла им хоть как-то помочь, поэтому совершенно бесполезными были их ежегодные покушения на несчастных христиан. Эта тема быстро соединилась с верой в тайное и загадочное еврейское общество, конклав мудрецов, заседающих где-то s отдаленных краях и определяющих с помощью жребия место, где должно осуществиться жертвоприношение, а также его исполнителя. Так, уже в XII веке начал складываться миф о мудрецах Сиона.

Как мы видели, первое дело о ритуальном убийстве возникло в 1144 году в Англии. Тело юного подмастерья было обнаружено накануне Святой пятницы в лесу около Норвича. Распространился слух, что мальчик был убит евреями в насмешку над Страстями Спасителя. Обвинители уточняли, что убийство было запланировано заранее; якобы на совещании раввинов в Нарбонне местом ежегодного жертвоприношения был избран Норвич. Власти не проявили доверия к этому обвинению, и городской шериф принял меры для защиты евреев. Однако произошли беспорядки, и один из влиятельных евреев города был убит разорившимся рыцарем, который по случайному совпадению оказался должником убитого. В результате этой истории возник местный культ; на протяжении многих веков мощи святого Уильяма были объектом паломничества.

Таким образом, мы с самого начала обнаруживаем некоторые основные элементы, которые будут характеризовать дела такого рода на протяжении столетий. Необходимо сюда добавить еще один элемент, с которым мы также неоднократно столкнемся: один из главных обвинителей, монах Теобальд из Кембриджа, был евреем-вероотступником, лишь недавно крестившимся. Похоже, что именно он сообщил все невероятные подробности о мотивах преступления и о том, как оно было совершено.

Следующее дело выглядит гораздо более примитивным. В1147 году в Германии, в Вюрцбурге, во время провозглашения II крестового похода в водах Майна было обнаружено тело некоего христианина; тотчас же городские евреи были обвинены в убийстве, начались гонения, и несколько человек было убито. Напротив, обвинение, возникшее тремя годами позже, было порождено гораздо более изощренной фантазией. Речь здесь идет о теме осквернения святых даров. По сути речь идет о достаточно старом мотиве — он присутствует уже у Григория Турского — но который всегда трактовался как легендарный рассказ о событиях, случившихся где-то далеко на Востоке, в Бейруте или Антиохии. Здесь в первый раз нам сообщают эти факты, как происходившие где-то совсем близко, на глазах у рассказчика; в каком-то смысле это уже «совсем другая история»: так оскверненная просфора превращается в труп маленького ребенка... Но дадим слово хронисту из Льежа Жану Замаасскому, который уверяет нас, что в 1150 году произошло следующее чудо:

«В этом году случилось так, что в Кельне сын одного еврея, принявший христианство, в день Пасхи пошел в церковь, чтобы причаститься телу Господню вместе с остальными. Он положил облатку в рот и в спешке понес ее домой; но когда он вернулся из церкви, он испугался и в голове у него помутилось; он вырыл яму в земле и похоронил там облатку; но пришел священник, раскопал яму и обнаружил там останки ребенка, которые он хотел отнести в церковь; тут с неба спустился яркий свет, ребенок был взят из рук священника и вознесен на небо».

Хронист ничего не говорит о том, состоялся ли по этому поводу суд и какова была участь осквернителя. Основные элементы этой истории также присутствуют начиная с середины XII века: акт святотатства, совершенный евреем, который поэтому является двойным ренегатом, превращение облатки в живую плоть, а в завершение одно из тех чудес, которые были столь нужны церкви. Но следует задать вопрос, почему обвинение в двух своих основных вариантах появляется именно в эту эпоху? Была ли эта старинная выдумка принесена в Европу крестоносцами, возвращавшимися с Востока? Всплыла ли она вновь на поверхность в результате религиозного неистовства, выполняя роль удобной отдушины подобно обвинению, которое должник вынашивает против своего кредитора? Возникла ли она спонтанно в среде низшего духовенства или монахов-проповедников, в чьих страстных проповедях содержались подробные и кровавые, воспоминания о страданиях Христа и мартирологе святых? Эти проповеди сеяли волнения и угрызения совести, от которых расстроенное сознание стремилось избавиться, «проецируя» их на евреев. Было ли какое-то невыразимое родство между пасхальным агнцем и козлом отпущения? Нет никакого сомнения, что речь шла о смутном комплексе преступления, вины и искупления — но нет ничего более темного, чем процесс рождения мифа.

По крайней мере распространение именно этого мифа и его последствия хорошо известны. По-видимому, сначала дела о ритуальных убийствах были достаточны редки. Хроники сообщают о нескольких случаях в Англии в конце столетия; тогда же эта выдумка достигает континента: в 1171 году в Блуа после процесса, проведенного по всей форме, тридцать восемь евреев нашли свою смерть на костре; в 1191 году в Брей-сюр-Сен число жертв достигло сотни. Но в следующем столетии эта клевета стала распространяться с особенно большой скоростью, на этот раз преимущественно в Германии, где один только 1236 год оказался отмеченным многими кровавыми делами подобного рода. Беспорядки достигли такого масштаба, что император Фридрих II начал беспокоиться по этому поводу и назначил комиссию из высокопоставленных сановников, чтобы раз и навсегда установить, есть ли хоть гран истины в этих ужасных обвинениях в использовании человеческой крови. Князья и прелаты не смогли прийти к согласию, настолько сложным казался им этот вопрос. В качестве просвещенного монарха император обратился тогда к лучшим специалистам, т. е. к обращенным в христианство евреям, которые «исповедуя ранее иудаизм и обратившись в христианскую веру, как противники иудеев, не смогли бы ничего скрыть из того, что они знают против них из книг Моисеевых ...» Император собрал этих экспертов изо всех городов Империи и даже попросил «всех королей Запада» послать их ему; он держал этих специалистов при своем дворе «продолжительное время», чтобы они имели возможность «добросовестно установить истину».

Мнение ученой комиссии было категорическим: нет ничего ни в еврейской Библии, ни в «еврейских предписаниях, называемых Талмудом», из чего можно было бы заключить, что евреи «жаждут человеческой крови». Напротив, их законы категорически запрещали им ее использовать. В результате, в июле 1236 года император издал «Золотую буллу», в которой он постарался раз и навсегда очистить евреев от ужасного обвинения.

Но эта попытка провалилась: выдумка пустила уже слишком глубокие корни. Еще через десять лет этим вопросом даже занялась папская канцелярия: в 1247 году папа Иннокентий III выпустил первую буллу по этому поводу, за которой на протяжении столетий последует много других. Вот красноречивый отрывок из буллы 1247 года:

«Хотя Священное Писание учит евреев: «Не убивай», и запрещает им на Пасху прикасаться к убоине, их ложно обвиняют в том, что на Пасху они разделяют между собой сердце убитого ребенка, утверждая, что это предписывают им их законы, тогда как на самом деле законы это строго запрещают. Если где-то обнаружат труп, то убийство злостно приписывают евреям. Их подвергают преследованиям, используя в качестве предлога эти выдумки или другие, подобные им, и вопреки привилегиям, дарованным им апостолическим Святым Престолом, без суда и следствия, попирая правосудие, у них отнимают все их имущество, их морят голодом, берут под стражу, пытают, так что их судьба оказывается еще хуже, чем жизнь их предков в Египте...»

Все эти усилия оставались безрезультатными, и отныне дела о ритуальных убийствах и об осквернении просфор постепенно заменят крестовые походы в качестве предлога для массовых убийств, как например, дело об окровавленной просфоре в Реттингене, о чем речь пойдет ниже. Из другой папской буллы, датированной 1273 годом, следует, что в это время возник чудовищный промысел: профессиональные шантажисты прятали своих детей, а затем обвиняли евреев в их похищении. Это давало возможность в зависимости от ситуации или врываться в дома евреев и грабить их силой, или заняться не менее выгодным шантажом. Наряду с непосредственными результатами подобных дел следует учитывать и их отдаленные последствия. В самом деле, некоторые из этих дел глубоко проникли в народное воображение и породили настоящие культы, пронося таким образом через поколения свою кровавую тему.

В местах, где якобы были совершены эти злодеяния, появлялись сообщения о чудесах, имели место канонизации, на протяжении веков совершались паломничества. Все это давало широкие возможности для проявления наивной и чистой веры толпы. Так, дело об осквернении просфоры возникло в Брюсселе в 1370 году, и два десятка евреев были сожжены, а другие изгнаны. Две часовни были сооружены в следующем столетии в память об этом событии. Богослужения по этому случаю в конечном итоге привели к возникновению главного религиозного праздника Брюсселя, которой отмечается с большой пышностью и в наши дни каждое третье воскресенье июля. Этому посвящена и обильная религиозная литература.

Дело о ритуальном убийстве в Тренто, в Тироле, было организовано в 1473 году, девять евреев были арестованы, подвергнуты допросу и после долгих пыток признали все, чего от них добивались, а именно убийство маленького мальчика по имени Симон. Попытки папы вмешаться в это дело оказались безрезультатными, и все они были казнены. Подкрепленная «добровольными признаниями» жертв, клевета распространилась с молниеносной скоростью, о чем свидетельствует целый ряд подобных случаев, произошедших в Австрии и Италии в тот же период. Каждый раз дело заканчивалось аутодафе и изгнаниями. Что же касается места, где началась вся эта история, то туда начали стекаться паломники, там была построена мемориальная часовня; чудеса и исцеления, происходившие на могиле маленького Симона, привели к тому, что в 1582 году он был причислен к лику блаженных, хотя Рим так никогда и не согласился с обвинением евреев в этом убийстве.

Дело в Эндингене, в Баварии, замечательно тем, что убийство произошло в 1462 году, а обвинение было выдвинуто только в 1470. Это дело послужило источником для «Endinger Judenspiel» («Еврейское театральное действие в Эндингене»), одной из самых знаменитых пьес народного немецкого театра эпохи Возрождения. Еще более ощутимыми оказались последствия дела в Берне, откуда евреи были изгнаны в 1294 году под предлогом исчезновения маленького мальчика. Этот инцидент породил легенду, оказавшуюся достаточно стойкой для того, чтобы двести пятьдесят лет спустя в центре города был воздвигнут монумент «Kinderfressenbrunnen» («колодец пожирателя детей»), местная достопримечательность, которую и по сей день могут созерцать туристы.

Подобные примеры можно приводить в очень большом количестве: усердные хронисты насчитали более сотни дел об осквернении просфоры и более ста пятидесяти судебных процессов о «ритуальных убийствах»; разумеется, число случаев этого рода, о которых нам ничего не известно, должно быть во много раз больше.

Преступления, приписываемые евреям, регулярно оказывались в центре внимания в общей атмосфере религиозного рвения, так что само это повторение способствовало еще более прочному утверждению легенды и питало ее патетическими напоминаниями. Одно это может объяснить тот факт, что целый ряд дел о ритуальных убийствах возникнет в XIX веке и что даже в наши дни еще можно встретить фанатиков, которые продолжают в них верить.

Круглый знак и дело о Талмуде

После знакомства с мрачными легендами, зарождавшимися в глубинах народного воображения, против которых, как мы видели, боролись церковные власти, перейдем к двум нововведениям, возникшим в XIII веке по инициативе самих этих властей и в свою очередь породившим новые и весьма устойчивые легенды. Речь идет о необходимости ввести отличительные знаки для евреев и о категорическом осуждении их священных книг.

Решение по первому из этих вопросов было принято на IV Латеранском соборе в 1215 году, на котором могущество папы достигло своего апогея. В течение трех недель около тысячи пятисот прелатов, собравшихся из всех пределов христианского мира, подтверждали своими подписями высшие постановления, принятые Иннокентием III. Некоторые из них, утвержденные на последнем заседании собора, касаются евреев. Вот отрывок из этих постановлений:

«В странах, где христиане не отличаются по своей одежде от евреев и сарацинов, имеют место связи между христианами и евреями или сарацинами, или наоборот. Чтобы подобные безобразия не могли более оправдываться неведением, решено, чтобы отныне евреи обоих полов отличались своей одеждой от других народов, что кстати предписано им Моисеем. Они не должны показываться на публике во время Святой недели, поскольку некоторые из них надевают в эти дни свои лучшие наряды и насмехаются над одетыми в траур христианами. Нарушители будут должным образом наказаны светскими властями, чтобы они не осмеливались более глумиться над Христом в присутствии христиан».

Можно констатировать, что это решение было вызвано тем равноправием, которое еще существовало в XIII веке между евреями и христианами, «говорившими на одном языке и носившими одинаковые одежды», как это уже сообщил нам Цезарий Гейстербахский. Очевидно также, что Латеранский собор ограничился тем, что сформулировал общие принципы дискриминации в одежде, положившись в остальном на светские власти, которые и должны были определить, в чем именно должно было заключаться это различие. Это решение касалось не только одних евреев: в цитированном тексте упоминаются сарацины; затем к ним будут добавлены еретики, за которыми последуют прокаженные, публичные женщины и другие презираемые социальные группы.

Способы применения этих мер существенно варьировались в разных странах. Как старшая дочь церкви, Франция подчинилась этим решениям быстрее всех, к тому же Альбигойский крестовый поход усилил в эту эпоху бдительность по отношению ко всевозможным нечестивцам. Похоже, что именно во Франции в подражание старинному мусульманскому обычаю (ср. выше правила поведения зимми) возникла идея выразить это различие с помощью специального знака на одежде. С самого начала этот знак был круглой формы, откуда его название кружок (la rouelle), a желтый цвет станет обязательным цветом этого знака. Так, становится совершенно очевидным намерение сделать эту дискриминацию возможно более унизительной. Совершенно ясно, что евреи приложили все возможные усилия, чтобы уклониться от этой меры, которая выставляла их на осмеяние и преследование толпы.

С 1215 по 1370 год в одной только Франции двенадцать соборов и девять королевских ордонансов предписывали строгое соблюдение этого правила под угрозой крупных штрафов или телесных наказаний. Предприимчивый Филипп Красивый даже превратил это в источник дохода: знаки стали продаваться, а их торговля отдавалась на откуп. Доход от этой торговли составил в 1297 году пятьдесят турских фунтов (старинная денежная единица, составлявшая 20 су,— прим. ред.), полученных от евреев в Париже, и сто — в Шампани. Когда в 1361 году король Иоанн Добрый призвал евреев во Францию, он распорядился, чтобы впредь цвет знака был наполовину красным, наполовину белым. Без сомнения евреи потребовали изменения цвета, когда они обсуждали условия своего возвращения. К тому же они были освобождены от ношения знака, пока они находились в пути. Это доказывает, что власти прекрасно осознавали опасность, которой подвергались носители знака.

В Германии сначала использовались особые головные уборы, а не специальные знаки. Эта мера потребовала больше времени для внедрения, как это следует из решений Венского собора 1267 года, в которых высказывается сожаление по поводу того, что ношение предписанных конических головных уборов плохо соблюдается евреями. В многочисленных текстах XIV и XV веков речь по-прежнему идет о шляпах желтого и красного цвета, только в последующие столетия они будут заменяться круглыми знаками на одежде.

Для евреев в Польше это был также головной убор с заостренным верхом, но на этот раз зеленого цвета; в Англии — две ленты Стерни, пришитые на груди, иногда имитирующие образ скрижалей Закона. Но в Италии и Испании для евреев предусматривались круглые знаки, кстати чаще всего эта мера оставалась там чисто теоретической. Напротив, интересно отметить, что в 1435 году король Альфонс специальным эдиктом предписывал евреям Сицилии иметь кружок не только у себя на груди, но и на их лавках.

То значение, какое имели в глазах христиан эти позорные знаки, ясно видно на примере еретиков. Вместо круглого знака они должны были иметь два креста, вышитых на груди. Эта мера рассматривалась инквизицией, так же как и простыми людьми в качестве самого позорного покаяния, какое только может быть. Наряду с поркой она относилась к третьей степени в каноническом перечне наказаний после благочестивых дел и штрафов, а более серьезными считались только «высшие наказания» — тюрьма или костер. Но после примирения с церковью преступники больше не должны были носить свои знаки, тогда как еврей мог добиться этого только ценой обращения в христианство.

Последствия этого положения вещей не заставили себя долго ждать. Вскоре позорное пятно, будь то кружок или шляпа, стало необходимым атрибутом еврея. Начиная с XIV века артисты и художники-миниатюристы изображают евреев только с этими знаками, даже если речь идет о библейских евреях и о патриархах. В результате поразительного взаимопроникновения этот подход распространяется и среди евреев. Так, некоторые еврейские манускрипты XIV и XV веков представляют Авраама, Иакова и Моисея в таком же виде.

Этот бросающийся в глаза знак, который отныне неразрывно связан с обрезанными, запечатлел в умах идею, что еврей — это человек с иной внешностью, коренным образом отличающейся от других. Подобное отношение естественным образом способствовало возникновению всевозможных легенд и мистерий, о которых речь пойдет ниже и из которых будет сделан вывод, что еврей — это существо, которое физически, телесно отличается от других людей и принадлежит к какому-то другому миру, чем мир рода человеческого.

*****

Как известно, дискуссии между евреями и христианами о сравнительных достоинствах их религий были в большой моде с самых первых веков существования христианства. Этому была посвящена обширная патристическая литература. В средневековой Европе эти споры возобновились, причем они часто происходили в атмосфере поразительной искренности и сердечности вплоть до того времени, пока не распространился новый миф, суть которого состояла в том, что еврейские книги тайно учат ненависти и злодействам, что нанесло смертельный удар этим дебатам.

Борьба с альбигойцами и вальденсами привела к учреждению специальных организаций — инквизиции и ордена доминиканцев — на которые специально была возложена задача искоренения ересей. Но если функция создает орган, то в свою очередь орган создает и воспроизводит функцию: инквизитор повсюду должен выискивать святотатство. И эти специальные корпорации не могли не проявлять интерес к неверным вообще и к евреям и их учениям в первую очередь. К тому же непосредственный повод для этого, видимо, предоставили сами евреи, по крайней мере некоторые.

Помимо всего остального в начале XIII века стражи христианской ортодоксии были сильно заняты проблемой влияния идей Аристотеля, которые через посредство арабских и еврейских переводчиков начали проникать в Европу. В 1210 и 1215 годах папская канцелярия запретила изучение «Физики» и «Метафизики» Аристотеля; в 1228 году Григорий IX категорически запрещает «осквернять божественное Слово соприкосновением с выдумками философов». Ужас некоторых еврейских богословов перед новыми рационалистическими тенденциями, главным представителем которых в иудаизме был Маймонид, оказался еще сильнее, и они предавали «маймонистов» всяческим поруганиям. Не обладая никакой собственной центральной властью, способной принять принудительные меры, но поддерживая хорошие отношения с богословами инквизиции, именно к ним обращались некоторые французские раввины с просьбой взять на себя охрану чистоты еврейской религии. По некоторым сообщениям двое из этих раввинов, Соломон бен Авраам и Жонас Жеронди обратились к доминиканцам Монпелье со следующим предложением: «Почему вы не обращаете внимания на наших еретиков и на наших безбожников, совращенных учением Моисея из Египта (т. е. Моисея Маймонида), автора богохульных книг? Раз вы искореняете ваши ереси, уничтожайте также и наши, прикажите сжечь вредные книги». Инквизиторы не заставили долго себя уговаривать: начались обыски, и в 1234 году состоялись торжественные аутодафе трудов Маймонида как в Монпелье, так и в Париже.

Похоже, что именно таким образом пробудился интерес инквизиции к содержанию Талмуда. Этот огромный и трудно доступный трактат имеет крайне разнообразное содержание. Можно констатировать парадоксальную вещь — именно последователи Маймонида рекомендовали проводить различие между двумя его частями: имеющей догматическое значение Галахой, или собственно Законом, и Агадой, насыщенным собранием преданий и нравоучительных историй, моральных поучений и медицинских рецептов. В то же время ортодоксы с одинаковым благоговением склонялись перед каждым словом и каждой запятой талмудического текста.

Несколькими годами позже, в то самое время, когда уже упомянутые нами еврейские эксперты, собранные Фридрихом II, очищали иудаизм от обвинений в ритуальных убийствах, некий обращенный в христианство иудей предпринял акцию совершенно противоположной направленности. Член доминиканского братства из Ла-Рошели вероотступник Никола Донэн прибыл в Рим, чтобы убедить папу Григория IX в том, что Талмуд — это аморальная и оскорбительная для христиан книга. Папа обратился к королям Франции, Англии, Кастилии и Арагона, а также ко многим епископам с повелением провести расследование, чтобы установить обоснованность обвинений. Только Людовик Святой дал ход этому делу: по всей Франции были конфискованы экземпляры Талмуда, и в 1240 году в Париже открылся большой публичный диспут, в котором среди других приняли участие с христианской стороны канцлер Сорбонны Эдес де Шатору и Никола Донэн, а с еврейской стороны Иехиель из Парижа и Моисей из Куси. В нашем распоряжении имеются документальные отчеты о диспуте, как на латыни, так и на еврейском. Рассмотренные проблемы были объединены в тридцать пять пунктов, например: правда ли, что в I веке, после взятия Иерусалима раввин Шимон бар Йохаи провозгласил: «Убейте даже лучшего из гоев»? Что на самом деле означает понятие «гой»? Правда ли, что гой, который соблюдает субботу или занимается изучением Закона, согласно Талмуду заслуживает смерти? Что Иисус был незаконнорожденным; что он якобы был приговорен в аду к мучениям в кипящей грязи? Что после разрушения Храма Бог располагает в мире лишь пространством в четыре квадратных локтя; что в раю Левиафан будет подан к столу праведников? Таковы были некоторые из вопросов, по которым развернулся диспут. Честные и стойкие раввины смело вели дискуссию: на цитаты своих противников они отвечали другими цитатами, поскольку в любом сборнике, в котором собрана мудрость народов, для каждого изречения из Агады можно найти прямо противоположное высказывание (Более того, необходимо всегда принимать во внимание весьма специфический стиль, характерный для Агады. Примерно в то же время, когда Шимон бар Йохаи восклицал: «Убейте даже лучшего из гоев!», другой знаток Закона раби Элиазар резко обрушился на непросвещенных евреев (ам-га-арец — народ земли) в выражениях, которые Агада передает следующим образом:

«P. Элиазар сказал: «Разрешается поразить того, кто относится к ам-га-арец, даже в Судный день, даже если этот день приходится на субботу». Его ученики сказали ему: «Учитель, говори «убить», вместо «поразить». Но он ответил: «Требуется благословение, чтобы убить, но в нем нет необходимости, чтобы поразить». (Песахим, 49).). Раввины обращали внимание аудитории на многочисленные заповеди, предписывающие проявлять равное милосердие по отношению к евреям и неевреям, быть безукоризненно честными по отношению к чужестранцам, т. е. на заповеди, гораздо лучше отвечающие духу Талмуда.

Но исход поединка, в котором как обвинители, так и судьи были сторонниками победоносного Христа, разумеется, оказался предрешенным. Талмуд был осужден, и все его экземпляры торжественно сожжены, подобно сожжению восемью годами ранее произведений Маймонида, один из врагов которого, тот самый Жонас Жеронди, о котором мы упоминали выше, наложил на себя суровое покаяние и бродил от одной еврейской общины к другой, провозглашая в синагогах: «Маймонид прав, и учение его верно: мы были лжецами!»

Напрасно евреи пытались реабилитировать свои священные тексты. Через несколько лет Иннокентий IV согласился пересмотреть приговор. Но вторая комиссия под председательством Альберта Великого лишь подтвердила его. В следующем году знаменитый доминиканец отправился читать лекции в Кельн, где он, по всей видимости, вызвал новые шумные приговоры, и эта активность, вышедшая за узкие рамки профессионального богословия, возбуждала общественное мнение против евреев. Отклики этих событий можно обнаружить у некоторых немецких трубадуров того временя. Так, Конрад из Вюрцбурга писал в 1268 году:

«Пусть несчастья обрушатся на головы евреев, подлых, скрытных злых; у них нет средств, чтобы спастись от мук ада. Талмуд лишил их разума и чести».

У анонимного автора того же времени читаем:

«Они низко пали,
Ибо Гамлиэль обучал их
Еретическому Талмуду,
Чьи ложные истины
Закрывают им подлинную веру».

Во Франции популярный «Спор святой церкви и синагоги» менестреля Клопэна, датируемый той же эпохой, видимо, является непосредственным отражением великого диспута 1240 года.

Таким образом, сложился особенно живучий миф, адресованный самой широкой аудитории, где евреи представлены уже не как отравители плоти, но как отравители духа. В XIX и XX веках антисемитские агитаторы максимально использовали этот миф.

*****

Впрочем, между этими двумя вариантами нет четкой границы, подобно тому, как в сознании той эпохи не было ясного различия между спасением тела и спасением души. Поэтому вполне понятно, что оба эти аспекта смешивались в той странной и значительной роли, которую играли на всем протяжении средних веков еврейские врачи. Их почитали и боялись как могущественных колдунов, которым приписывают самые ужасные преступления и чьей помощи домогаются с исключительной настойчивостью. Мы еще вернемся к этому в дальнейшем. А теперь рассмотрим, какие новые формы приобрела внутренняя жизнь и организация еврейских общин в эпоху крестовых походов. Эти общины не могли не ощутить двойного воздействия преследований, которым подвергались евреи, и странных идей, которые стали распространяться по их поводу. Они сумеют приноровиться к этому с помощью постепенной адаптации, каковая вызовет неизбежный ответный удар, породив еще более фантастические измышления, которые утвердятся в лоне христианского мира в последующие века.