АЛЕКСАНДР ИСАЕВИЧ СОЛЖЕНИЦЫН

 

Глава 3 — ПРИ НИКОЛАЕ I.

 

Николай I был по отношению к российским евреям весьма энергичен. Источники отмечают, что при нем была издана половина всех законодательных актов о евреях, совершенных от Алексея Михайловича и до смерти Александра II, притом Государь сам вникал в это законодательство и руководил им1. В еврейской историографии устойчиво утвердилось, что его политика была исключительно жестокой и мрачной. Однако личное вмешательство Николая I сказывалось далеко не всегда вредно для евреев. Так, одно из ближайших дел по доставшемуся ему наследству было возобновленное Александром I перед самой его смертью (уже по пути в Таганрог) "Велижское дело" -- обвинение местных евреев в ритуальном убийстве христианского мальчика. Оно затем потянулось 10 лет. И, пишет Еврейская энциклопедия, "несомненно, что оправдательным приговор[ом]... евреи были обязаны в значительной степени Государю, добивавшемуся правды, несмотря на противодействие со стороны лиц, которым он доверял". И еще в другом известном деле, связанном с обвинением евреев ("мстиславльское буйство"), "Государь охотно шел навстречу правде; в минуту гнева наложивший кару на местное еврейское население, он не отказался от признания своей ошибки"2. Постановляя оправдательный вердикт по велижскому делу, Николай написал, что делает это "по неясности законных доводов, другого решения последовать не может", но прибавил: "внутреннего убеждения, что убийство евреями произведено не было, не имею и иметь не могу. Неоднократные примеры подобных умерщвлений с теми же признаками", но всегда недостатком доказательств, наводят его на подозрение, что существует среди евреев какая-то изуверская секта, "к несчастью и среди нас, христиан, существуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны"3. "Николай I и многие его приближенные продолжали считать, что некоторые группы евреев практикуют ритуальные убийства"4. И "благодаря тому, что в течение ряда лет Государь находился под тяжелым впечатлением кровавого навета... в нем утвердилось предубеждение, будто еврейское вероучение представляет опасность для христианского населения"5. Опасность Николай видел в том, что евреи будут обращать христиан в иудейскую веру. С XVIII в. еще сохранялась память о громком случае обращения в еврейство капитана императорской службы Возницына. В России "со 2-й половины 18 в. группы "жидовствующих" получают весьма широкое распространение". В 1823 министр внутренних дел докладывал о "широко[м] распространении ереси "жидовствующих"' в России, оценивая число ее приверженцев в 20 тыс. чел.". Начались преследования, под которыми "многие сектанты формально возвратились в лоно православной церкви, продолжая, однако, тайно соблюдать обычаи своих сект"6. "Все это привело к тому, что законодательство о евреях в эпоху Николая I получило... религиозную окраску"7, и это наложило отпечаток на решения и действия Николая I относительно евреев, как и на настойчивый его мотив в запрете евреям пользоваться христианской прислугой, в частности христианками-кормилицами, ибо "служба у евреев оскорбляет и ослабляет в женщинах христианскую веру". (Но несмотря и на повторные запреты -- эти распоряжения никогда "не осуществлялись полностью... услужение продолжалось")8. И первая энергичная мера относительно евреев, которою Николай занялся от начала царствования, -- уравнять евреев с русским населением в несении всех государственных повинностей, а именно: привлечь их и ко всеобщей личной рекрутской повинности, которой они не знали от самого присоединения к России, евреи-мещане заменяли рекрута уплатой 500 рублей9, -- эта мера движима была не одним государственным соображением уравнения тягот населения (подати все равно затяжно не уплачивались еврейскими общинами, а еще перетекали в Россию евреи из Галиции, где они подлежали воинской повинности). Не только тем, что рекрутская повинность "уменьшит число евреев, не занимавшихся производительным трудом" (а в солдаты брали тогда на 25 лет), но и мыслью, что оторванность рекрута от густой еврейской среды будет способствовать приобщению его к общегосударственному порядку жизни, а то и к православию10. -- Именно развитие этих соображений и привело к значительному утягощению для евреев вводимой повинности -- постепенно расширяя и численность призываемых, и их возраст к более раннему. Нельзя сказать, чтобы указ о еврейском рекрутстве Николаю удалось ввести без сопротивления. Напротив, сразу обнаружилась медлительность во всех звеньях исполнения. В совете министров шли споры, этично ли принять такую меру "к ограничению многолюдства евреев", "по признанному неприличию брать людьми за деньги", как выразился министр финансов Е. Ф. Канкрин. Кагалы прилагали все возможные старания, чтоб оградить еврейское население от этой грозящей меры или как-то отсрочить ее. И когда раздраженный медлительностью Николай повелел в кратчайший срок представить ему окончательный доклад -- "это распоряжение побудило, как видно, кагалы напрячь свою закулисную работу, чтобы задержать ход дела. И, как кажется, им удалось склонить кое-кого из чиновников на свою сторону". И... -- "доклад не дошел по назначению". В самой верхушке имперского аппарата "этот таинственный эпизод", заключает Ю. И. Гессен, "вряд ли [произошел] без участия кагала". Доклад так не нашелся и позже, и Николай, не дождавшись его, своим указом ввел рекрутчину для евреев в 182711. (А с 1836 -- равенство в получении орденов отличившимися евреями-солдатами12.) От рекрутства полностью освобождались "купцы всех гильдий, жители сельскохозяйственных колоний, цеховые мастера, механики на фабриках, раввины и все евреи, имевшие среднее или высшее образование"13. От того последовало стремление многих евреев-мещан постараться перевестись в купцы -- а мещанское общество препятствовало уходу своих сочленов, "ибо это истощало податные и рекрутские силы общины". Купцы же старались уменьшить свою материальную ответственность за податные; уплаты мещан. Это обострило отношения между еврейским купечеством и еврейским мещанством -- а "в ту пору: купечество, размножившееся и разбогатевшее, имело уже прочные связи в столичных кругах". Гродненский кагал возбудил ходатайство в Петербург о разделении еврейского народа на 4 "класса" -- купцов, мещан, ремесленников и земледельцев, и чтобы каждый класс не отвечал за другой14. (В этой идее, поданной в начале 30-х годов от самих же кагалов, можно увидеть толчок к будущему николаевскому "разбору" 1840 года, столь угрозно воспринятому евреями.) Проведение рекрутского набора в этой, для правительства безучетной и бесконтурной, еврейской массе было поручено -- кагалам же. А кагал "обруши[л] всю тяжесть рекрутчины на спины неимущих", так как "уход из общины беднейших членов представлялся желательным, напротив, убыль состоятельных лиц -- грозила общим разорением". И многие кагалы ходатайствовали перед губернскими властями (но получали отказы) о праве "не считаться с правилами об очередях", чтобы можно было сдавать ""праздношатающихся", не платящих податей, нетерпимых за производимые беспорядки", с тем, чтобы "хозяева... несущие по обществу все тягости, [не] отдавали рекрут[ов] из своих семейств", -- но и тем самым кагалы получали бы средство против членов общины15. Однако при введении среди евреев регулярной рекрутской повинности -- подлежащие призыву мужчины стали утекать и не давались в полном числе. А тут еще обнаружилось, что даже со значительным снижением требуемой с еврейских обществ денежной подати она все равно продолжала поступать с большими недоимками. И в 1829 Николай I согласился с гродненским ходатайством, чтобы в некоторых губерниях брали еврейских рекрутов сверх разверстки, в покрытие податных недоимок. ("В 1830 был принят сенатский указ, по которому при призыве дополнительного рекрута-взрослого с кагала списывалась 1 тыс. рублей, ребенка -- 500 рублей"16.) Правда, по причине чрезмерной в том ретивости губернаторов, мера была вскоре остановлена, -- хотя и сами "еврейские общества стали просить правительство брать рекрут[ов] в погашение недоимок". В правительственных кругах "это предложение было встречено несочувственно, так как легко было предвидеть, что [оно] откроет перед кагалами новое поле для злоупотреблений"17. -- Однако идея как бы зрела с обеих сторон. Об усилении рекрутской повинности для евреев сравнительно с остальным населением Гессен пишет, что это было "кричащ[ей] аномали[ей]" в российском законодательстве, ибо вообще в России "законодательство о евреях было чуждо тенденции возлагать на них большие повинности, чем на остальных подданных"18. А прямолинейный ум Николая I, склонный к начертанию легко проглядываемых перспектив (как, по легенде, и железная дорога Петербург--Москва проведена линейкою), все в том же настоянии преобразовывать обособленных евреев в обычных российских подданных, а если удалось бы -- то и в православных, -- продолжил идею еврейского рекрутства в идею еврейских кантонистов. "Кантонисты" (название с 1805) был институт содержания несовершеннолетних солдатских сыновей (в облегчение 25-летней службы отцов), он продолжал "военно-сиротские отделения", созданные при Петре, -- своего рода школы, содержимые государством и дающие воспитанникам знания для Дальнейшей технической службы в армии (что теперь показалось чиновному мышлению вполне пригодным и для еврейских мальчиков, желательным -- для раннего и долгого их отрыва от еврейского окружения). Имея в виду путь через кантонисты, указом 1827 года "еврейским обществами было предоставлено по своему усмотрению сдавать вместо одного взрослого -- одного малолетнего", с 12 лет19 (то есть еще не брачного еврейского возраста). Новая Еврейская энциклопедия называет эту меру "самым тяжелым ударом". Но разрешено -- вовсе не значило обязательного призыва от 12-летнего возраста, это именно не было "введение[м] рекрутской повинности для еврейских мальчиков"20, как неверно пишет Энциклопедия и как утвердилось в литературе о евреях в России, затем и в общественной памяти. Кагалы нашли такую замену удобной для себя и пользовались ею, широко сдавая -- "сирот, детей вдов (порой в обход закона -- единственных сыновей), бедняков" -- часто "в счет семьи богача"21. Дальше, с 18 лет, кантонисты переходили в обычную солдатскую службу, столь долголетнюю тогда, -- но не следует забывать, что она не была чисто-казарменной, солдаты женились, жили с семьями, приобретали и иные занятия, а по окончании воинской службы, где оно застанет, получали право на оседлость во внутренних губерниях Империи. Однако, несомненно, для солдат-евреев, сохраняющих верность иудейскому вероисповеданию, его обрядам, мучительно было нарушение субботы и законов о пище. Евреям же малолетним, попавшим в кантонисты, оторванным от родной среды, разумеется, нелегко было устоять под давлением воспитателей (еще и наградами заинтересованных в успешном обращении воспитанников), при уроках, кроме русской грамоты и счета, -- "закона Божьего", при наградах и самим обратившимся, и при обиде подростков на свою общину, сдавшую их в рекруты. Но в противовес выстаивали упорство еврейского характера и природная верность своей религии с малолетства. -- Нечего и говорить, что такие меры обращения в христианство были нехристианскими, да и не вели к цели. Однако и рассказы о жестоко насильственных обращениях в православие, с угрозами смерти кантонисту, и даже с массовым потоплением в реке отказавшихся креститься, -- рассказы, получившие хождение в публичности последующих десятилетий, -- принадлежат к числу выдумок. Как пишет старая Еврейская энциклопедия, эта "народная легенда" о якобы потоплении нескольких сотен евреев-кантонистов родилась из сообщения немецкой газеты, "что когда однажды 800 кантонистов были погнаны в воду для крещения, двое из них утопились"22. По статистическим данным военно-учетного архива Главного штаба23, в 1847-1854, годах наибольшего набора евреев-кантонистов, они составляли в среднем 2,4% ото всех кантонистов в России, то есть доля их не превышала пропорциональной доли еврейского населения в стране, даже по заниженным кагалами данным для тогдашних переписей. Очевидно, был расчет и самим крестившимся, позже, в оправдание перед соплеменниками, преувеличить степень испытанного ими насилия при обращении в христианство, тем более, что после перехода они получали некоторые льготы по службе. Впрочем, "многие из обращенных кантонистов [оставались] втайне верными прежней религии, а некоторые позже вновь перешли в еврейство"24. В последние годы Александра I, после новой волны белорусского голода (1822), послан был туда в командировку еще один сенатор, и он вернулся с тем же выводом, что и Державин за четверть века перед ним. Тогда учрежденный в 1823 из четырех министров "Еврейский комитет" предложил заняться вопросом: "на каком основании удобнее и полезнее было бы учредить пребывание [евреев] в государстве" и "начертать вообще все, что может принадлежать к лучшему устройству гражданского положения сего народа". Затем они убедились, что поставленная задача им не по силам, и в 1825 "Еврейский комитет" из министров был заменен "директорским комитетом" (пятым по счету) -- из директоров департаментов, которые и занялись разработкой проблемы в течение еще 8 лет25. Николай I в нетерпении обгонял работы комитета своими решениями. Так ввел он рекрутскую повинность для евреев. Так -- назначил новый трехгодичный срок выселения евреев из. деревень западных губерний, дабы пресечь их винный промысел, -- но мера тормозилась, останавливалась, затем отменялась, как и у его предшественника. -- Позже был запрет евреям, содержащим корчмы и харчевни, самим в них проживать и лично заниматься распивочной продажей спиртных напитков, -- однако не состоялось и это26. Была попытка запретить евреям и другой значительный промысел их -- содержание почтовых станций (а при них -- постоялые дворы с шинками), но отменилось и это, ибо без евреев не находилось достаточно претендентов27. А в 1827 была введена повсеместно в Империи откупная система на винные промыслы -- и тоже обнаружилось "значительное падение цен на торгах при устранении евреев, а иногда и полное отсутствие желающих взять откуп", -- и пришлось допустить евреев к винным откупам и в городах, и в сельской местности, и даже вне черты оседлости. Так правительство складывало организационные заботы с себя на евреев-откупщиков питейных сборов и получало устойчивый доход28. -- "Задолго до получения купцами первой гильдии права повсеместного жительства в Империи все откупщики практически пользовались свободой передвижения и подолгу живали беспрепятственно в столицах и других городах вне черты оседлости... Из среды откупщиков вышли и некоторые видные общественные еврейские деятели", как уже упоминавшийся Литман Фейгин и Евзель Гинцбург ("держал винный откуп в осажденном Севастополе"; "в 1859 основал в Петербурге банкирский дом... крупнейший в России"; позже "участвовал в размещении российских и иностранных государственных займов"; основатель династии баронов29). -- С 1848 разрешено было и всем "евреям купцам первой гильдии содержать питейные откупа также и в местах, где евреям не дозволено постоянное жительство"30. Расширялось для евреев и право самого винокурения. Как мы помним, еще с 1819 разрешено было допускать евреев к винокурению в великорусских губерниях "до усовершенствования в он[ом] русских мастеров". В 1826 Николай распорядился выселять таковых назад в черту оседлости, но уже с 1827 стал уступать частным просьбам оставить еврейских винокуров на местах, например на иркутских казенных заводах31. B. C. Соловьев приводит размышления М. Н. Каткова: "В Западном крае кабацким делом занимается еврей, но разве оно лучше в других местах России?.. Разве жиды-шинкари, спаивающие народ и разоряющие и губящие крестьян, -- повсеместное в России явление? [А] в наших местах, куда евреев не пускают и где кабаком орудует православный целовальник или кулак?"32 -- Услышим и Лескова, знатока русской народной жизни: "В великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства... И так стало это не теперь, а точно так исстари было"33. Правда, статистика говорит, что если в Западной и Южной полосах Империи одно питейное заведение приходилось на 297 человек, то в Восточной все же на 585. Влиятельная в те годы газета "Голос" назвала еврейское шинкарство "язв[ой] края", именно Западного, "и притом язв[ой] неисцелим(ой)". И. Г. Оршанский отвлеченно теоретически берется доказать: что чем чаще и гуще расставлены питейные пункты, тем меньше пьянства. (Так понять, что крестьянин не соблазнится, если питейный пункт у него под носом и круглосуточно зазывает, -- вспомним Державина: корчмари торгуют и ночью, -- а польстится на дальний, куда еще через поле грязь месить? Нет, известно: алкоголизм поддерживается не только спросом на водку, но и предложением ее.) -- Оршанский и такое доказывает: что когда между помещиком-винокуром и пьяницей-крестьянином становится еврей, он объективно действует в пользу крестьянина, ибо продает водку дешевле, хотя и использует залог за вещи. Да, пишет он, существует мнение, что евреи-корчмари все же "имеют дурное влияние на благосостояние крестьян", но потому что и в шинкарстве "отлича[ются]... как во всех своих занятиях, особым искусством, ловкостью и энергией"34. -- Правда в другом месте, в: другой статье того же сборника он признает: "лихвенны[е] сдел[ки] евреев с крестьянами"; "справедливо, что в ней [еврейской торговле] много обманов и что еврей барышник, шинкарь и ростовщик эксплуатирует бедное население, особенно сельское"; "относительно помещика крестьянин необыкновенно упрям [в цене], но он до смешного податлив и доверчив, имея дело с евреем, особенно если еврей имеет за пазухой водку"; бедность крестьян, "потребность уплаты податей, страсть к водке... часто заставляют крестьян продать еврею хлеб по низкой цене"35. Но и к этой оголенной, стонущей, вопиющей правде -- Оршанский ищет и смягчительные доводы. А болезнь крестьянской воли -- кто ж и оправдывает?.. При всей настойчивой энергии Николая I неуспехи в преобразовании еврейской жизни сопутствовали ему во многих направлениях и во все его царствование. Так было и с еврейским земледелием. В "Уставе рекрутской повинности и военной службы евреев" 1827 г. было оговорено для евреев-земледельцев, "переселенны[х]... на особые земли", -- освобождение их и их детей от рекрутской повинности на 50 лет (исчисляя срок льготы -- от реального начала "упражнения в хлебопашестве"). И как только этот устав огласился -- в колонии вернулись из самовольных отлучек больше евреев, чем считалось в отлучках36. К 1829 были разработаны и более подробные "правила [для] евреев-земледельцев": и отпуск в мещане при уплате всех долгов; и разрешение отлучек до 3-х месяцев для заработков в сроки, свободные от полевых работ; и наказания для самовольных отлучников; и награды для отличившихся хозяев. В. Н. Никитин признает: при сопоставлении строгих обязанностей, налагаемых на евреев-земледельцев, "с правами и преимуществами, данными исключительно евреям, [и] с теми, какими пользовались прочие податные сословия, -- нельзя не признать, что правительство очень благоволило к ним [евреям]"37. И вот, с 1829 по 1833 "евреи усердствовали в качестве землепашцев, судьба награждала их урожаями, они были довольны начальством, оно -- ими, и общее благополучие нарушалось лишь мелкими случайными явлениями". (После турецкой войны 1829 года -- еврейским поселенцам, как и всем колонистам, "простили всю недоимку в податях... за "тягост[и], какие они несли от следования... войск""). Но вот, по донесению Попечительного комитета, "неурожай 1833 г., сделав невозможным удерживать их [евреев] в колониях, открыл многим из них, не имевшим доброй воли и желания упражняться в сельских занятиях, -- средство не сеять ничего, или весьма мало, сбывать скот, бродяжничать, домогаться пособия и не платить податей". В 1834 они, случалось, "выданный им хлеб -- продавали, а скот -- резали, и так поступали даже и те, которые не имели в том существенной необходимости", а местное начальство, по затруднениям в надзоре, не в состоянии было предупредить "множеств[о] пронырливых изворотов со стороны поселенцев". -- Неурожаи же у евреев "случались чаще, нежели у прочих поселян, потому что, кроме незначительных посевов, они обрабатывали землю беспорядочно и несвоевременно", действовал "переходящий от одного поколения к другому навык... евреев к легким промыслам, беззаботливости и небрежности в надзоре за скотом"38. Кажется: 30-летнего злосчастного опыта с еврейским хлебопашеством (еще и на фоне опыта мирового) было уже достаточно для российского правительства, чтобы откинуть эти пустые попытки и траты? Нет! Не доходили до Николая I эти унылые донесения? скрашивались министрами? или неутомимая энергия и неспадающая надежда толкали императора на новые попытки?.. И вот в новом, 1835 года, высочайше утвержденном Положении о евреях (результат работы "директорского комитета") -- еврейское земледелие было не только не откинуто, но еще расширено, поставлено на первое место в устроении еврейской жизни: "Устроить евреев на таких правилах, кои, открывая им свободный путь к снисканию безбедного содержания упражнением в земледелии и промышленности и к постепенному образованию их юношества, -- в то же время преграждали бы им поводы к праздности и к промыслам незаконным". Если раньше требовался предварительный взнос 400 р. за семью от еврейского общества, то теперь без всякого условия "каждому еврею дозволялось "во всякое время"... переходить в земледельцы" и вся его недоимка в податях тут же складывалась и с него, и с общества; дозволялось получать не только казенные земли в бессрочное пользование, но и, в пределах черты оседлости, покупать земли, продавать и арендовать. Переходящие в земледельцы освобождались от подушной подати на 25 лет, от земской -- на 10, от рекрутской повинности -- на 50. Напротив, никто из евреев "к переходу в земледельцы... не мог быть принужден". Еще и -- узаконялись "промыслы и ремесла в деревенском их быту"39. (Прошло полтораста лет. И за забытою давностью даже просвещенный ученый физик формулирует тогдашнюю еврейскую жизнь так: "Черта оседлости в сочетании с запретом [!] на крестьянскую деятельность"40. А вот историк-публицист М. О. Гершензон судит шире: "Земледелие запрещено еврею его народным духом, ибо, внедряясь в землю, человек всего легче прирастает к месту"41.) Влиятельный министр финансов Канкрин предложил для еврейского земледелия еще и пустующие земли Сибири -- и Николай I утвердил к концу того же 1835. Предполагалось отпускать там еврейским переселенцам "по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу", земледельческое орудие и рабочий скот за счет казны, готовые рубленые избы, оплату переезда и питания в пути. -- И как будто открылось побуждение к переезду в Сибирь евреев бедных и отягощенных многочисленными семьями. Однако теперь раздвоился расчет кагалов: частью эти бедные нужны были для отдачи в рекруты (взамен богатых семей), -- и от них скрывали, что им прощаются все недоимки, требовали сперва выплаты. Но спохватилось и правительство (трудности дальнего переселения; и что в Сибири евреи "не будут иметь добрых примеров трудолюбия и хозяйства", но и продолжат там "тот же бесплодный, одними обманами поддерживаемый торг, который сделал столько вреда Западному краю Империи -- корчемствовать, разорять жителей легким удовлетворением склонностей к пьянству" и др.). К 1837 переселение в Сибирь было остановлено без обнародования мотивов42. Между тем того же года ревизия в Новороссии заключила, что "земли, отмежеванные к [еврейским] колониям и предназначенные для новых поселений, "содержат в себе чернозем самого хорошего свойства, весьма годный для хлебопашества, степи превосходны для сенокосов и разведения скотоводства"" (местное начальство оспаривало такой вывод)43. В том же 1837 году было учреждено министерство государственных имуществ (граф П. Д. Киселев), которому поручалось (как переходная мера к отмене крепостного права) "попечительство над свободными хлебопашцами" (государственными крестьянами), коих было 7 1/2 миллионов ревизских душ, а стало быть и над евреями-земледельцами, коих было всего 3-5 тысяч семейств, "капл[я] в море, в сравнении с численностью государственных крестьян. Тем не менее, с первых же дней существования Министерства -- в него стали поступать просьбы евреев", жалобы самого разнообразного свойства, и во множестве. "В полгода выяснилось, что исключительно евреям надо посвятить столько времени, что это неблагоприятно отразилось бы на главном труде Министерства"44. Но в 1840 Киселев был назначен и председателем новообразованного "Комитета для определения мер коренного преобразования евреев в России" (шестого по счету)45 -- так что еврейский вопрос втягивал его. В 1839 Киселев провел через Государственный Совет закон, дозволяющий вступать в земледельцы (но в полном составе семьи) также и тем евреям, кто стоит на рекрутской очереди, тем освобождая от нее, -- новую сильную льготу. -- В 1844 -- более подробное "положение о евреях-земледельцах", также и в черте оседлости, с правом на первые три года нанимать христиан для обучения хозяйству. -- А когда в Новороссию в 1840 евреи "многие явились как бы на свои средства" ("переселяющиеся за свой счет" на местах исхода дали расписки, что состоятельны и не будут просить пособия), в действительности же ничего не имели, уже в пути объявляли, что средства их истощены, "и домогались поселения на казенный счет"; и таких "набралось более 1800 семейств, а из них целые сотни не располагали ни документами, ни сколько-нибудь основательными доказательствами: откуда они и по каким причинам очутились в Новороссии", -- и еще "беспрерывно продолжали прибывать и умолять не оставить их в бедственном положении", -- Киселев распорядился принять их всех за счет сумм, ассигнованных "вообще на переселенцев, без различия их племени". То есть еще помог -- сверх смет. В 1847 изданы и "дополнительные правила", облегчавшие евреям переход в земледельцы46. Киселев вознамерился своим министерством учинить образцовые еврейские колонии и тем самым положить "начало, может быть, огромного поселения сего народа", для чего основывал, одну за другой, колонии в Екатеринославской губернии на хороших почвах, при изобилии воды, при реках и речках, с отличными пастбищами и сенокосами, -- и очень надеялся, что новым колонистам передадут свой превосходный опыт немецкие колонисты (хотя трудно было находить из них желающих приселяться к еврейским колониям, решили держать их на жаловании). Новые и новые ассигнования текли на эти будущие образцовые колонии, и прощались им все виды недоимок. На второй год поселения от еврейской семьи требовалось: огород и одна засеянная десятина, и с медленным наращением десятин по годам. Да у них же не было и опыта выбора скота, это поручалось попечителям. Киселев облегчал условия переселения (семьям с малым числом работников), изыскивал способы специального агрономического обучения известного числа колонистов. Да в иных семействах еще где там до агрономии, если в сильный холод не выходят кормить скот, -- и вот каждому семейству выдается теплый армяк с капюшоном47. Между тем поток еврейского переселения в земледельцы не иссякал, да еще при неурожаях в Западном крае. Посылались нередко семейства и без необходимого числа мужчин-работников, "кагалы силою гнали на поселение нищих и дряхлых, а обеспеченных и здоровых -- удерживали, чтобы иметь возможность исправнее собирать и платить подати и содержать свои общественные заведения". "В предупреждение наплыва массы изнуренных нищих" министерство требовало от западных губернаторов строгого контроля на выпуске, -- но с мест, напротив, торопили уходить партии переселенцев, не ожидая сигнала о готовности домов на новых местах, однако и задерживая перевод денег на переселенцев в нужный срок, отчего пропадал порой и целый сельскохозяйственный год. В Екатеринославской губернии не успевали отводить землю для желающих, а 250 семей самовольно зашли в Одессу и остались там48. Но донесения самых разных инспекторов, из разных мест -- и в эти годы сливаются в ту же одноголосицу. "Повинуясь крайности, -- [евреи] могли сделаться земледельцами, и даже хорошими, но с первою благоприятною переменою обстоятельств -- они всегда бросали плут, жертвовали хозяйством, чтобы вновь обратиться к барышничеству и другим любимым своим занятиям". -- "Для еврея "первый труд -- промышленность, самая мелкая, изумительная своим ничтожеством, но доставляющая большие выгоды... Состояние духа, по природе промышленного, не находящего удовлетворения в спокойной жизни земледельца"", "не составляло истинного их желания заниматься хлебопашеством; их "манило туда: сначала -- изобилие края, незначительность еврейского народонаселения, близость границ, торговля и выгодная промышленность, а потом -- льготы от податей, и главное от рекрутской повинности". Они думали, что обязаны будут только обзавестись домами", а землю надеялись "отдавать в наем за значительную прибыль; сами же, по-прежнему, будут заниматься промышленностью и торговлею". (Наивно говорили все это ревизору.) И "с совершенным отвращением принимались за хлебопашество". К тому же и "самые правила религии... были "невыгодны для евреев-земледельцев"", заставляли бездействовать подолгу, например, в весенний посев -- долгая Пасха, в сентябре кущи 14 дней сряду, когда нужны "самые усиленные полевые работы -- приготовление полей и посевы", хотя "по отзывам образованных евреев, заслуживающих всякого доверия, Писание строго требует празднования только первых и последних двух дней". К тому же духовные лица в еврейских поселениях (в них бывало и по два молитвенных дома -- один для ортодоксов, "митнагдов", другой для хасидов), "поддерживали своих единоверцев в мысли, что они, как народ избранный, -- не предназначены судьбой на тяжкий труд земледельца, ибо это горький удел гоя". "Поздно вставали, употребляли час на утреннюю молитву и выходили на работу, когда солнце было высоко уже на небе", потом шабаш с вечера пятницы до утра в воскресение49. Да и с еврейской точки зрения И. Г. Оршанский заключает по сути то же, что и инспекторы: "Арендное хозяйство с наемным рабочим трудом... находит более сочувствия у евреев, чем трудный во всех отношениях переход от барышничества к труду хлебопашца... Заметно постоянно увеличивающееся стремление евреев к занятию сельскими промыслами, преимущественно в форме арендования земель и обработки их наемными рабочими". В Новороссии неудачи от еврейского земледелия -- от "непривычки евреев к тяжелому физическому труду и выгодности городских промыслов на Юге". И выделяет, как в одном поселении евреи "выстроили своими руками синагогу", в других -- "своими руками" занимались огородничеством50. Но текли инспекторские и губернские отчеты, что и в эти 40-е годы, и в этих новых "образцовых" колониях, как и в прежних, "самый быт колонистов, их занятия и хозяйство -- далеко отставали от соседних с ними казенных и помещичьих крестьян". В Херсонской губернии и в 1845 у колонистов-евреев "хозяйство в весьма неудовлетворительном состоянии; большая часть этих колонистов очень бедна: чуждаясь всякой земляной работы -- не многие из них порядочно обрабатывают землю, а потому и при хороших урожаях получают очень скудные результаты", "земл[я] в огородах -- не тронут[а]", женщины и дети не заняты на земле, "30-десятинный участок "едва обеспечивал дневное пропитание"". "Примеру немецких колонистов" следовало "самое незначительное число еврейских поселенцев; большая же часть их показывала "явное отвращение к земледелию и старалась исполнить требования начальства для того только, чтобы получить потом паспорт на отлучку"... Много земли они оставляли в залежи, возделывали землю по клочкам, где кому вздумается... Слишком небрежно обходились со скотиной... лошадей заганивали в езде и мало кормили, особенно в шабашные дни", нежных коров немецкой породы доили в разное время, отчего они переставали давать молоко. "Отпускались евреям безденежно" садовые деревья, "но садоводства они не развели". Построенные для них заранее дома -- одни "красивы, сухи, теплы, прочны", в других местах были возведены дурно и дорого обошлись, но и где "возведены с надлежащей прочностью и употреблением материалов хорошего качества... по беспечности евреев и их неумению содержать в исправности дома... действительно доведены были до такого расстройства, что жить в них невозможно без скорого исправления", в них стояла сырость, приводившая постройки в дальнейшее разрушение, она вела и к болезням, многие дома стояли пустыми, в другие собиралось по несколько семейств, "не состоявших между собою в родстве, а "при беспокойном характере этого народа и его расположении к ссорам"-- это соединение породило бесконечные жалобы"51. Разумеется, вина неготовности к великому переселению была взаимная: тут -- и несогласованные и опаздывающие действия администрации, местами некачественное изготовление домов при плохом наблюдении, вплоть до злоупотреблений и растрат. (Что повело и к смещениям начальников и отдаче некоторых под суд.) Тут -- и нежелание еврейских сельских старшин осуществлять реальный надзор за нерадивыми, чье обзаведение и хозяйство неудовлетворительны; оттого -- назначение смотрителей из отставных унтер-офицеров, а евреи спаивали их и задобряли взятками. Тут -- и невозможность взыскивать с поселенцев подати -- либо по несостоянию, "в каждом из обществ оставалось не более 10 хозяев, которые в состоянии были заплатить едва лишь за себя", либо по "свойственней евреям уклончивост[и] от платежа повинностей"; за годы недоимки с них увеличивались и увеличивались, их снова и снова прощали без возврата. А за самовольную отлучку поселенец платил 1 копейку за день, что было вовсе ему нечувствительно и легко нагонялось городскими заработками. (Для сравнения: меламеды в селениях получали от 3 до 10 тысяч рублей в год; в поселках держали хедер домов на 30; наряду с меламедами были попытки внедрить в колонии начатки общего образования -- кроме еврейского языка -- русский и арифметику, но "простой класс евреев весьма недоверчиво смотрел на учебные заведения, учреждаемые правительством".)52 "Становилось все бесспорнее, что столь желанные Киселевым "образцовые" колонии ничто иное, как мечта". Но, хотя и тормозя (1849) присылку новых семей, он не терял надежды, и даже в 1852 писал резолюцию: "Чем дело труднее, -- тем более иметь должно настойчивости и не обезохочиваться первыми неудачными приемами". -- До тех пор смотритель над колонией не был подлинным начальником поселения, "подвергался... случалось, насмешкам и дерзостям со стороны поселенцев, весьма хорошо понимавших, что он не имеет никакой над ними власти", он мог только подавать колонистам советы. В рассерженности ли на неуспех, уже не раз предлагались проекты давать поселенцу обязательные уроки с выполнением в два или три дня и проверять исполнение; лишать права свободного распоряжения собственностью; вовсе лишать отлучек; и даже ввести наказания: 1-й раз -- до 30 розог, 2-й раз -- вдвое, 3-й раз -- тюрьма, а по важности обстоятельств и отдача в рекруты. (Никитин передает, как, став известной, эта проектируемая инструкция "произвела на евреев-земледельцев такой страх, что они напрягли все свои силы... сразу обзавелись скотом, земледельческими орудиями... проявили... удивительное прилежание к земледелию и домоводству".) Но Киселев утвердил смягченный проект (1853): "уроки должны вполне соответствовать силам и опытности тех, кому назначаются"; от руководства по каждому виду работы, разработанному Попечительным комитетом, сельский начальник мог отступать только в сторону облегчения; за 1-е нарушение наказание не назначалось, а за 2-е и 3-е -- 10 и 20 розог, не свыше. (Отдача в рекруты нерадивых не применялась никогда, "никто... не был отдан в солдаты за нерадение к хозяйству", а в 1860 закон вовсе отменен.)53 Конечно, это было еще -- время крепостного права. Но после полувека добросовестных правительственных попыток привести евреев к производительному труду на неосвоенной земле -- вот, проступали как бы контуры аракчеевских поселений. Поразительно, что императорская власть и до тех пор не пронялась бесплодностью всех мер, безнадежностью всей земледельческой затеи. И -- еще на том она не кончилась. После введения рекрутской повинности среди еврейского населения росли тревожные слухи об ужасном новом законодательстве, которое готовит специальный "Еврейский комитет". -- Но в 1835 вышло наконец общее сводное Положение о евреях (заменившее Положение 1804) -- и оно "не наложило на евреев новых ограничений", как сдержанно выражается Еврейская энциклопедия54. А если подробнее, то по новому Положению было "за евреями удержано право приобретать всякого рода недвижимую собственность, исключая населенных имений, и вести всякого рода торговлю на правах, одинаковых с прочими русскими подданными", хотя только в пределах черты оседлости55. Положение 1835 г. утверждало защиту всех прав еврейской религии, вводило для раввинов награды и присвоение прав купечества 1-й гильдии. Устанавливало разумный брачный возраст (18 и 16 лет). Принимало меры, чтобы еврейская одежда не так рознилась, отделяя евреев от окружающего населения. Направляло евреев на производительные способы заработков (запрещая торговлю вином в долг и под залог домашних вещей), разрешало все роды фабричной деятельности (также откуп винокуренных заводов). Держать христиан в услужении запрещалось только для постоянных услуг, но разрешалось "для работ кратковременных", без указания точного срока, и "для работ на фабриках и заводах" а также -- "для пособия в хлебопашестве, садоводстве и огородных работах"56, что было насмешкой над самой идеей "еврейского земледелия". -- Положение 1835 звало еврейское юношество к образованию. Нисколько не было стеснено поступление евреев в средние и высшие учебные заведения57. Евреям, получившим в любой области науки степень доктора, и по засвидетельствовании отличных способностей (еще с формальностями), предоставлялось право на государственную службу. (Евреи-врачи имели то право и раньше.) -- А касательно местного самоуправления -- Положение снимало с евреев прежние ограничения: теперь они могли занимать должности в думах, магистратах и ратушах "на том же основании, как избираются на сии должности лица других исповеданий". (Правда, против этого выдвинулись возражения некоторых местных властей, особенно из Литвы: городской голова должен в иные дни вести обывателей в церковь, и как это может быть еврей? или еврей в судьях, раз присяга произносится на кресте? Сопротивление оказалось сильное, и указом 1836г. устанавливалось для западных губерний, что в магистратах и ратушах евреи могут занимать только одну треть должностей.)58 -- Наконец и в экономически остром вопросе, связанным с приграничной контрабандой, подрывающей государственный интерес, Положение оставляло в пограничной полосе живущих там евреев, но воспрещало новое водворение59. Для государства, держащего миллионы своего населения в крепостном праве, -- все названное не выделяется как система жестокостей. При обсуждении Положения в Государственном Совете происходили прения с обильными разнообразными мнениями -- о возможном беспрепятственном допуске евреев в великорусские губернии. Говорили и так, что "только при наличии известных нравственных качеств и определенного уровня образования евреи могли быть допущены к водворению во внутренних губерниях". Возражали и так, что "евреи могут принести значительную пользу своей торгово-промышленной деятельностью и что конкуренцию нельзя предотвращать запрещением кому ни будь жить и торговать"; и "надо поставить ребром... вопрос: Могут ли евреи быть терпимы в государстве? Если признать, что евреев нельзя терпеть, тогда надо изгнать их всех", нежели "оставить "сие сословие внутри государства в таком положении, которое возбуждало бы в них беспрерывно неудовольствие и ропот". А если приходится терпеть их присутствие в стране, тогда надо освободить их от правовых ограничений"60. Между тем "архаические польские привилегии, предоставлявшие городским обществам устанавливать в отношении жительства евреев ограничения" и еще со времени Екатерины отвергнутые русской государственностью, -- вдруг с новой силой проступили в Вильне, затем в Киеве. В Вильне это привело теперь к запрету части кварталов для поселения евреев. В Киеве же протесты местного купечества, что "евреи к общему соблазну производят торги и сделки в стенах Печерских монастырей... захватили на Печерске все торговые заведения" и христиан "вытесняют из круга торговли", -- подвигли генерал-губернатора добиться запрещения (1827) "евреям жить оседло в Киеве -- лишь некоторые категории [смогут] приезжать на определенное время". "Как всегда в таких случаях, правительству пришлось несколько раз откладывать срок, назначенный для выселения". Споры дошли до "директорского" комитета, раскололи пополам Государственный Совет -- но Положением 1835 Николай I утвердил выселение из Киева. Однако же вскоре снова "некоторым категориям евреев было разрешено срочное пребывание в городе". (А почему евреи были так успешливы в торговой конкуренции? они зачастую торговали дешевле христиан -- довольствуясь "меньшим барышом, чем тот, которого требуют христиане", хотя, может быть, и не без контрабандности происхождения самих товаров. И защищавший евреев губернатор Киева указывал, что "если бы христиане хотели трудиться, то они вытеснили бы евреев без всяких принудительных мер".)61 --Таким образом, "в Белоруссии евреям разрешалось проживать только в городах, в Малороссии -- везде, кроме Киева и сел, принадлежащих государственной казне, в Новороссии -- во всех населенных пунктах, за исключением Николаева и Севастополя"62, военных портов, откуда евреи были в эти годы выселены по соображениям государственной безопасности. "Положение 1835 г. допустило купцов и фабрикантов [евреев] на главнейшие ярмарки внутренних губерний для производства там временной торговли, предоставило им некоторые права и по продаже товаров вне черты оседлости"63. Также и ремесленники не вовсе лишены были доступа во внутренние губернии, хотя и на ограниченное время. Так, по правилам 1827 "губернское начальство вне черты оседлости имело право разрешать евреям шестимесячное пребывание"64. -- Как пишет Гессен, Положение 1835, "затем и другие законы, несколько облегчили условия для временного пребывания евреев за пределами черты оседлости", да и местные власти нередко смотрели "сквозь пальцы на нарушение евреями запретов"65. -- Это же подтверждает и Лесков в записке, составленной по запросу правительственной комиссии: "В сороковых годах" евреи "появились в великорусских помещичьих деревнях с предложением своих услуг... Круглый год они совершали правильное течение "по знакомым господам"" в ближайших великорусских губерниях, и везде торговали и работали. "Еврея отсюда не только не гнали, а удерживали". -- "Местные обыватели постоянно привечали и укрывали евреев-ремесленников... Местные власти тоже везде им мирволили, ибо и для них, как и для прочих обывателей, евреи представляли значительные удобства" ее. -- "Евреи, при содействии заинтересованных христиан, нарушали ограничительные постановления. И сами власти вынуждались делать отступления от законов... Дело дошло до того, что пришлось, например, установить штрафы с помещиков Великороссийских губерний за проживательство у них евреев"67. Так российские государственные власти, отчасти ведомые охранными (особенно религиозными) доводами о несмешении христиан с евреями, -- перед экономическим напором, тянущим евреев вне черты оседлости, не могли ни принять ясного решения, ни провести его ясно в жизнь. А предприимчивый динамичный еврейский характер страдал от территориального сгущения и острой внутренней конкуренции в нем; для него естественно: разлиться как можно шире. Как и писал И. Г. Оршанский: "Чем более евреи рассеяны между христианским населением... тем выше уровень их благосостояния"68. Но даже и в своем формальном объеме, трудно оспорить, что черта оседлости евреев в России была обширна: к тому, что было получено в наследие от еврейской густоты в Польше, -- к Виленской, Гродненской, Ковенской, Витебской, Минской, Могилевской, Волынской, Подольской и Киевской губерниям (это -- сверх Царства Польского и Курляндии), -- были добавлены просторные и плодоносные Полтавская, Екатеринославская, Черниговская, Таврическая, Херсонская и Бессарабская губернии, -- все вместе больше любого европейского государства или даже группы их. (Немало лет, с 1804 и до середины 30-х, к ним добавлялись еще и богатые Астраханская и Кавказская, -- но евреи сами почти не переселялись туда, в Астраханской и в 1824 "не записан в оклад ни один еврей"69.) Это составляло 15 губерний "черты" -- при всего 31 губернии "внутренней России". Притом редкие из них были более многолюдны, чем губернии среднерусские. И по еврейской доле в населении они не превосходили магометанскую долю в уральских и волжских губерниях. Поэтому стесненность евреев в черте оседлости шла не от численности их, но от единообразия занятий в ней. Только в необъятной России такая черта могла выглядеть как тесная. Возражают, что обширность черты -- мнимая: из нее исключены пространства вне городов и местечек. Однако ведь те пространства -- земледельческие и для земледелия, оно и было открыто евреям, но они не прельщались им, а весь спор шел: как приспособить те пространства для виноторговли. Это -- искривление. А если бы значительный еврейский массив не перешел бы из тесной Польши в обширную Россию -- то и вообще не возникло бы понятие "черты оседлости". В тесной Польше -- жили бы густо, скученно, беднее, быстро множась и почти без производительного труда, 80% населения занято мелкой торговлей и посредничеством. И уж во всяком случае в российских городах не устанавливались принудительные для евреев гетто, какие знала вся Европа. (Хотя в Москве, для приезжих, -- московское глебовское подворье.) Если еще раз напомнить, что эта черта две трети века существовала одновременно с крепостным правом, которому было подвластно большинство русского населения, а еврейское -- нет, то, в сравнении, гнет этого стеснения в передвижении выглядит не столь мрачно. В Российской Империи и многие народы, и в миллионах, жили кучно в своих краях. В пределах многонационального государства народы и часто живут обособленно и густо. В том числе и караимы, и горские евреи, у которых была свобода переселяться, однако они не пользовались ею. -- И несравнимо это было с территориальными ограничениями, "резервациями", какие устанавливали пришлые колонизаторы (англосаксы, испанцы) для коренного населения завоеванных земель. Но именно отсутствие у евреев своей национальной территории, и при их динамичном движении, при их высоком экономическом практицизме и активности, -- обещало вот-вот превратиться в важнейший фактор влияния на всю жизнь России. Можно сказать, что потребность еврейской диаспоры: чтоб ей были доступны все существующие места, и опасения перед прорывом этой активности -- питали оградительные меры российского правительства. Да, от земледелия евреи в России в основном уклонились. Ремесленниками евреи были чаще всего -- портными, сапожниками, часовщиками, ювелирами. Однако и не одними мелкими ремеслами ограничилась их производительная деятельность, даже и при стеснениях от черты. Дореволюционная Еврейская энциклопедия пишет, что для евреев, до развития крупной промышленности, "наибольшее значение... имеет денежная торговля, все равно, выступает ли еврей в качестве ростовщика-заимодавца или менялы, откупщика казенных и помещичьих доходов или банкира, шинкаря или арендатора, занятого больше всего денежными операциями". Даже и при еще натуральном хозяйстве в России "спрос на деньги уже существовал во все растущих размерах"70. И отсюда -- переход еврейских капиталов в промышленность, для дальнейшего роста там. Уже при Александре I были приняты энергичные меры к поощрению еврейского участия в промышленности, в частности в сукноделии. Оно "в дальнейшем сыграло большую роль в накоплении капиталов в руках евреев", а "впоследствии евреи не преминули применить эти капиталы в крупной фабрично-заводской, а затем и в добывающей промышленности, в транспорте и банковском деле. Так начался процесс образования еврейской средней и крупной буржуазии"71. -- Положение 1835 "также содержит льготы для евреев-фабрикантов"72. К 40-м годам XIX в. в Юго-Западном крае получила большое развитие сахарная промышленность. Еврейские капиталисты сперва субсидировали помещичьи сахарные заводы, затем перенимали управление ими, затем и владение, затем строили и свои заводы. Так на Украине и в Новороссии вырастали мощные "сахарные короли", например, Лазарь и Лев Бродские. Притом "большинство еврейских сахарозаводчиков начало свою карьеру в качестве [винных] откупщиков... и содержателей питейных домов". -- Сходная картина создалась и в мукомольной промышленности73. Никто из современников тогда не понимал, никто не видел в даль, какая здесь вырастала материальная, затем и духовная сила. И, конечно же, не понимал, не видел и сам Николай I. Он превышающе представлял себе и всесилие российской императорской власти, и успешность военно-административных методов. Но он настойчиво желал и успехов в образовании евреев -- для преодоления еврейской отчужденности от основного населения, в которой и видел главную опасность. Еще в 1831 он указывал "директорскому" комитету, что "в числе мер, могущих улучшить положение евреев, нужно обратить внимание на исправление их обучением... заведением фабрик, запрещением ранних браков, лучшим устройством кагалов... переменою одеяния"74. -- А в 1840, при учреждении "Комитета для определения мер коренного преобразования евреев в России", одной из первых целей комитет видел: "Действовать на нравственное образование нового поколения евреев учреждением еврейских училищ в духе, противном нынешнему талмудическому учению"75. Общеобразовательных школ хотели и все тогдашние еврейские прогрессисты (расходясь только: исключать ли Талмуд вовсе из плана преподавания -- или в высших классах тех школ должен изучаться Талмуд "научно-освещенный и тем самым освобожденный от вредных наростов")76. -- Тут как раз такую новосозданную в Риге еврейскую школу с общеобразовательной программой возглавил молодой выпускник мюнхенского университета Макс Лилиенталь. Он и жаждал деятельности по "насаждению просвещения среди русского еврейства". Он был в 1840 радушно принят в Петербурге министрами просвещения и внутренних дел, и для "Комитета преобразования евреев" составил проекты еврейской консистории и духовной семинарии -- для подготовки раввинов и учителей "по общим, очищенным нравственным основаниям" в противность "закоснелым талмудистам"; однако, "прежде утверждения в главных началах веры, не дозволяется обучаться предметам светским". И министерский проект был изменен: увеличить число часов, назначенных для преподавания еврейских учебных предметов77. -- Склонял Лилиенталь правительство и принять предупредительные меры против хасидов, но не нашел поддержки: правительство "желало внешнего объединения враждебных между собою общественных элементов" в еврействе78. -- Между тем Лилиенталю, с "изумительн[ым] успех[ом]" поставившему школу в Риге, было поручено министерством объехать губернии черты оседлости и через публичные собрания и встречи с еврейскими общественными деятелями содействовать целям просвещения. И поездка его внешне весьма удалась, как правило, он не встретил открытой враждебности и как будто успешно убеждал влиятельные слои еврейства. "Противники... реформы должны были... выказывать внешн[ее]" одобрение. Но скрытое сопротивление было, конечно, огромно. А когда сама школьная реформа началась-таки, Лилиенталь отказался от своей миссии. В 1844 он внезапно уехал в Соединенные Штаты, и навсегда. "Его отъезд из России... -- если не бегство -- окутан тайной"79. Таким образом, при Николае I власти не только не мешали ассимиляции евреев, но звали в нее -- однако массы, оставаясь под кагальным влиянием, опасаясь принудительных мер в области религии, -- не шли. Впрочем, школьная реформа своим чередом началась, с того же 1844, несмотря на крайний отпор руководящих кругов кагалов. (Хотя "при учреждении еврейских школ отнюдь не имелось в виду уменьшить число евреев в общеучебных заведениях; напротив, неоднократно указывалось, что общие школы должны быть, по-прежнему, открыты для евреев"80.) -- Были учреждены два вида казенных еврейских училищ ("по образцу австрийских элементарных училищ для евреев"81): двухлетние, соответственные русским приходским, и четырехлетние, соответственные уездным училищам. В них -- только еврейские предметы преподавались педагогами еврейскими (и на иврите), а общие -- русскими. (Как оценивает неистовый революционер Лев Дейч: "Венценосный изверг приказал обучать их [евреев] русской грамоте"82.) -- Во главе этих школ долгие годы ставились христиане, лишь много спустя -- и евреи. "Большинство еврейского населения, верное традиционному еврейству, узнав или угадывая тайную цель Уварова [министра просвещения], смотрело на просветительные меры правительства, как на один из видов гонений"83. (Уваров же, ища возможные пути сближения евреев с христианским населением через искоренение "предрассудков, внушаемых учениями Талмуда", хотел вовсе исключить его из образования, считая его кодексом антихристианским84.) -- При неизменном недоверии к российской власти, еще немало лет еврейское население отвращалось от этих школ, испытывало "школобоязнь": "Подобно тому, как население уклонялось от рекрутчины, оно спасалось от школ, боясь отдавать детей в эти рассадники "свободомыслия"". Зажиточные еврейские семьи зачастую посылали в казенные училища вместо своих детей -- чужих, из бедноты85. (Именно таким образом был сдан в казенную школу П. Б. Аксельрод; затем перешел в гимназию, затем в политическую всеизвестность -- как соратник Плеханова и Дейча по "Освобождению труда"86.) И если к 1855 только в "зарегистрированных" хедерах училось 70 тысяч еврейских детей -- то в казенных училищах обоих разрядов всего 3 тысячи 20087. Этот испуг перед гражданским образованием еще долго сохранялся в еврействе. Так же Л. Дейч вспоминает, что и в 60-х годах, и не в каком захолустьи, а в Киеве: "Хорошо помню то время, когда мои соплеменники считали грехом учиться русскому языку" и лишь по необходимости допускали его "только в сношениях с... "гоями""88. -- А. Г. Слиозберг вспоминает, что даже и в 70-е годы поступление в гимназию считалось предательством еврейской сущности, гимназический мундир был знак богоотступничества. -- "Между евреями и христианами лежала пропасть, переступить которую могли только единичные евреи, и то лишь в крупных городах, где еврейское общественное мнение не сковывало личной воли в [такой] степени"89. -- Учиться в русских университетах еврейская молодежь не устремилась, хотя окончание их давало евреям, по рекрутскому закону 1827, пожизненное освобождение от воинской повинности. -- Впрочем, Гессен оговаривается, что в "более состоятельных круг[ах]" русского еврейства возрастало "добровольное устремление... в общие учебные заведения"90. А еще же: в казенных еврейских училищах "не только смотрители-христиане, но в большинстве случаев и учителя-евреи, преподававшие еврейские предметы на немецком языке, отнюдь не были на должной высоте". Поэтому "одновременно с учреждением казенных училищ было решено устроить высшую школу для подготовки учителей... создать кадры более образованных раввинов, которые и действовали бы в прогрессивном направлении на народную массу. Такие "раввинские училища" были учреждены в Вильне и Житомире (1847г.)". -- "При всех своих недостатках школы принесли известную пользу", -- свидетельствует либерал Ю. И. Гессен, -- "подрастающее поколение стало знакомиться с русской речью и с русской грамотой"91. -- И революционер М. Кроль того же мнения, хотя и с непременным круговым осуждением правительства: "Как реакционны и враждебны евреям ни были законы Николая I-го о еврейских казенных начальных и раввинских училищах, -- эти училища волей-неволей приобщали какую-то небольшую часть еврейских детей к светскому образованию". А "прозревшим" ("маскилим") и презирающим теперь "суеверие масс" -- "уходить [было] некуда", и они оставались среди своих чужаками. "И все же это движение сыграло огромную роль в духовном пробуждении русского еврейства во второй половине XIX века". Но кто из маскилим и хотел просвещать еврейские массы -- наталкивался на "озлобленное сопротивление фанатически верующих евреев, смотревших на светское просвещение, как на дьявольское наваждение"92. В 1850 была создана еще такая надстройка: институт "ученых евреев", инспекторов-консультантов при попечителях учебных округов. А из выпускников новозаведенных раввинских училищ с 1857 создалась должность "казенных раввинов", неохотно выбираемых своею общиной и подлежащих утверждению губернской властью. Однако их обязанности свелись) к административным: еврейские общины считали их невеждами в еврейских науках, традиционные же раввины сохранились как "духовные раввины", истинные93. (И многие из выпускников раввинских училищ, "не находя ни раввинских должностей, ни учительских", шли дальше учиться в университеты94, -- уходили во врачи и адвокаты.) Николай I все не терял своего напора регулировать внутреннюю жизнь еврейской общины. Кагал, который и раньше обладал огромной властью над общиной, еще усилился от момента введения рекрутской повинности, получив право "отдавать в рекруты всякого еврея во всякое время за неисправность в податях, бродяжничество и другие беспорядки, нетерпимые в еврейском обществе", и этим правом он пользовался пристрастно, в пользу богатых. "Все это приводило к возмущению масс заправилами кагала, создавало напряженные отношения внутри общины, и стало одной из причин окончательного упадка кагала". -- И вот в 1844 кагалы "были повсеместно упразднены и их функции переданы городским управам и ратушам"95, -- то есть положение в еврейских городских общинах как бы подчинялось всегосударственному единообразию. Но и эта реформа не была докончена: сбор вечно-недоимочных, ускользающих податей и поставка рекрутов -- переданы были опять же еврейской общине, чьи теперь "рекрутские старосты" и "сборщики" наследовали прежним кагальным старшинам. А метрические книги, а значит и учет населения, остались в руках раввинов. Дальше правительство Николая I вмешалось в запутанный вопрос еврейских внутриобщинных сборов, главным образом "коробочного" (косвенный налог за употребление кошерного мяса). Распоряжением 1844 указывалось частично использовать коробочный сбор на покрытие казенных недоимок общины, на устройство еврейских школ и на пособия евреям, переходящим в земледелие96. -- Но и тут возникла непредвиденная неуловимость: хотя евреи "облагались личной податью, наравне с мещанами-христианами", то есть налогом прямым, "еврейское население, благодаря коробочному сбору, оказалось как бы в льготных условиях в отношении способа уплаты подати". Теперь "евреи, не исключая зажиточных кругов, часто погашали путем раскладки, то есть личными взносами, лишь незначительную часть казенных сборов, остальную же часть подати обращали в недоимку" -- и недоимки все накоплялись, к середине 50-х годов превысили 8 миллионов рублей. И тогда последовало новое нервное высочайшее повеление: "за каждые две тысячи рублей" еще новых недоимок брать "по одному взрослому рекруту"97. В 1844 была предпринята еще одна, энергичная и снова неудавшаяся, попытка выселения евреев из деревень. Гессен образно пишет, что в российских "законах, долженствовавших нормировать жизнь евреев, слышится как бы крик отчаяния, что при всей своей власти правительство не может выкорчевать еврейское существование из недр русской жизни"98. Нет, правителями России еще никак не была осознана вся тяжесть и как будто даже нерешаемость огромного еврейского наследства, полученного в награду от разделов Польши: что же делать с этим стремительно растущим и самоупорным организмом в российском государственном теле? Они не находили уверенных решений и тем более не могли провидеть вдаль. Накатывались одна за другой энергичнейшие меры Николая I -- а положение как будто только осложнялось. Подобный же нарастающий неуспех преследовал Николая I и в борьбе с еврейской пограничной контрабандой. В 1843 он категорически распорядился выселить всех вообще евреев из 50-верстной приграничной с Австрией и Пруссией полосы, невзирая на то, что "в некоторых пограничных таможнях торгующее купечество почти сплошь состояло из евреев"99. Задуманная мера поправлялась сразу широкими изъятиями из правила: сперва -- предоставлением двухгодичного срока для продажи недвижимости, затем -- продлением этого срока. Переселенцам предлагалась материальная помощь для устройства на новых местах, и еще они вперед на 5 лет освобождались от податей. Несколько лет переселение не начиналось, а вскоре "правительство Николая I перестало настаивать на выселении евреев из 50-верстной приграничной полосы, и часть из них смогла остаться на прежних местах"100. И тут Николай получил еще одно предупреждение, объем и последствия которого для всей России вряд ли осознал: эта угроженная и далеко не осуществленная мера приграничного выселения, вызванная контрабандой, разросшейся до опасных для государства размеров, -- откликнулась в Европе таким негодованием, что как бы именно не она резко поссорила европейское общественное мнение с Россией. То есть, может быть, этим частным указом 1843 года и следует датировать первую грань эры воздействия европейского еврейства в защиту своих единоверцев в России, -- активного влияния, уже затем не прекращавшегося. Проявлением этого нового внимания, несомненно, был и приезд в 1846 в Россию сэра Мозеса Монтефиоре с рекомендательным письмом к Николаю от королевы Виктории, и с задачей добиться "улучшения участи еврейского населения" в России. Он совершил поездку по некоторым городам, густо населенным евреями; затем из Англии прислал, для представления Государю, обширное письмо с предложением вообще освободить евреев от ограничительного законодательства, дать "равноправие со всеми прочими подданными" (исключая, разумеется, крепостных крестьян), "а до того возможно скорее: уничтожить ограничения в праве жительства и передвижения в пределах черты оседлости", купцам и ремесленникам дозволить поездки во внутренние губернии, "разрешить услужение христиан... восстановить кагал... "101. Напротив, напротив: Николай не терял напора навести свой порядок в еврейской жизни. Он походил на Петра I в решимости властно формовать все государство и общество по своему плану, а сложность общества сводить к простым, ясно понятным разрядам, -- как и Петр когда-то "прочищал" все, что нарушало ясную группировку податных сословий. Теперь такой мерой стал разбор еврейского мещанского населения. Проект этот возник в 1840 при обдумывании общей задачи, как преодолеть религиозно-национальную отчужденность евреев (рассматривались при том и соображения Левинзона, Фейгина, Гезеановского), "исследовать корень их упорного отчуждения от "общего гражданского быта"", а также "отсутствие между евреями всякого полезного труда и вредные занятия их мелочной промышленностью, сопровождаемые всякого рода обманами и хитростями". Эту ""праздность" множества евреев" правительственные круги приписывали их "закоренелым привычкам", считали, что еврейская "масса могла бы найти заработки, но отказывается от некоторых видов труда в силу традиций"102. И министр граф Киселев предложил Государю такую меру: не касаясь вполне устроенных евреев-купцов, заняться евреями-мещанами, а именно -- разобрать их на два разряда: в первом числить тех, кто имеет прочную оседлость и имущество, во второй же включить тех, кто их не имеет, и предоставить им 5-летний срок, дабы стать либо цеховыми ремесленниками, либо земледельцами. (Ремесленником считался тот, кто записался в цех навсегда; мещанином оседлым -- кто записался в цех на время103.) Тех же, кто не выполнит этого за 5 лет и останется в прежнем состоянии, считать "бесполезными" и применить к ним особую военно-трудовую повинность: брать из них в рекруты (с 20-летнего возраста) по разнарядке втрое больше обычной, однако брать не на обычные 25 лет солдатской службы, а лишь на 10 лет, и в этот срок "употребляя их в армии и флоте преимущественно в разных мастерствах, обращать потом, согласно с желанием их, в цеховые ремесленники или в состояние земледельцев" -- то есть дать им принудительное производственное обучение. Но средств для того правительство не имело, и не видело иного, как использовать коробочный сбор, ибо еврейское общество не может не быть заинтересовано в трудовом устройстве своих членов104. В 1840 Николай I утвердил этот проект. (Термин "бесполезные евреи" был заменен на "неимеющие производительного труда".) Все меры о преобразовании еврейской жизни сводились при этом в единое постановление и была предусмотрена такая последовательность их: 1) "упорядочение коробочного сбора [и] уничтожение кагала"; 2) устройство общеобразовательных школ для евреев; 3) учреждение "губернских раввинов"; 4) "поселение евреев на казенных землях" для земледелия; 5) разбор; 6) запрет носить еврейскую долгополую одежду. -- Киселев мыслил "разбор" в еще не ближайшем будущем, Николай же передвинул его раньше земледелия, которое уже треть века не получалось105. Однако "разбор" предусматривал 5-летний предварительный срок выбора занятий, и само оглашение меры произошло только в 1846, так что сам "разбор" должен был начаться лишь с января 1852. (В 1843 против "разбора" протестовал генерал-губернатор Новороссии граф М. Воронцов, писавший, что занятие этого "многочисленного класс[а] мелких торговцев и посредников... "оклеветано"", а "к числу бесполезных отнесены [80%] еврейского населения" -- то есть 80% евреев занимались преимущественно торговлей. Но, по просторным экономическим условиям Новороссийского края, надеялся Воронцов, что обойдется безо всякой принудительной меры, не следует и выселять евреев из сел, а надо лишь усилить средь них образование. Предупреждал он и о вероятном негодовании Европы от "разбора"106.) Да, уже обожжась, как воспринята в Европе попытка выселения евреев из приграничной полосы, российское правительство теперь, в 1846, составило аргументированное оповещение о новой мере: что евреи не имели в Польше ни гражданства, ни права на недвижимое имущество, и вынужденно ограничивали свою деятельность мелочной торговлей и шинкарством; а при переходе в Россию расширены границы оседлости евреев, они получили и гражданские права, и вступление в городское торговое состояние, право недвижимой собственности, право вступать в земледельческое состояние и право образования, включая университеты и академии107. И надо признать, что действительно евреи получили все это уже за первые десятилетия пребывания в пресловутой "тюрьме народов". Однако столетие спустя, в обзорном сборнике еврейских авторов, это будет оценено так: "При присоединении к России польских районов и их еврейского населения, были даны обещания прав и сделаны попытки осуществить эти обещания [обещания исполнялись; попытки были успешными]. Но в то же время -- начались массовые изгнания из деревень [действительно начинались, да никогда не осуществились], двойное налоговое обложение [последовательно не взималось и вскоре отменено], установление черты оседлости"108 -- мы видели, что, по обстоятельствам конца XVIII в., границы оседлости были сперва географическим наследством. Если такое изложение истории считать объективным -- то до истины не договориться. Но, к сожалению, гласило дальше правительственное оповещение 1846 г., -- евреи не воспользовались многим из этого: "Постоянно чуждаясь слияния с гражданским обществом, среди которого живут, они большей частию остались при прежних способах существования за счет труда других, и от того со всех сторон возникают справедливые жалобы местных жителей". "Поэтому, с целью [поднять благосостояние евреев]... необходимо изъять их из зависимости" от старшин общины, наследовавших прежней нагольной верхушке, распространить в еврейском населении просвещение и практические познания, учредить особые еврейские общеобразовательные училища, дать средства для перехода к земледелию, устранить "неприятное для многих евреев" отличие в одежде. И "правительство считает себя в праве надеяться, что евреи прекратят всякие предосудительные способы жизни и обратятся к труду истинно производительному и полезному". Лишь уклоняющиеся от того будут подвергнуты "мерам побудительным, как тунеядцы и как тягостные и вредные для общества члены"109. В ближайшем на то ответе Монтефиоре осудил предполагаемую меру "разбора", настаивая, что вся беда -- в ограничении передвижения евреев и их торговли. -- Николай же возражал, что если обращение евреев к производительному труду увенчается успехом, то время "само собою приведет к постепенному уменьшению ограничений"110. Он рассчитывал -- на перевоспитание трудом... Терпя поражение в преобразовании еврейской жизни и так, и этак, и по-третьему -- он вознамерился отомкнуть еврейскую замкнутость и решить проблему слияния еврейского населения с прочим -- через труд, а к труду -- через рекрутство, причем энергически усиленное. И сокращенный при том именно для евреев срок воинской службы (с 25 лет до 10), и цели производственного обучения -- не были видны, а реально ощущался, вот, рекрутский набор, теперь утроенный по сравнению с христианами -- "10 рекрутов с 1 тыс. мужчин ежегодно (для христиан -- 7 с 1 тыс. через год)"111. В сопротивление усиленному рекрутскому набору -- тотчас усилились и рекрутские недоимки. Назначенные к набору скрывались из своих обществ. В ответ (конец 1850) последовало распоряжение: за каждого не доставленного к сроку рекрута брать новых трех рекрутов сверх недоимочного! Теперь еврейские общины и рекрутские старосты стали весьма заинтересованы ловить беглецов, либо, вместо них, каких-либо других безответных. (В 1853 "были изданы правила о дозволении еврейским обществам и частным лицам представлять за своих рекрутов всякого пойманного беспаспортного".) В еврейских обществах появились наемные "ловчики" или "хапуны", которые и захватывали "пойманников"112 -- и кто действительно уклонился от призыва, или кто с просроченным паспортом, хотя бы даже и из другой губернии, или бессемейный подросток, -- и за них получали зачетную квитанции в пользу нанявшего их общества. Но все это -- не восполняло недостачи рекрутов. И в 1852 добавилось еще два распоряжения: одно -- что за каждого лишнего сданного рекрута с общины списывается 300 руб. недоимки113; второе -- "о "пресечении укрывательства евреев от воинской повинности", требовавшее сурово наказывать тех, кто бежал от рекрутчины, штрафовать те общины, в которых они укрываются, а вместо недостающих рекрутов брать на службу их родственников или руководителей общин, ответственных за своевременную поставку рекрутов. Пытаясь всеми способами избежать рекрутчины, многие евреи бежали за границу, уходили в другие губернии"114. Тут началась рекрутская вакханалия: еще более ожесточились ловчики, а, напротив, здоровые и способные к труду бежали, укрывались, -- и недоимка общин только росла. -- Возникли и протесты-ходатайства от оседлой, производительной части: что если набор установится в одинаковом размере для "полезных" и для не имеющих производительного труда, то неоседлые всегда будут иметь возможность укрываться, а вся тягость падет на полезных, и они будут приведены в расстройство и разорение115. Административные докручивания приводили к очевидной нелепости, уж не говоря о растущем напряженном состоянии всего еврейского населения -- да еще перед предстоящим разбором. Сам разбор, однако, -- все не начинался, из-за возникших затруднений, например -- сомнений о ряде отраслей труда: "полезны" они или нет. Это вызвало напряжение петербургских канцелярий116. Государственный Совет просил отсрочить разбор, пока не будут разработаны правила о цехах, Государь на отсрочку не соглашался. В 1851 опубликовали "Временные правила о разборе евреев", в 1852 -- "особые правила о еврейских ремесленных цехах", в защиту их. -- Еврейское население жило в большой тревоге, но, по свидетельству ген.-губернатора Юго-Западного края, уже и не верило, что разбор состоится117. И действительно: "разбор... не был осуществлен; еврейское население фактически не было разбито на разряды"118. -- В феврале 1855 Николай I внезапно умер, и "paзбор" навсегда прекратился. Николай I в 50-е годы вообще занесся в закрайней самоуверенности, наделал грубых промахов, нелепо втянувших нас в Крымскую войну против коалиции держав, -- и в разгар ее скоропостижно умер. И вот, внезапная смерть Императора так же вызволила евреев в тяжелую пору, как через столетие -- смерть Сталина. Тем завершилось первое 60-летие массового пребывания евреев в России. И надо признать, что такая древняя, пророщенная и сложно-переплетенная проблема -- пришлась не по подготовке, не по уровню и прозорливости российских властей того времени. Но и: приписывать российским правителям ярлык "гонителей евреев" -- это искривление их намерений и преувеличение их способностей.

 

К главе 4

В ЭПОХУ РЕФОРМ.

 

Примечания к главе 3:

 

  1. Еврейская Энциклопедия (далее -- ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913, т. 11, с. 709.
  2. Там же, с. 709-710.
  3. Ю. Гессен. История еврейского народа в России *: В 2-х т., т. 2, Л., 1927, с. 27.
  4. Краткая Еврейская Энциклопедия (далее -- КЕЭ): 1976 -- ... [продолж. изд.], т. 7, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1994, с. 322.
  5. ЕЭ. т. 11, с. 709-710.
  6. КЕЭ, т. 2, с. 509.
  7. ЕЭ. т. 11, с. 710.
  8. Ю. Гессен, т. 2, с. 30-31.
  9. В. Н. Никитин. Евреи земледельцы: Историческое, законодательное, административное и бытовое положение колоний со времени их возникновения до наших дней. 1807-1887. СПб., 1887, с. 2-3.
  10. ЕЭ, т. 13, с. 371.
  11. Ю. Гессен*, т. 2, с. 32-34.
  12. ЕЭ. т. 11, с. 468-469.
  13. КЕЭ. т. 7, с. 318.
  14. Ю. Гессен, т. 2, с. 68-71.
  15. Там же, с. 59-61.
  16. КЕЭ. т. 7, с. 317.
  17. Ю. Гессен, т. 2, с. 64-66.
  18. Там же, с. 141.
  19. Ю. Гессен, т. 2, с. 34.
  20. КЕЭ, т. 7, с. 317.
  21. КЕЭ, т. 4, с. 75-76.
  22. ЕЭ, т. 9, с. 243.
  23. X. Коробков. Еврейская рекрутчина в царствование Николая I // Еврейская старина. СПб., 1913, т. VI, с. 79-80.
  24. ЕЭ, т. 9, с. 242-243.
  25. ЕЭ*, т. 7, с. 443-444.
  26. Ю. Гессен, т. 2, с. 39.
  27. ЕЭ, т. 12, с. 787; Ю. Гессен, т. 2, с. 39.
  28. ЕЭ, т. 5. с. 613.
  29. Российская Еврейская Энциклопедия: 1994 -- ... [2-е продолж. изд., испр. и доп.], т. 1, М., 1994, с. 317.
  30. ЕЭ, т. 12, с. 163.
  31. ЕЭ*, т. 11, с. 710.
  32. Письмо B. C. Соловьева к Ф. Гецу // B. C. Соловьев*. Еврейский вопрос --Христианский вопрос: Собрание статей. Варшава: Правда, 1906, с. 25.
  33. Н. С. Лесков. Евреи в России: Несколько замечаний по еврейскому вопросу. Пд., 1919 (репринт с изд. 1884), с. 31.
  34. И. Оршанский. Евреи в России: Очерки и исследования. Вып. 1, СПб., 1872, с. 192-195, 200-207.
  35. Там же, с. 114-116, 124-125.
  36. Никитин*, с. 168-169, 171.
  37. Там же, с. 179-181.
  38. Там же*, с. 185-186, 190-191.
  39. Никитин*, с. 193-197.
  40. Э. Глинер. Стихия с человеческим лицом? // Время и мы: Международный журнал литературы и общественных проблем. Нью-Йорк, 1993, No 122, с. 133.
  41. М. Гершензон. Судьбы еврейского народа // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1981, No 19, с. 111.
  42. Никитин, с. 197-199, 202-205, 209, 216.
  43. Там же, с. 229-230.
  44. Никитин, с. 232-234.
  45. ЕЭ, т. 9, с. 488-489.
  46. Никитин, с. 239, 260-263, 267, 355, 358.
  47. Там же, с. 269, 277, 282, 300, 309, 329-330, 346, 358, 367, 389-391, 436-443, 467.
  48. Там же, с. 309, 314, 354-359, 364-369.
  49. Никитин*, с. 280-285, 307, 420-421, 434, 451, 548.
  50. Оршанский, с. 176, 182, 185, 191-192.
  51. Никитин*, с. 259, 280, 283, 286, 301, 304-305, 321, 402-403, 416-419, 610.
  52. Никитин*, с. 290, 301, 321-325, 349, 399, 408, 420-421, 475, 596.
  53. Там же*, с. 350-351, 382-385, 390, 425, 547, 679.
  54. ЕЭ, т. 12, с. 695.
  55. М. Ковалевский. Равноправие евреев и его враги // Щит*: Литературный сборник / Под ред. Л. Андреева, М. Горького и Ф. Сологуба. 3-е изд., доп., М.: Русское Общество для изучения еврейской жизни, 1916, с. 117.
  56. ЕЭ, т. 11. с. 494.
  57. Ковалевский // Щит, с. 117.
  58. Ю. Гессен*, т. 2, с. 50-52, 105-106.
  59. ЕЭ, т. 12, с. 599.
  60. Ю. Гессен, т. 2, с. 47-48.
  61. Ю. Гессен, т. 2, с. 40-42.
  62. КЕЭ, т. 7, с. 318.
  63. ЕЭ, т. 14, с. 944.
  64. ЕЭ, т. 11, с. 332.
  65. Ю. Гессен, т. 2, с. 46, 48.
  66. Лесков, с. 45-48.
  67. Ю. Гессен, т. 2, с. 49.
  68. Оршанский, с. 30.
  69. ЕЭ, т. 3, с. 359.
  70. ЕЭ, т. 13, с. 646.
  71. И. М. Дижур. Евреи в экономической жизни России // [Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. (далее -- КРЕ-1). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 164-165.
  72. ЕЭ, т. 15, с. 153.
  73. Дижур // KPE-l. c. 165-168.
  74. Ю. Гессен*, т. 2, с. 77.
  75. ЕЭ, т. 9, с. 689-690; Ю. Гессен, т. 2, с. 81.
  76. Ю. Гессен, т. 2, с. 83.
  77. Там же, с. 84; ЕЭ, т. 13, с. 47.
  78. Ю. Гессен, т. 2, с. 85-86.
  79. Там же, с. 84, 86-87.
  80. ЕЭ, т. 13, с. 47-48.
  81. ЕЭ, т. 3, с. 334.
  82. Л. Дейч. Роль евреев в русском революционном движении, т. 1, 2-е изд., М.;Л.: ГИЗ, 1925, с. 11.
  83. ЕЭ, т. 9, с. 111.
  84. Ю. Гессен, т. 2, с. 85.
  85. Там же, с. 120.
  86. Дейч, с. 12-13.
  87. И. М. Троцкий. Евреи в русской школе // КРЕ-1, с. 351-354.
  88. Дейч, с. 10.
  89. ЕЭ, т. 11, с. 713.
  90. Ю. Гессен, т. 2, с. 122.
  91. Там же, с. 121.
  92. М. Кроль. Национализм и ассимиляция в еврейской истории // [Сб.] Еврейский мир: Ежегодник на 1939 г. Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, с. 188.
  93. КЕЭ, т. 4, с. 34; Б.-Ц. Динур. Религиозно-национальный облик русского еврейства // КРЕ-1, с. 314.
  94. Ю. Гессен, т. 2, с. 179.
  95. КЕЭ*, т. 4, с. 20-21.
  96. Ю. Гессен, т. 2, с. 89-90.
  97. ЕЭ, т. 12, с. 640.
  98. Ю. Гессен, т. 2, с. 19.
  99. Ю. Гессен, т. 1, с. 203.
  100. КЕЭ, т. 7, с. 321.
  101. Ю. Гессен, т. 2, с. 107-108.
  102. Там же*, с. 79-80.
  103. ЕЭ, т. 13, с. 439.
  104. Ю. Гессен*, т. 2, с. 81-82.
  105. Там же, с. 82-83, 101.
  106. Там же, с. 100-103.
  107. Там же, с. 103.
  108. Динур // КРЕ-1, с. 319.
  109. Ю. Гессен*, т. 2, 103-104.
  110. Там же, с. 107-110.
  111. КЕЭ, т. 4, с. 75.
  112. ЕЭ, т. 9, с. 243.
  113. Ю. Гессен, т. 2, с. 115.
  114. КЕЭ, т. 7, с. 323.
  115. Ю. Гессен, т. 2, с. 114-118.
  116. Там же, с. 112.
  117. ЕЭ, т. 13, с. 274.
  118. Ю. Гессен, т. 2, с. 118.