- А сегодня у моей дочки
день рождения, - сказал я, входя в офис. - Восемь лет.
- С тебя причитается,
- сказала секретарша, - я помню тот день, когда она родилась. Ты
был тогда безумен.
Я
был безумен, это верно. Я пришел на работу очень рано и ходил из
угла в угол. В семь часов Софа позвонила мне и сказала, что едет
в больницу, потому что, кажется, началось. Я немножечко заметался.
В таких случаях второстепенные, с моей точки зрения, вещи отступают
на третий план. Это у меня с детства. Я вошел к директору (дверь
была закрыта), у него сидели важные люди из правительства - пара
министров, полдюжины депутатов кнессета, с десяток культурных меценатов
- американских миллионеров. Они собрались с утра пораньше, чтобы
обсудить финансовые вливания в наш архив. Пинком распахнув дверь,
я сказал - я еду в больницу, у меня жена рожает. Все посмотрели
на меня немного удивленно. У нас совещание, не очень врубаясь в
то, что я говорил, с неудовольствием произнес министр культуры.
Министры вообще не очень врубаются в ситуацию, которую им доходчиво
разъясняют рядовые граждане. Для министров существуют директивы
и циркуляры, спускаемые сверху, а слов рядовых (с их точки зрения)
граждан они как-то не слышат. Это надо в него выстрелить, чтобы
он проникся. Какое мне дело до твоего совещания, сказал я
(я отбивал правой ногой шейк-твист, - это непроизвольное, и тоже
с детства), какое мне дело, если у меня жена рожает. Ну подожди,
милый, с чудным английско-южноафриканским акцентом сказала замдиректора
по науке, - так чего ты хочешь? Мы все очень рады, но чего ты влез
в... Вот дура, сказал я по-русски, ни к кому особенно не обращаясь,
у меня жена рожает. Поздравляю, - величественно сказал миллиардер
из Техаса, - однако, господин директор, какие у вас непосредственные
сотрудники!.. В них бурлит кровь царей, - громко объяснил депутат
кнессета от правящей партии своему соседу, депутату от партии оппозиции,
наклонившись к его уху (тот держал ладонь лодочкой, это был плохослышащий
депутат, ему было тогда восемьдесят семь лет, упокой, Господи, его
грешную душу, он когда-то был партизаном, а потом стал казнокрадом,
это выяснилось впоследствии, этим кончает большинство депутатов,
тогда мы этого не представляли себе в полном объеме).
- Что? - громко переспросил
депутат.
- Кровь царей!!! - заорали
ему в уши с двух сторон представители сообщества культурных миллионеров.
- А-а, - сказал он и ласково покивал министру
финансов, - у меня дочка тоже на бирже
играет, да...
- У меня жена рожает!
- заявил я, вклиниваясь в наступившую паузу.
- Ты кончай препираться,
а бери такси и езжай в приемный покой, - сказала пресс-секретарь
правительства, приглашенная на совещание, чтобы потом осветить его
в газетах и на радио, - чего ты влез, видишь - у нас решается, даст
ли господин Хапкинс пять
миллионов, а тут ты
влез…
- Какой, однако, экспрессивный
народ живет в этом государстве, - сказал в пространство господин
Хапкинс, - у нас в Луизиане чернокожие и то так себя не ведут, хотя
и они тоже... экспрессивные как дети, да. Но...
- У меня жена рожает!
- на всякий случай объявил я еще раз и повернулся, чтобы уходить.
- Секундочку погоди,
Мойшеле, - сказал мне в спину директор, который до сих пор молчал.
- Господин Хапкинс, так вы даете пять миллионов или нет?
- Десять даю, - величественно
ответствовал могучий техасец. - В честь жены этого вашего, э-э-э...
сотрудника. Я понял так, что если в этой стране рядовой гражданин
может ворваться на совещание с участием правительственных инстанций
по той лишь причине, что у его жена рожает, то, э-э-э... то не все
еще с этой страной потеряно, как я раньше, признаться, думал.
- О-о, а у меня жена
рожает! - с вызовом напомнил я еще раз.
- Пошли, - сказал директор,
поднялся со своего места и взял меня за локоть, - все свободны,
господа, большое спасибо всем, и господину Хапкинсу в первую очередь,
чек передайте секретарю, а мы поехали.
- Куда? - спросила пресс-секретарь
правительства (все задвигались, стали отодвигать кресла, депутаты
кнессета отправились наливать себе кофе, а господин Хапкинс уже
выписывал чек).
- В больницу, естественно,
раз его жена рожает, - пожал плечами директор, и мы выскочили на
улицу.
- Привет жене, и поздравляем!
- запоздало крикнул нам вслед министр финансов.
Директор вел машину
на скорости, наверное, километров двести в час.
- Эфраим, огромное тебе
спасибо, - сказал я, - я просто сам не свой был, у меня...
-...жена рожает, - подхватил
он, энергично кивнув головой. - На самом же деле, это тебе спасибо,
ты сегодня в две минуты выбил для нашего бюджета ровно вдвое больше,
чем мы рассчитывали взять у этого дяди Сэма.
Мы были в приемном покое через десять минут. Эфраим бегал со мной
по всем этажам. Потом я вошел в родилку, а он остался снаружи, и
ждал до самого конца. Два раза в процессе родов я приноравливался
упасть в обморок, но раздумывал, потому что нужно было помогать
Софе тужиться. Софа рычала, главврач одобрительно покрякивал. Из-за
двери доносился бодрый голос моего директора, читавшего подходящие
к этому случаю псалмы.
В десять часов пятьдесят пять минут утра, в палате номер шесть иерусалимской
университетской клиники "Адасса ар-а-Цофим", третий этаж,
на свет появилась Буся, которая по паспорту Двора-Берта. В тот момент
она не была похожа на Двору-Берту, она вообще тогда была не знаю
на что похожа. Мы перерезали пуповину, и мне сунули в трясущиеся
руки спеленатый комок. Я разглядел, что там были черные волосы и
синие глаза. - Э-э, так никуда не годится, - сказала сестра, ты
ее сейчас задушишь, дай сюда. И она расцепила мои намертво сжатые
руки, и взяла младенца, и пошла куда-то, а я пошел за ней. Вихляющейся
походкой, как выламывающийся под рэп афроамериканец в Луизиане.
Она шла впереди меня по коридору, и я помню, как луч солнца, вынырнувший
откуда-то из-за Иордана, впился в лицо моей дочки, и она сморщилась.
Сестра была чернокожая, родом из пустыни к западу от Аддис-Абебы.
Врач, принимавший роды, был из города Лодзь, Польская народная республика.
Мой директор родился уже здесь, и папа его был из Гейдельберга,
Германия, а мама из Куала-Лумпура. Сестра величественно шла по коридору,
и свет падал на нее из окон, и я мельком подумал, что это прямо
какая-то черная Мадонна с младенцем, у меня тряслись ноги, но я
старался не отставать.
-...Вот, значит, восемь лет прошло, - с английским акцентом задумчиво
сказала замдиректора по науке.
- Как один день, - сказал
я с русским акцентом.
- А все-таки ты психом
был в тот день, - сказал еще кто-то с курдским прононсом.
- Да, - сказал я.
- Давайте его тогда
поздравлять, что ли, - с тяжелым акцентом потомков древних викингов
сказала библиотекарь Гита, Копенгаген, Датское королевство.
- Ув-ва! - сказал техник
Джино, Касабланка, королевство Марокко, и достал бутылку. Я задумчиво
скосил на нее глаза.
- Поздравляем!- сказали
все хором, и я откупорил бутылку зубами.
- Класс! - сказала черная
Авигайль. - И мне налей.
- Девочки, - сказала
Рахель, Кейптаун, Южно-Африканская республика, - давайте сегодня
скажем Профессору чего-нибудь хорошее.
- Ты мирный и добрый,
как кот, - застенчиво сказала Авигайль.
- Но психованный, как
Мартовский заяц, - сказала Гита.
- А иногда ты - Болванщик,
- добавила Рахель, - не понимаешь самых очевидных вещей. Иногда.
- Нет, Профессор - Белый рыцарь, - расставила точки над "i"
Гили. Она свирепая и неукротимая, как Багира, наша Гили, родом из
Хамадана, Исламская республика Иран, и с ней никто не решается спорить.
- Это у которого кастрюля
на голове была надета, и который с коня все время падал? - спросил
я. - Спасибо.
- Зато он всем ставил
шах, - нежно сказала она.
- Ну ладно, - вмешался
одноглазый уборщик Мустафа, говоривший с чудовищным арабским акцентом,
- почему бы ему с ним не говорить, раз он араб, - а фотографии ты
принес? Мы хотим в этот день посмотреть на Бусю, какая она была
и какая стала, храни ее Аллах...
- Храни, - согласился я и достал фотографии.
И мы стали их разглядывать.