Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад

Неназначенные встречи (Повесть несвязных сюжетов)

Страна, в которой я живу, поражает уже на первый взгляд (у некоторых он остается и последним) отнюдь не ставшими такими общепризнанными за последние две тысячи лет признаками, как святость, духовная возвышенность некогда мудрых её обитателей, культурный прорыв эпохи Древнего мира, - а иррациональностью происходящих в ней процессов самого разного уровня, иногда доходящих до гротеска.

Живя в этой стране, я сто тысяч раз спотыкался о удивительнейшие ситуации и людей, которые, пребывая в иной точке земного шара, просто не имели бы никаких шансов запечатлеть себя в истории Духа, а также в истории исследований в области психиатрии. О Иерусалимском синдроме знают, сдается мне, почти все иностранцы; но далеко не все иностранцы знают, что синдром этот неведомыми силами экстраполирован на всю территорию страны в границах Соломонового царства – а значит, и в пределах географии десятого века до нашей эры.

Вывод! Практический вывод – вот что требуется протухшим в пыльных кабинетах историкам народов мира, и мы со сдержанным гневом отметаем их притязания на рациональное объяснение странных событий и происшествий, которые ежедневно возникают на тонкой грани миров, сходящихся в этой, такой маленькой, точке планеты.

Иной раз, неспешно, через силу плывя в изнуряющей сорокоградусной жаре, под качающимися листьями не дающих прохлады пальм средиземноморской набережной, я вдруг застывал в изумлении – секундная улыбка черноглазой красавицы в полной военной форме и с автоматом наизготовку дарила мне больше пищи для размышлений, чем том сочинений почитаемого публикой, неспешного автора минувших эпох. Двигаясь под палящим субтропическим солнцем, как под фантастической липучкой Хайнлайна, я античной статуей иногда застывал над этими размышлениями, а нервная, всегда практичеки настроенная моя жена срывала меня с места, дергая за руку и истово ругаясь на трёх, а иногда и на четырех языках. Она сильно предполагала в подобных ситуациях, что речь идёт вовсе не о духовных заминках, а об обыкновенном, теоретически предполагаемом ею всегда, блядстве.
Мысль о том, что мимолетный, белозубый оскал черноглазой и пушистоволосой красавицы, наследующей в своей улыбке всю непознанную горечь философии Соломона, можно свести к банальному обмену двумя номерами телефонов, сходу и на всякий случай записываемых с последующим автоматическим стиранием прямо на мобильник, всегда приводила меня в бешенство.
Впрочем, к теме нашего разговора это не имеет, по большому счёту, ровным счетом никакого отношения.

Ситуации! Люди, выпавшие из хода обыденных житейских процессов, не осознающие и никогда не осознававшие этого - люди, находившиеся и находящиеся под двойственным влиянием реального южного солнца и мистического лунного клендаря одновременно – вот что интересовало меня всегда.
Нет с моей стороны попытки осмысления этих встреч – ибо, живя здесь и стоя изо дня в день под занесенным мечом безымянного, стоящего на страже интересов непостижимой Вечности, огненноглазого архангела, вы не в состоянии не только объяснить поведение отдельных индивидуумов, но не можете и сосредоточиться на осмыслении собственной функции в этом фантасмогорическом процессе. В процессе, который, повторяю. происходит - и совершенно бесшумно прядёт узлы незримых своих нитей - ежесекундно.

...Рано утром в офис зашли три человека, для наших широт выглядевших несколько нетипично: маленький японец в детских шортиках, цветастом пиджаке и при ярко-зеленом галстуке, огромный негр с роскошным желтым тюрбаном на голове, с банджо в руках, и совершенно лысая белая девушка, одетая так, как, по моему мнению, в это время года одеваются лишь туземцы в Полинезии, где-нибудь на Рапа-Нуи или на острове Пасхи.

Начальство направило эту троицу ко мне. Оно всегда направляет подозрительных посетителей ко мне, полагая, вероятно, что если я жил в России, видел гон полярных медведей на улицах Петербурга и северное сияние над залитыми солнцем улицами летнего Чернигова, то с местной экзотикой я как-нибудь уж справлюсь. На моей памяти, в связи с прибытием нетипичных посетителей меня отрывали от работы не менее двухсот раз. Первый раз это произошло через полгода по прибытии на историческую родину и примерно на пятый день моего пребывания на новой службе: мне подсунули волосатоухого, с длиннейшей, до пояса, шевелюрой ярко-оранжевого цвета, человека ростом с гнома из скандинавской мифологии, но с габаритами разжиревшего горного тролля из той же мифологии, угрюмо пытавшегося проникнуть в офис через закрытое окно второго этажа – при том, что настежь открытая входная дверь находилась от него буквально в двух метрах. Вместо того, чтобы вызвать полицию (троллевидный гном, пытаясь проникнуть в здание, рычал что-то невнятное и щерил редкие желтые клыки, длинные, как у павиана и острые, как бритва, - и размахивал при этом разноцветным, свернутым в трубочку, свитком), господин директор вызвал меня.

Я принял это существо в свои объятия, и выяснилось, что разговаривать нам если и есть о чем, то совершенно непонятно, на каком языке – троллеобразный, казалось, не знал ни одного из цивилизованных наречий, которыми я владею хоть в какой-то степени. Мутант из скандинавского эпоса, плюясь зловонной слюной и рыча, вырвался из моих рук и, тряся остроконечными ушами, заросшими короткой грубой шерстью, вскачь помчался коридором по направлению к комнате секретарей, за которой располагался кабинет самого господина директора. Я бросился следом, неожиданно для самого себя выкрикнув по-русски петушиным голосом совершенно не подходящую к моменту, выплывшую из подсознания фразу – «держи вора!», хотя Существо ещё ничего украсть не успело и, судя по всему, заниматься этим вовсе не собиралось. Наоборот, у меня отчего-то сложилось четкое убеждение, что Оно собирается оставить в нашем помещении нечто, для Него необычайно важное.

При приближении чудовища в секретариате возникла легкая паника: господин директор храбро спрятался в своём кабинете, захлопнув и замкнув за собой дверь на два оборота ключа, а несчастная его секретарша, пытаясь ворваться следом, молча билась об эту дверь, как бабочка, насаженная на иглу энтомолога.
Мутант, хрипя, задыхаясь и выкатив в пространство прозрачные, без ресниц, круглые бельмы, ворвался в преддверие кабинета господина директора.
Я ещё успел услышать, как завизжала секретарша, швыряя в гостя сдернутой с изящной ноги итальянской туфлей, краем сознания успел уловить мужественный бас господина директора, решительно выкрикивавшего из-за двери команды – «остановить!», «немедленно прекратить, сопротивление бесполезно!», успел подивиться столь быстрой капитуляции, - и тут началась рукопашная.

Существо, ловко отбив туфлю зажатым в руке свитком, прыгнуло к двери, за которой господин директор храбро звонил в полицию. Секретарша, видимо памятуя о своих, ставших доброй традицией, многолетних интимных отношениях с господином директором, прыгнула наперерез и вцепилась гномотроллю в волосы. Мутант, находившийся уже у самой двери, повернулся к ней и оскалился, обнажив огромные коричневые резцы верхней челюсти.

Она снова завизжала – и было отчего: роскошная, оранжевого цвета и метровой длины шевелюра отделилась от головы визитера и осталась в её руках. Под снятым скальпом обнажился лысый, весь в коричневых пятнах, череп.
Я прыгнул на плечи чудовищу, но было поздно. Не обращая больше внимания на секретаршу и, кажется, даже не почувствствовав моего, вцепившегося ему в спину мертвой хваткой, присутствия, он чудовищным пинком короткой ноги толщиной с дореволюционную уличную тумбу для клейки газет, с оглушительным треском выворотил дверь в заветный кабинет. Изящный японский замок, рассчитанный на прямое попадание в цель летящего самурая с двумя мечами, спланировал в угол.

Белый до синевы директор стоял, распластавшись у дальней стены, с оборванной телефонной трубкой в правой руке. Трясущейся левой рукой он пытался подтянуть к себе вертящееся кожаное кресло, чтобы этим жалким подобием баррикады перегородить последний оставшийся у него клочок свободного пространства.
-ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!! – оглушительно завыло Существо, и у всех заложило в ушах, как от сирены ледокола, следующего в полярном тумане.
-ААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!! – почти так же громко откликнулся директор, потому что троллезавр, медленно набирая скорость, двинулся к нему.
У меня совсем не оставалось времени. Я схватил со стола первое, что попалось под руку – массивный бронзовый бюст пророчицы Деборы в полунатуральную величину – и изо всех сил хватил ею по девственно лысой голове Возмутителя спокойствия.

Существо медленно развернулось ко мне, как-то нелепо загребая ногами. В тот бредовый миг мне почудилось, что ног у него очень много, чуть не целая дюжина. Я отшатнулся.
-Ёб твою мать, - неспешно, с глубоким чувством, произнёс на чистом русском языке гость.

Я сел на кстати случившийся рядом диван.
-Ёб твою мать!.. – чуть громче произнес Гномотролль и указующе протянул ко мне двупалую, покрытую густой курчавой шерстью, руку. На каждом пальце у него был ноготь длины и кривизны Пизанской башни.
Я встал.

-Ты битый час крутишься у меня под ногами и щиплешься...
(Я тупо посмотрел на зажатую в руках статуэтку пророчицы, оттягивавшую вниз плечо).
-Я посыльный правительственной канцелярии, а также Министерства культуры, и по совместительству - курьер Общества по распространению библейских знаний. Я работаю в этой должности уже пятьдесят лет – с тех самых пор, как в пятьдесят пятом приехал сюда с-под Бобруйска. Я воевал с сорок первого года в партизанском отряде имени товарища Сталина, потом немножечко сидел при людях, имевших холодное сердце и горячие руки, а сегодня примчался сюда по срочному вызову из Кнессета, чтобы вручить вашему директору срочную депешу - поздравление к свадьбе его третьей дочки, состоявшейся в прошлом году, от имени премьер-министра...

-К свадьбе третьей дочки срочная депеша?.. – механически повторил я. Третья дочка господина директора действительно вышла замуж в прошлом году и, насколько мне было известно, полгода назад уже развелась – с пылом, шумом и экспрессией, достойными Мессалины. Это была пятая её свадьба и шестой развод – не спрашивайте меня, как такое могло быть. В этой стране есть элементарные вопросы, ответы на которые не может дать никто из смертных.
Неспешная, сюрреалистическая бюрократия современной Святой земли общеизвестна. Сегодняшняя, срочная депеша к прошлогодней, пятой свадьбе, которая закончилась шестым разводом минувшей зимой.
Неважно, в конце концов.

На прошлой неделе мы всей работой навещали господина директора в кардиологическом отделении реанимации прославленной иерусалимской больницы «Адасса – Эйн Карем».
Директор чувствует себя сравнительно неплохо: из окна его индивидуальной палаты открывается потрясающий вид на холмы Иудейской пустыни до самого Мертвого моря. Он жадно дышит полной грудью сухим воздухом пустыни - и постепенно забывает курьера родом из Бобруйска.
Вот только курить ему теперь нельзя категорически.

Встречи, встречи.
... Негр, войдя в кабинет, осторожно поставил в угол банджо, оскалился и внезапно, волнообразным скачком, очутился возле стола, рывком протянув мне необычайно мускулистую, всю в каких-то странных лишаях руку. Я обратил внимание, что на пальцах у него были пурпурные ногти, изящными бархатными обводами и размерами напоминающие когти птицы Рух из сказаний о Синбаде-мореходе.
Я встал.

-Будем здоровы! - рявкнул негр басом Луи Армстронга, с типичным акцентом выходца из Нью-Орлеанского гетто. - Сейчас ты подпишешь петицию в защиту и против. Ты подпишешь её совершенно добровольно, заметь. Отказаться ты не сможешь ни под каким видом, кстати сказать. Отказываться аморально, ибо нужно помогать несчастным всегда и всюду, и помнить о душах тех, кого с нами уж нет, аминь.
Я посмотрел на лишаистую, мощную черную руку, потом перевел взгляд на лысую девушку, и первая мысль, пришедшая мне в голову, была, что эта петиция в защиту и против - некий сбор в помощь онкобольным. Не знаю уж, отчего я так подумал. В прежней жизни при таком раскладе, скорее всего, первой мыслью моей была бы та, что весь этот карнавал - провокация органов госбезопасности.

-Ты подпишешь сейчас бумагу – там, тут и немедленно. Это - петиция движения Рокеры Против Наркотиков. Во имя Господа единого и Иерусалима неделимого, именем его, аминь, да здавствует революция и фри лав.
Я открыл рот, чтобы сказать, что название «Рокеры Против Наркотиков» – это нонсенс, что это - как бы движение «Пчёлы Против Мёда»... но промолчал. После реальных встреч с Пастором Бруком, Дипкурьером из отряда имени товарища Сталина, Дядей Мишей Чикагским, после виртуальной встречи с протеже жены последнего – Чёрным Фюрером Гарлема – у меня не было ни физических сил, ни духовной охоты заниматься тонкостями ивритской лексики в прямом переводе с диалектов западноевропейских языков.

Неназначенные встречи. Пятиметровый, никакой полицией не снимаемый, плакат на древнееврейском, написанный изящным, учеников раввинского училища, средневековым курсивом Раши, с поздравлениями к семидесятилетию товарища Сталина, вывешенный на центральной улице города полвека назад.
Военный лагерь в пустыне Негев, под Беер-Шевой. Девка и парень, сироты, солдаты, решившие пожениться прямо в армии, за неимением места легшие спать в ночь перед свадьбой в одной палатке, в одной походной постели, - когда утром в палатку зашёл офицер их подразделения, он увидел, что между ними, как меч, охраняющий девственность невесты, лежал автомат М-16 на боевом взводе.

Вонючий, седобородый бездомный Гомлес, с сорок пятого проживающий в Парке независимости, ежедневно, из года в год, в девять утра приходящий в наш архив, чтобы в читальном зале тихо перелистывать до закрытия одну и ту же книгу – иллюстрированный каталог гитлеровских концлагерей, где погибли его папа с мамой – он не знает, в каком именно. От него распростряняется страшный запах, и мы молча включаем кондиционеры, но посетители – тоже молча – выходят из читального зала, и продолжают читать в коридоре. Потому что Он всегда молчит – и когда приходит в архив, и даже когда я встречаю его у центрального городского рынка «Стан Иегуды» на улице Яффо, просящим подаяние, он молчит тоже. С того момента, когда сестру на глазах десятилетнего мальчишки - на его глазах - запихнули в какую-то душегубку в Треблинке шестьдесят с чем-то лет назад, молчит он.

Мы тоже молчим, а иногда стерва-секретарша подносит ему пластиковый стаканчик с кофе, не поднимая глаз и делая неуклюжий книксен. Он берет стаканчик, не благодаря, и пьёт тут же, не отрывая глаз от атласа с разноцветными концлагерями.

Встречи. Йося Толстый и Вильям Красивый, Мирьям-Магдалина и Крэйзи по кличке Джонни-Вокер. О каждом из них можно было бы рассказать эпопею и написать роман, ибо каждый из них согрел под солнцем Иерусалима свою ледяную душу, но каждый из них – это я. Я не могу рассказывать об отдельных частицах, из которых состою, это пахнет шизофренией. Меня предупреждал об этом мой доктор, отличный доктор. Поэтому я буду рассказывать о них постепенно – так постепенно, как, если верить классику, гуляют по Дерибасовской.
Скоро, очень скоро – шестидесятилетие Победы.

Призраки окружили меня.

Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад