IPB
Для читателей: поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег.
Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал







Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

 
Ответ в темуСоздание новой темы
> Дэниел Голдхаген. Ревностные подручные Гитлера, Перевод Игоря Островского
Ирена Pisces
Сообщение #1


слабая женщина
Иконки Групп

Группа: Супермодератор
Сообщений: 5 299
Регистрация: 25 Апреля 2003
Из: Москва

 США 

Пользователь №: 1
Спасибо сказали: 240 раз(а)




Дэниел Голдхаген. Ревностные подручные Гитлера (Hitler’s Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust). Перевод Игоря Островского

Внимание! Все права на интернет-публикацию перевода принадлежать нашему сайту
Перепечатки, копирование материала без согласования с автором и администрацией сайта запрещены.
При обнаружении в сети сайтов, нарушивших условия публикации, просим обращитьяс к администарии jewniverse.ru


Глава 1. Новый взгляд на проблему антисиметизма: основы анализа

Примечания к первой главе

Игорь Островский. Ужели слово найдено?

Ужели слово найдено?



«Если ты думаешь, что нашёл что-то новое,
значит ты плохо знаком с литературой вопроса»

Из сборника «Физики шутят»






Представления о природе антисемитизма, изложенные Дэниэлем Голдхагеном в первой главе его нашумевшей работы „Hitler’s Willing Executioners“, в принципе не новы. (Само собой, всякий раз, когда здесь упоминается об антисемитизме, имеется в виду не заурядная межэтническая рознь, какие встречаются повсеместно, а то, что выходит за её рамки и составляет специфику антисемитизма.) Не новы эти представления каждое по отдельности, не новы и собранные в единую концепцию. Хотя надо заметить, что именно чёткости концептуальных формулировок автор, судя по всему, не придавал большого значения (но возможно, в более стройном и законченном виде концепция уже излагалась им в других работах). Как бы то ни было, выявление в тексте существеннейших положений труда не представляет.

Начнём с того, что автор полагает антисемитизм ограниченным во времени и пространстве – христианской Европой начиная с эпохи Крестовых походов.

Как известно, такая точка зрения не относится к числу господствующих. Практически все антисемитские авторы настаивают на теории извечности и повсеместности антисемитизма, считая это самоочевидным. Исключения если и имеются, то мне лично они неизвестны. Как ни странно, аналогичной точки зрения придерживаются и многие еврейские религиозные авторы, хотя и из других побуждений. Из светских авторов отметим Соломона Лурье и Бернара Лазара (Bernard Lazare). Излишне говорить, что эта теория, уже в силу постулата извечности, автоматически ставит себя саму вне рамок всякой научности. Однако, при всей странности такой теории, противоположная точка зрения уступает ей в популярности, как вообще научное знание нередко оттесняется на второй план мифами.

В конкретном определении пространственных и хронологических рамок антисемитизма Д.Голдхаген, тем не менее, не одинок. Они, впрочем, представляются наиболее естественными и правдоподобными и подкрепляются наибольшим числом фактов.

Следующий концептуально важный момент это однозначная увязка антисемитизма с христианством. Против этого положения невозможно, на мой взгляд, выдвинуть сколько-нибудь обоснованные возражения.

Положение о включённости антисемитизма в «культурный код» европейской христианской культуры в качестве важного, возможно даже одного из системонесущих элементов, является лишь логическим развитием и углублением предыдущего постулата.

И наконец, Д.Голдхаген подчёркивает отсутствие связи антисемитизма как предрассудка с реальными евреями. Предельно коротко, этот постулат можно было бы сформулировать так: Теоретический антисемитизм не имеет ничего общего с реальными евреями.

В этой связи показателен приводимый автором пример «экономического» антисемитизма, из анализа которого следует, что антисемитские реакции, вызванные, казалось бы, вполне реальными противоречиями, на самом деле требуют в качестве предпосылки уже существующего антисемитизма – в данном случае, выделенности евреев из общего ряда этносов, делающей их специальным объектом пристального, придирчивого, недоброжелательного внимания, какого не удостаивается ни одна другая общность. Конкретный антисемитизм, таким образом, порождается укоренённым в христианской культуре стереотипом восприятия, а не живыми евреями.

Другим следствием постулата несвязанности является положение о том, что образ еврея, лежащий в основе европейского антисемитизма, получен путём проекции на евреев собственных опасений, страхов, фрустрации и фантазий.

На фоне вышесказанного некоторые другие положения Д.Голдхагена, в первую очередь, вводимые им параметры для анализа антисемитизма, не производят сильного впечатления. Автор предлагает, в частности, проводить чёткое различение между степенью одержимости отдельного антисемита «еврейским вопросом» (второй параметр) и оценкою степени опасности евреев (третий параметр). Но практика показывает, что накал антисемитских эмоций обычно связан до неразличимости с тою степенью опасности, которая приписывается евреям. Вызывает вопросы и попытка автора провести чёткое различение между фактом наличия антисемитизма как такового и степенью его манифестности – это не слишком оправдано теоретически и редко продуктивно практически, и вообще несколько отдаёт софистикой. Как бы то ни было, вполне возможно, что предложенные Голдхагеном параметры окажутся до известной степени полезны для конкретного исторического анализа динамики антисемитизма в рамках конкретного общества и исторического периода (что, собственно, и нужно автору для раскрытия темы). Однако для понимания сути антисемитизма как культурного феномена они несущественны. А именно эта суть и представляет в общем плане наибольший интерес.

Кратко формулируя, концепция антисемитизма, изложенная в первой главе названной работы Д.Голдхагена, является наиболее верной среди популярных и наиболее популярной среди верных. Возможно кто-то изложил её и лучше, но не в книге, возбудившей столько внимания и получившей столь широкое распространение. Именно в возможностях популяризации более корректной концепции и лежит значение вышеназванного текста. Не исключено, что в ретроспективе это окажется своего рода прорывом, в итоге которого научные представления хотя бы несколько потеснят мифологию в столь животрепещущем вопросе, которому, увы, ещё долго суждено трепетать.

Не стоит и говорить, что лично я почти по всем перечисленным пунктам практически полностью согласен с Голдхагеном. Редко удаётся найти в книгах такое почти совершенное подтверждение собственным, выношенным и, говоря высоким штилем, выстраданным взглядам, к которым я пришёл на основании опыта общения с антисемитами и, что небезынтересно отметить, ещё до знакомства с литературой вопроса. Именно это греющее душу единомыслие и побудило меня взяться за перевод первых глав книги Голдхагена, чтобы сделать его мысли доступными русскоязычному читателю.

Единственное существенное расхождение с позицией Д.Голдхагена я усматриваю в том, что тот не увидел механизма зеркализации при формировании образа еврея, т.е., переноса на образ врага не только «представлений, порождённых в рамках собственной культуры», но и собственных качеств и деяний, негативно оцениваемых собственною же моралью, что неизбежно вытекает из представления о «козле отпущения», который по смыслу ритуала нагружается не собственными, но чужими грехами. Но это частность, хотя и немаловажная, до которой у него, возможно, просто не дошли руки; этому аспекту Голдхаген уделил ведь всего несколько слов.



Как и положено в таких случаях, книга Д.Голдхагена не просто преподносит читателю материал для усвоения, но и стимулирует дальнейшие размышления, которые, впрочем, имеют, увы, мало шансов оказаться полностью оригинальными (см. эпиграф). Всё существенное, что можно сказать на тему антисемитизма, скорее всего уже было сказано. Мы просто не знаем кем и где.

Разумеется, в книге, посвящённой другой теме, автор не мог уделить достаточно внимания концепции антисемитизма как таковой. Развёрнутое изложение потребовало бы отдельной книги. То, что им дано, больше похоже на набросок. И каждый имеет право и возможность использовать его в качестве отправного пункта для собственных размышлений.



Христианству, лежащему вполне в русле средиземноморской культурной традиции, свойствен и типичный для этой традиции дихотомизм картины мироздания, т.е., признание сосуществования и чёткое противопоставление доброго и злого начал, доведённое до логического конца в манихействе. Однако догмат о всемогуществе доброго начала деформировал исходное миропонимание (на уровне массового сознания), на практике лишь делегитимизировав начало злое, но не упразднив его совсем, что было логично исходя из христианской концепции бога. Изначальное противоречие христианской картины мира в том и состоит, что несмотря на наличие единственного всемогущего и всеблагого божества, в ней вынужденно – иначе не объяснить наличие реального зла в мире – допускается существование автономного, если уж не полностью независимого злого начала, т.е., фактически альтернативного злого божества, но как бы на нелегальном (подпольном!) положении. Платить за эту логическую неувязку пришлось в конце концов евреям.

В то время как язычники сохраняли возможность религиозного контакта со злым началом, регулярно принося ему жертвы, задабривая и умилостивливая его, христианину, как и иудею, подобного рода практики категорически воспрещались.

Тут мы должны подчеркнуть, что христианство – а нас интересует его европейский вариант, – хотя и возникло как ветвь иудаизма, но в своём дальнейшем развитии и распространении наслоилось на политеистическую основу, поэтому в качестве типичного христианина следует рассматривать не вчерашнего иудея, а вчерашнего язычника-политеиста – латинянина, грека, кельта, германца, славянина. И типичной христианской проблемой было не только «преодоление» иудейского прошлого, но и переработка политеистического наследия, которое, разумеется, никогда не было изжито полностью, а стало составным элементом сложного сплава, именуемого европейским христианством. Поэтому, ведя речь о генезисе европейской культуры, мы должны соотносить христианство не с иудаизмом, но с дохристианской европейской языческой традицией. В данном случае, для нас важно то, что легитимное в дохристианской европейской традиции злое начало, впрочем, слабо отделённое от доброго, было христианством делегитимизировано. То обстоятельство, что эта делегитимизация сопровождалась принципиально важным расщеплением начал на доброе и злое в манихейском духе, лишь подчёркивает глубину христианского переворота, разрушавшего старый духовный мир действительно до основания.

Синтез вчерашнего политеизма с христианством привел, как мне кажется, к тому, что новодельный христианин оказался в ситуации острого дискомфорта.

Одни языческие религии не знают чёткого разделения божеств на добрых и злых: творит определённый бог добро или зло – зависит от его настроения. В других – у германцев, например, – можно выделить богов, специализирующихся на причинении зла. Но и в том и другом случае с ними можно коммуницировать в рамках религиозных ритуалов, они оставались легитимными божествами. Демонстрируя почтение к ним, верующий мог предполагать себя защищённым от неприятностей со всех направлений. В христианстве же верующему разрешаются легитимные контакты лишь в одну сторону – с богом добра. С другой стороны оказывается чёрная пустота, загадочная и опасная, злое божество (излишне повторять, что в массовом сознании дьявол был эквивалентен богу зла), которое хоть и могущественно, но с которым, тем не менее, нельзя попытаться договориться по-хорошему. Обращаясь лицом к богу, христианин подставлял ничем не защищённую спину дьяволу. Это не могло не привести к ощущению крайнего неуюта, беспокойства, неопределённости, беззащитности, страха (что неизбежно должно было вылиться в агрессию – и не только против евреев, вспомним религиозные распри, охоту на ведьм и т.п.). Христианин должен был чувствовать себя как человек, запертый в одной камере со злобным маньяком, намного сильнее себя, с которым запрещено даже искать какую-то форму мирного сосуществования. Отсюда постоянное присутствие в рамках христианской культуры сатанинских культов как попытки решить проблему взаимоотношений с реальной, могущественной, но объявленной вне закона силой. Надо подчеркнуть, что сатанисты никоим образом не отрицали христианской картины мира. Они всецело оставались в её рамках, лишь ставя её с ног на голову – в своей собственной голове.

Однако попытка отдать кесарю – князю тьмы – кесарево считалась в христианском обществе криминальной и не могла претендовать на статус всеобщей практики. С дьяволом, тем не менее, надо было что-то делать. Теология Добра требовала противовеса – теологии Зла. Но целью легитимной (с точки зрения церкви) теологии зла должен был стать не компромисс с силами зла, а борьба с ними. Возможно, роковую роль сыграл чрезмерный акцент на борьбе со злом, вытекающий из понимания зла как активного начала, в ущерб деланию добра, что вытекало бы из понимания зла как дефицита добра (концепция, популярная в иудаизме) – но такое понимание было чуждо христианству. Борьба со Злом подразумевала постоянное существование зла как такового, зла по определению, в независимости от того, творит ли это метафизическое Зло какое-то конкретное практическое зло. Бороться надлежало не столько с конкретными злодеяниями и теми, кто их совершает, сколько со злым началом как корнем всех зол, без которого не было бы и никаких конкретных злодеяний. Принцип борьбы, в свою очередь, требовал того, чтобы силы зла были материализованы, были представлены не абстрактным понятием, которому не сделаешь больно, а живыми людьми, доступными земной мести. И этих людей следовало преследовать не за то, что они делают, а за то, кто они есть и что олицетворяют. Евреи, назначенные на роль земного воплощения Зла, могли делать что-то злое, могли не делать, могли даже делать добро – это не имело никакого значения, ибо в рамках христианского мифа их природная суть вовсе не зависела от того, что они реально делают, эта суть была евреям имманентна и неизменяема. (В этом смысле якобы язычествовавшие германские нацисты находились полностью в русле христианской традиции.) Именно поэтому, для очередной кампании преследований хватало самого пустого предлога, а нередко обходились и вовсе без предлога: достаточно было напоминания о том, что евреи сами по себе и есть Зло, что на языке христианского мифа формулировалось следующими бессмертным словами: «Жиды Христа распяли!».

Итак резюмируем, корни христианского антисемитизма лежат не в том, что отпочковавшись от иудаизма, христианство в процессе собственной эмансипации стало во враждебную позицию к иудаизму (что на определённом этапе было просто неизбежно), и не в том, что христианская культура сделала из евреев универсального козла отпущения, но в том, что европейское христианство сформировало такую картину мира, в рамках которой кто-то непременно должен был занять место посюстороннего представителя сил Зла и принять на себя роль козла отпущения. Дело не в самом выборе козла отпущения, но в создании положения, в котором такой выбор стал необходим. То, что это место заняли, в конце концов, евреи, было вопросом второстепенным. Евреи оказались просто наиболее удобными кандидатами в силу исторических обстоятельств, но в принципе был мыслим и иной вариант.

Именно в роли осязаемых представителей отрицательного начала евреи и были интегрированы в европейскую христианскую культуру, что весьма чётко осознавалось и отцами христианства. Я не могу согласиться с тем, что знаменитая теория Августина – евреев следует оставить жить как живое свидетельство правоты христианства, но оставить жить в страдании – могла хоть в какой-то мере быть порождением гуманизма. Августин просто понял необходимость евреев для христианской картины мироздания (без евреев в этой картине образовывывались недопустимые пустоты) и сделал соответствующие выводы. То, что церковь приняла учение Августина, доказывает, что таковая необходимость осознавалась и церковью в целом. Обвинять церковь в гуманном отношении к инаковерующим было бы вопиющей несправедливостью.



Пожалуй самым «убойным» из доводов антисемитов является следующий: если евреев ненавидели все народы и во все времена, то не может же быть, чтобы все они ошибались! Разве может быть, чтобы люди на протяжении веков и тысячелетий верили в то, чему нет никаких оснований?

Ответ прост – такое не только может быть, такое наблюдается непрестанно и повсеместно. И сегодня большинство человечества верит в вещи, не имеющие никаких реальных оснований. Многие верят свято, включая готовность убивать и умирать за свою веру. Всё это называется религией. Каждый атеист вынужден будет согласиться с этим фактом. Верующий, разумеется, потребует исключения для своей собственной религии, но тоже не сможет отрицать, что большинство человечества, придерживающееся «ложных» религий, верило и верит во всякую ахинею.

Итак, длительная, устойчивая, интенсивная вера в то, чему нет в реальности никаких разумных оснований, является для человеческого общества самым привычным делом. Но практикуется это главным образом в сфере религиозного. Нельзя отрицать, что вне сферы религиозного люди куда менее склонны веровать в бессмысленное, абсурдное и недоказуемое. Рациональному мышлению свойственно отключаться именно на пороге храма.

Отсюда предположение: не является ли антисемитизм своего рода разновидностью религиозной веры? Теологией Зла, дополняющей теологию Добра? Теневой эрзац-религией европейского христианства, комплиментарной по отношению к нему? Религией, способной, возможно, пережить и само официальное христианство или даже привиться к стволу иных культур?

При этом, продолжающееся существования антисемитизма в секуляризированном обществе не противоречит тезису о его религиозной сущности – до тех пор, пока общество сохраняет свои традиционные культурные основания.



Всякому, достаточно длительное время общавшемуся с антисемитами, известно, что эти люди способны верить в самые невероятные вещи, лишь бы они лежали в русле их основного убеждения. На их веру не оказывает никакого влияния ни объективные факты, ни логические несообразности их построений, ни даже очевидная невозможность и абсурдность тех действий, качеств или намерений, которые они приписывают евреям. Разумеется, то же самое свойственно и любому другому маньяку, независимо от предмета его помешательства. И многие упёртые антисемиты производят действительно впечатление помешанных маньяков. С другой стороны, среди упёртых антисемитов попадаются и люди, достигшие многого в научной, к примеру, работе, которых нельзя просто так объявить недоумками. Однако иррациональная религиозная вера нередко сочетается с вполне рациональным – в иных сферах приложения – разумом.

Вера, вместо фактов и доводов разума, отказ от картины мира, основанной на научных данных, здравом смысле и логике, глубокая мифологичность сознания, ориентация на авторитет (вспомним, хотя бы, особое пристрастие антисемитов к цитатникам типа «Великие люди о евреях») в ущерб опыту – всё это говорит о квази-религиозном характере антисемитизма. Убеждение антисемита в зловредности евреев не следует из опыта, а предшествует ему. Но это ещё не главное, главное лежит глубже. Главное это чисто религиозная (даже если она выступает в секулярных одеждах, например, под видом «расовой теории») вера в наличие доброго и злого начал в мироздании, находящихся в состоянии вечного (в смысле – «до конца времён») противоборства, – и отождествление злого, враждебного начала с евреями, борьба с которыми приобретает, таким образом, космические черты. Еврей в этой картине мира даже не соперник или конкурент в рационально понимаемой борьбе за ресурсы, власть и т.п. (хотя и это представление само по себе достаточно абсурдно), но метафизический враг, злонамеренность которого не ситуативна, а имманентна и абсолютна. Собственно, еврей это и есть сам дьявол, во всяком случае, земная его ипостась. Он делает зло потому, что не может его не делать. Такова его функция в мироздании. Поэтому он всегда и во всём виноват. Так или иначе в это веруют все антисемиты, даже атеисты. Излишне говорить, что атеизм верующего антисемита не настоящий, мышление его всё ещё лежит в русле религиозно обусловленной традиции, он верный сын родной культуры, его картина мира религиозна в своих основах, а перспектива окончательного уничтожения еврейства («окончательного решения еврейского вопроса») заменяет ему второе пришествие мессии с последующим блаженством.

Само собой разумеется, антисемитизм это ни в коем случае не полноценная религия со всеми её атрибутами. Утверждать подобное нет оснований. Но по характеру своему этот феномен может быть отнесён к сфере религиозного сознания (отнесение его к сфере иррационального, надо полагать, в обоснованиях не нуждается?). Для такого вывода есть целый ряд оснований – как в «догматах веры» антисемитизма, прежде всего в его картине мироздания, так и в той роли, которую он играет в духовном мире антисемита.

Революция в европейском сознании, выразившаяся в эпохе Просвещения, казалось бы, объективно устранила культурные предпосылки антисемитизма. Но последовавшая реакция привела к восстановлению старых стереотипов в модифицированной форме – на теоретическом уровне, конечно, потому что на практике они просто не исчезали. Так появился современный теоретический антисемитизм (с середины XIX века), внешне отличный от традиционного христианского антииудаизма, но основанный, если отбросить мишуру, на тех же самых структурах сознания, на той же самой, по сути своей, картине мира.



Было бы тавтологией говорить, что взаимоотношение евреев с западной культурой нельзя рассматривать, игнорируя феномен антисемитизма. Но к антисемитизму западная культура, естественно, не сводится. Объективно говоря, это была единственная культура, в рамках которой оказался возможен прорыв за рамки общества традиционного типа. Поэтому ассимиляция евреев в западной культуре стала объективно неизбежной, если, конечно, не было желания и дальше жить в Средневековье. Но воспринимая её, еврей неизбежно сталкивался и с имманентным ей антисемитизмом. В некоторых случаях еврей воспринимал западную культуру как целое, вместе с антисемитизмом, что привело к целому ряду печальных и позорных проявлений, вроде соучастия в травле соплеменников. В других случаях то же самое восприятие вело к тяжёлым внутренним конфликтам, неврозам, суицидным тенденциям.

Но гораздо чаще еврей воспринимал западную культуру диффренцировано, отвергая антисемитскую составляющую (единственно приемлемый вариант для людей со здоровой психикой). Но поскольку эта составляющая была не деталью, а системным элементом, то такое отрицание логически вело и к отрицанию западной культуры как таковой – причём к отрицанию на её же собственной основе. Эта проблема была вполне ясна и современникам. Одним из ответов на неё (в гротескной форме) стал образ Хулио Хуренито в гениальном романе Ильи Эренбурга.

Конечно, и традиционный еврей отвергал западную культуру – как всяких человек традиционного общества отвергает чужое. Ассимилированный еврей (он мог быть иудаистом, атеистом, конвертитом) отвергал её уже не снаружи, как чужое, а изнутри, как своё, т.е., как революционер. Конечно, эта революционность могла колебаться в весьма широких границах – от весьма умеренного политического реформаторства до радикального отрицания социальных и культурных основ. Таким образом, сверхпропорциональное участие евреев в реформаторских и революционных движениях XIX-XX вв. является неизбежным следствием объективных обстоятельств. (Но разумеется, в глазах реакционеров этот факт лишь свидетельствовал ещё раз о роли еврейства в дьявольском замысле.)

Эти две альтернативные формы восприятия западной культуры являются, разумеется, логическими. В реальности же абсолютно доминировал третий – нерефлектирующий – путь: неприемлемые черты усваиваемой культуры просто выносились за скобки, заметались под ковёр, прятались в отдалённом чулане сознания, куда никто никогда не заглядывает и о котором никто никогда не говорит, - в надежде, что всё как-нибудь само образуется. В некоторых случаях, в некоторых обществах эта тактика себя оправдала. В других закончилась катастрофой. Впрочем, катастрофа была следствием куда более мощных причин, чем выбор того или иного пути ассимиляции.

В наши дни всякое общество европейской культуры можно, вероятно, полагать настолько свободным от антисемитизма, насколько оно освободилось от той традиции, в которой антисемитизм был одним из системонесущих элементов (что вряд ли было достижимо чисто эволюционным путём), иначе говоря, преодолело логическую разорванность христианского миропонимания. (Другой вопрос – насколько эта разорванность определяюща для идентичности европейской культуры, с её не только негативными, но и весьма весомыми позитивными свойствами? Не выплеснуть бы грязную воду вместе с ребёнком! Недостатки, в конце концов, могут быть и продолжением достоинств. Не повредит ли устранение упомянутого противоречия какого-либо жизненно важного тонкого культурного механизма? Диалектик обязан ставить перед собою такие вопросы. Произвольное удаление элементов из функционирующей системы способно привести к самым неожиданным последствиям.)

В других случаях антисемитизм просто ушёл на дно общественного сознания и закономерно всплывает оттуда в периоды общественных кризисов, разрушающих как правило верхние окультуренные «этажи» сознания и редуцирующие его до изначальных атавистических основ, которые редко страдают избытком цивилизованности.

В качестве рабочей гипотезы рискну предложить следующий критерий – наличие в массовом сознании представления об автономном злом начале, отделённом и противопоставленном началу доброму. (К слову, китайская, например, культура основана на представлении о взаимопроникновении и взаимопереходе двух исходных начал. Следовательно – если теория верна – в ней не должно быть места «изму», аналогичному антисемитизму, в качестве системонесущего элемента. Однако в какой степени отсутствие такого элемента связано с отсутствием в традиционной китайской культуре динамики, присущей культуре европейской?)

С другой стороны, нельзя исключить и адаптации антисемитизма нехристианскими культурами, например, исламской – энергичные усилия в этом направлении видны невооружённым глазом. Но о результатах этих усилий можно будет всерьёз рассуждать лет через сто или двести, не ранее.

О том, может ли антисемитизм быть инкорпорирован секулярными по форме мировоззрениями (конечно, так и не освободившимися от исходных религиозных структур сознания), возникавшими и возникающими в русле европейской традиции, рассуждать уже ни к чему – факты говорят сами за себя.

Отдельного внимания заслуживает вопрос о роли антисемитизма – в качестве раздражителя – в процессе развития и кристаллизации понятий прав человека, национального и расового равенства, толерантности и других, столь характерных для европейской культуры, которые, как кажется, и не могли бы быть выработаны вне её. Если бы не энергия, направленная на теоретическое и практическое преодоление антисемитизма, то чёткость, ясность, определённость, разработанность этих идей и понятий на сегодняшний день была бы, как мне представляется, на заметно более низком уровне. Возможно, что до некоторых идей Европа без стимула антисемитизма просто не дошла бы, во всяком случае, не к XX веку.



Действительный анализ перспектив антисемитизма требует в качестве предпосылки более-менее исчерпывающего анализа структуры европейского сознания с выявлением основных его аксиом, схем, стереотипов, чётким разделением их на уровни, описанием взаимоотношений уровней и так далее. Не говоря уж о крайней сложности этой задачи, полученный результат будет в любом случае неверифицируем строгими научными методами – в силу характера изучаемой материи. Следовательно, в любом случае можно будет говорить лишь о большем или меньшем правдоподобии полученной модели, причём степень правдоподобия будет определяться исключительно субъективно. Как бы то ни было, но до сих все попытки в этом направлении представлялись убедительными лишь их авторам, вкупе с немногочисленными приверженцами. До известной степени сомнительной представляется даже сама принципиальная возможность успеха такого исследования. Но без него все прогнозы обречены оставаться на чисто интуитивном уровне.
К началу страницы
 
+Цитировать сообщение
Ирена Pisces
Сообщение #2


слабая женщина
Иконки Групп

Группа: Супермодератор
Сообщений: 5 299
Регистрация: 25 Апреля 2003
Из: Москва

 США 

Пользователь №: 1
Спасибо сказали: 240 раз(а)




Дэниел Голдхаген. Ревностные подручные Гитлера (Hitler’s Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust). Перевод Игоря Островского опубликована Глава 2. Развитие элиминационного антисемитизма в модерной Германии [XIX - начало XX вв.] с примечаниями атвора и перечнем ссылок

От переводчика - Игоря Абрамовича Островского:
Так как в авторском тексте не делается терминологического различия между еврейством и иудаизмом, евреями и иудеями, то переводчик вынужден был варьировать перевод в зависимости от контекста, а в наиболее неясных случаях интуитивно, поскольку всё же очевидно, что автор обозначал одним и тем же термином не вполне совпадающие понятия.

Определение „modern“ пришлось передавать как «модерный», поскольку «современный» вводило бы в заблуждение, ибо у автора речь идёт вовсе не о нашем времени, а о конце XIX – начале XX вв. „Modern“ в данном случае означает лишь противопоставление средневековым понятиям, сохранявшим, впрочем, в нашем случае свою действенность примерно до середины XIX столетия.

Для более точного понимания авторского текста следует учитывать, что в словаре западной культуры нация и народ это не одно и то же. Народ есть понятие этническое, а нация – скорее политическое, хотя в переводимом тексте в ряде случаев чёткость различения и оставляет желать лучшего. Следовательно, в рассуждениях о вхождении евреев, остающихся евреями, в состав немецкой нации нет ничего абсурдного.

Наибольшую трудность при переводе представило понятие „völkisch“, образованное от слова „Volk“ (народ). В западных языках его нередко вовсе не переводят, оставляя на немецком и с сохранением немецкой орфографии. В русских текстах 1920-х – 30-х гг. его также нередко оставляли без перевода. Отсюда такие малопонятные выражения как «движение фелькиш» (надо бы – фёлькиш) и другие. Сам термин означает специфическую форму национализма, основанную на понятиях кровной близости, развивавшуюся в Германии XIX в. в качестве идеологического оружия против феодальной раздробленности. Другой стороной фёлькиш-национализма быстро стала проповедь национального превосходства и антисемитизм. Наиболее очевидным переводом тут было бы «народничество», но слово это в русской истории прочно связано с явлением совершенно иного рода. Поэтому пришлось ввести довольно таки неуклюжий термин «этнонационализм» с производными от него прилагательными. Тот же самый смысл имеет и выражение «этнический национализм», противопоставляемый национализму государственнического типа.

Наконец, «злокачественность» применительно к натуре евреев и прочему показалась переводчику стилистически как правило неприемлемой и вынудила использовать в тех немногих случаях, в которых это позволял контекст, слово «злонамеренность», а в остальных «злоприродность». Ничего более уклюжего переводчику придумать так и не удалось.
К началу страницы
 
+Цитировать сообщение

Ответ в темуСоздание новой темы
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 

Текстовая версия Сейчас: Чт, 28 Марта 2024, 14:30


 
AiwanВs emoticons KOLOBOK-Style
Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки.
Рейтинг Новостей Америки
Ozon.ru