| В печально известной книге Соломона Лурье "Антисемитизм в древнем мире" Цицерон ославлен как один из "наиболее ярых римских антисемитов" (наряду с Тацитом). В другой - современной - публикации по этому поводу, говорится о "несомненной" вражде Цицерона к евреям как об очевидном факте (Роза Ляст. Об антисемитизме Цицерона. - Двадцать два” (“22”). Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СНГ в Израиле. Тель-Авив, № 121 (2001 г.).) В антисемитской литературе постоянно цитируется следующая цитата из Цицерона, на первый взгляд подтверждающая отчасти это мнение: "Евреи принадлежат к темной и отталкивающей силе. Каждый знает, как многочисленна эта клика, как они держатся вместе и какую мощь они могут проявлять благодаря своей спаянности." Проверка однако показывает, что о евреях во всём литературном наследии Цицерона упоминается лишь дважды: - в речи Pro Flacco (59 г. до н.э.), - в речи De Provinciis Consularibus, иногда также именуемой Pro Provinciis Consularibus (56 г. до н.э.). Нет сомнений, что приведённая выше "цитата" восходит к речи Pro Flacco (В защиту Флакка). Но прежде чем рассмотреть этот вопрос подробнее обратимся на минуту к личности Цицерона (106-43 гг. до н.э.). Этот человек, игравший видную роль в политике и культуре своего времени, никоим образом, увы, не может рассматриваться в качестве морального авторитета, тем более образца. Он был тщеславен и эгоистичен, его политическая карьера ознаменована целым рядом измен, он неоднократно менял стороны и предавал вчерашних друзей и союзников. Вообще, римлянин, представитель народа, чьей излюбленной забавою были гладиаторские игры, крайне странно смотрелся бы в роли судьи в вопросах нравственности. Поэтому мы можем безо всяких оговорок постулировать, что мнения Цицерона о нравственных достоинствах как конкретных лиц, так и целых народов не имеют решительно никакого веса. Что однако не означает, что на него дозволительно возводить любой поклёп. Справедливость прежде всего. Речь Pro Flacco обязана своим появлением на свет следующим обстоятельствам: Lucius Valerius Flaccus занимал в Риме должность претора в 63 г. до н.э., в том самом году, в котором Цицерон был консулом. Оба они сыграли решающую роль в расправе над Катилиной и его сообщниками, нажив себе тем самым общих врагов. Поэтому привлечение к суду Флакка Цицерон воспринял как нападение на самого себя, о чём он сам открыто говорит во вступлении и в заключении речи в защиту Флакка. Следует учесть, что коллега Цицерона по консульству C.Antoniuis также был привлечён к суду весной 59 г. до н.э. (то есть, примерно за полгода до процесса Флакка); официально из-за проступков во время его наместничества в Македонии, по мнению же самого Цицерона - в порядке мести за дело Катилины. Нет сомнений, что за обвинениями действительно стояли политические враги Цицерона, которые год спустя добились его изгнания из Рима. Что до Флакка, то его политическая карьера, судя по всему, этим процессом и закончилась. Флакк был обвинён в злоупотреблениях в период управления им (62 г. до н.э.) провинцией Азия, что в западной части полуострова Малая Азия. Свидетелями обвинения выступили представители греческих городов, а также ряд римских граждан, имевших интересы в этой провинции. Одним из пунктов обвинения была и незаконная конфискация денег, собранных иудеями, проживавшими в провинции Азия, на нужды иерусалимского храма. Сбор пожертвований для храма производился среди всех иудеев диаспоры на регулярной основе со специального разрешения римского сената. Цицерон, один из двух адвокатов Флакка, держал вероятно заключительную речь, в которой в довольно типичном для него демагогическом стиле попытался повлиять на судей при помощи всесторонней диффамации свидетелей - как конкретных лиц и как представителей определённого народа. Из примерно 68 страниц, которые занимает речь Цицерона в используемом мною издании, евреям уделено менее двух страниц. Остальное посвящено, в основном, греческим свидетелям. Цицерон пытается дискредитировать их, утверждая, что грекам как народу свойственны нечестность, легкомыслие и ненадёжность. Ничего нового в такой тактике не было. Ещё в 69 г. до н.э. в судебной речи Pro Marco Fonteio Цицерон применил те же самые приёмы, с тем только различием, что в тот раз объектом диффамации были галлы. Апелляция к этническим и сословным (судейская коллегия набиралась из представителей высших сословий - сенаторов, всадников и т.п.) предрассудкам была постоянным оружием Цицерона. Правда, на сей раз он попал в сложное положение: дело в том, что незадолго до процесса он опубликовал письмо к своему брату (Epistulae ad Quintum fratrem), получившему в управление ту самую провинцию Азия, в котором подчёркивал необходимость уважительного отношения к грекам как носителям высокой культуры. Эту проблему Цицерон "решил", противопоставив в своей речи в защиту Флакка европейских греков малоазиатским. Этот эпизод наглядно демонстрирует, что придавать какое-либо значение "обличениям" Цицероном пороков того или иного народа было бы неразумно. По крайней мере, коль скоро речь идёт о его судебных речах. Не требует, пожалуй, доказательств тот очевидный факт, что из суждений адвоката о моральном облике свидетеля обвинения (равным образом из суждений прокурора об облике свидетеля защиты) не следует ровным счётом ничего: ни то, что свидетель и в самом деле таков, каким рисует его адвокат, ни то, что сам адвокат и в самом деле считает свидетеля таким, каким его рисует. Из многих выпадов Цицерона в адрес греческих свидетелей обвинения я приведу лишь некоторые. Грекам свойственны "врождённое легкомыслие и взращённое воспитанием тщеславие" (фрагмент XV). "Я хотел бы сказать о греках вот что: я признаю за ними образованность, я отдаю должное их знаниям во многих областях, я не отрицаю, что язык их изящен, а ум остёр и что их способность к самовыражению неусчерпаема. И если они ещё на что-то претендуют, то я не скажу "нет". Однако же по части добросовестных свидетельских показаний и по вызываемому ими доверию греки немногого стоят. Они даже не понимают какое значение, какую ценность и какой вес всё это имеет" (параграф 9) "Откуда взялось выражение "Свидетельствуй ты за меня, а я за тебя"? Изобрели его галлы или испанцы? Нет, оно насквозь греческое и даже тот, кто греческого не знает, знает как оно звучит по-гречески. Вам следовало бы видеть с каким выражением лица и какой естественностью дают греки показания; тогда бы вы поняли насколько добросовестны они при этом. Они никогда не говорят всё о том, о чём их спрашивают, и всегда больше, чем обвинитель их спрашивает. Никогда они не заботятся о доказательствах для своих утверждений, но всегда о том, чтобы благополучно выпутаться из дела." (параграф 10) "Верите ли вы, что греки относятся к этому так же (как мы - И.О.)? Для них присяга это шутка, свидетельское показание - игра, а ваше мнение значит не более шума или дыма. Похвалу и благодарность, вознаграждение и признание обещают они себе только от бесстыдной лжи" (параграф 12) "С какой лёгкостью греки подписывают фальшивые счета вы можете узнать из переписки Гнея Помпея и Гипсея (Hypsaeus)" (параграф 20) Нет сомнения, что если бы в этих пассажах вместо греков имелись бы в виду евреи, то они - пассажи - уже давно были бы включены во все цитатники антисемитской премудрости. Но перейдём к тому, что нас собственно интересует, т.е. к касающемуся евреев отрывку из речи в защиту Флакка (параграф 66). В переводе Розы Ляст он выглядит так: "Далее следует известная ненависть к еврейскому золоту. Неудивительно, что это дело обсуждается недалеко от Аврелиевых ступеней. Именно из-за этого обвинения, Лелий, (обвинитель Флакка, Р. Л.) ты выбрал именно это место и эту толпу; ты знаешь как велика эта шайка, сколько в ней спайки, как она сильна в наших народных собраниях. Я буду говорить это пониженным голосом, чтобы только судьи могли услышать. Ибо нет недостатка в тех, которые подстрекают этих презренных против меня и против каждого из лучших граждан. Нет, я не помогу облегчить это дело." В английском переводе тот же отрывок выглядит следующим образом: "Then there is that unpopularity over the Jewish gold. This is presumably the reason why this case is being heard not far from the Aurelian steps. It was for this particular charge, Laelius, that you sought this site and that crowd. You know how vast a throng it is, how close-knit, and what influence it can have in public meetings. I will speak in a whisper like - this -, just loud enough for the jury to hear; for there is no shortage of men to incite this crowd against me and all the best men, but I shall not help them by making it easier for them." (Cicero. Band X. Cambridge, Mass., London, England, 1977. Page 515) Наконец, в немецком переводе: "Jetzt folgt die leidige Geschichte von dem Gold der Juden. Das ist natuerlich der Grund, weshalb die Sache des Flaccus in der Naehe der aurelischen Stufen verhandelt wird; wegen dieses Anklagepunktes hast du dich um diesen Platz und die Clique dort bemueht, Laelius: du weisst, wie stark sie ist, wie sie zusammenhaelt und welche Rolle sie bei Versammlungen spielt. Ich werde mit gedaempften Stimme sprechen, so dass mich nur die Richter verstehen koennen; es fehlt ja nicht an Leuten, die dieses Gesindel gegen mich und alle Rechtschaffenen aufhetzen moechten - ich werde ihrer Bereitschaft, das zu tun, keine weitere Nahrung geben." (Marcus Tullius Cicero. Saemtliche Reden. Band V. Zuerich, Muenchen, 1978. Seite 129) Как мы видим, никаких упоминаний "тёмной и отталкивающей силы" в тексте не находится. На чём вообще основывается вывод об антисемитском характере этого пассажа, который с такой уверенностью делают Соломон Лурье и Роза Ляст? По видимому, на трёх негативно окрашенных выражениях в тексте: "ненависть" к еврейскому золоту, "шайка" и "презренные". Однако в английском и немецком переводах нет никакой "ненависти", вместо "шайки" стоит "throng" (толпа, масса) или "Clique" (клика), а вместо "презренных" - "crowd" (опять таки толпа) или "Gesindel" (чернь). По-видимому, нам не остаётся ничего другого как обратиться к латинскому оригиналу: "Sequitur auri illa invidia Iudaici. Hoc nimirum est illud quod non longe a gradibus Aureliis haec causa dicitur. Ob hoc crimen hic locus abs te, Laeli, atque illa turba quaesita est; scis quanta sit manus, quanta concordia, quantum valeat in contionibus. Sic submissa voce agam tantum ut iudices audiant; neque enim desunt qui istos in me atque in optimum quemque incitent; quos ego, quo id facilius faciant, non adiuvabo." (Cicero. Band X. Cambridge, Mass., London, England, 1977. Page 514) Итак, мы видим, что на месте слова, переведённого Розою Ляст как "ненависть" стоит "invidia". Первое словарное значение этого слова - зависть. Второстепенные значения - ненависть, ревность. Вполне логично предположить, что правильным переводом является именно "зависть", как более уместное в общем контексте высказывания. У слова "manus", переведённого как "шайка" имеются следующие словарные значения: кисть (руки), отряд, рука, рукопашная схватка. Слово же "istos", переводимое как "толпа", "презренные", "чернь" является на самом деле указательным местоимением "эти". Таким образом, в форме, более близкой букве оригинала, весь отрывок будет звучать так: "Далее следует дело с завистью к еврейскому золоту. Неудивительно, что это дело обсуждается недалеко от Аврелиевых ступеней. Именно из-за этого обвинения, Лелий, ты выбрал именно это место и эту толпу; ты знаешь как велика эта группа, сколько в ней спайки, как она сильна в наших народных собраниях. Я буду говорить это пониженным голосом, чтобы только судьи могли услышать. Ибо нет недостатка в тех, которые подстрекают этих там против меня и против каждого из лучших граждан. Нет, я не помогу облегчить это дело" Разумеется, выражение типа "эти там" или "эти вот" не свидетельствует о глубоком уважении: но чего другого по отношению к вольноотпущенникам можно было бы ожидать от римского сенатора? Заметим, кстати, что обещание Цицерона говорить приглушенным голосом, дабы не услышали "эти там", на деле было лишь руладой красноречия: понизить голос на самом деле для него было бы проблематично, ибо судейская коллегия насчитывала 75 человек, которые никак не смогли бы все разместиться в непосредственной близости от оратора. Контекст фразы даёт основания предположить, что Цицерон имеет в виду, что среди его политических противников, приверженцев партии популяров (сам он был одним из вождей аристократической, или, если угодно, олигархической, партии оптиматов), собиравшихся обычно на Аврелиевых ступенях, могут находится в значительном количестве и евреи. Однако, чтобы принимать действительное участие в политической жизни, необходимо было иметь права римского гражданства, приобрести которые было вовсе не так просто. (Впрочем, для создания "шумового фона" годились и рабы!) Как ни странно, но по римским законам, раб, отпущенный на волю римским гражданином, сам становился римским гражданином (хотя и не совсем полноценным). В самом Риме, в отличие от сельской местности, утвердился обычай отпуска рабов на волю после определённого срока пребывания в рабстве, обычно не менее 7 лет. Однако такой вольноотпущенник оставался связанным с бывшим владельцем отношениями клиентелы и в политике обычно выступал как "человек свиты" своего патрона. Некоторое количество евреев попало в Рим в качестве рабов после взятия Иерусалима Помпеем в 66 г. до н.э., т.е., за 7 лет до процесса против Флакка. Таким образом, наличие евреев среди вольноотпущенников представляется более чем правдоподобным. Но могли ли они играть к тому времени уже заметную роль? Или Цицерон, как и в случае с греками, о которых он тоже говорил, что они мутят воду в народных собраниях в Риме (параграф 17), просто апеллирует к ксенофобским и сословным предрассудкам судей? Во всяком случае, евреи-вольноотпущенники были в силу своего социального положения естественными союзниками партии популяров. А оскорбление их религиозных чувств, совершённое Флакком, несомненно сыграло мобилизующую роль в описываемой ситуации. В целом, таким образом, данный пассаж не содержит ничего действительно диффамирующего. Ибо если евреи, вчерашние рабы, смогли добиться известного веса в Риме, то это говорит только в их пользу. Хотя ничто - кроме данного (конъюнктурного!) утверждения Цицерона - не свидетельствует, что они такого веса в описываемый период действительно добились. Дальнейшие рассуждения Цицерона также не содержат чего-либо специфически антисемитского: он хвалит твёрдость Флакка, не уступившего ни варварским (а варварами для римлян были все прочие народы, исключая, разве, греков) суевериям, ни еврейской толпе, бесчинствующей на народных собраниях (крайне сомнительная версия) (параграф 67). В переводе Розы Ляст этот пассаж звучит так: "На самом деле противостоять их варварскому суеверию было актом твердости, а пренебрежение толпой евреев, разжигающих страсти в наших народных собраниях, было делом глубочайшей ответственности во имя Республики." В некоторых переводах "пренебрежение толпой евреев" превращается в "презрение". И в самом деле таково словарное значение употреблённого Цицероном слова "contemnere". Однако ясно, что в данном случае речь идёт об обороте типа "презреть опасность". Поэтому в названных уже переводах по-английски стоит "defy" (игнорировать, пренебрегать), а по-немецки "keine Ruecksicht zu nehmen" (не обращать внимания) Не выдерживает никакой критики следующее утверждение Р.Ляст: "Как мы уже отмечали, когда Цицерон обрушился на своих врагов, евреев Рима, гнездящихся на Аврелиевых ступенях, он в запале злобы припомнил им не только "еврейское золото", но и источник силы - их религию и государство. Прежде всего Цицерон заявляет, что религия евреев - это религия врагов." Разумеется, Цицерон имел в виду период военных действий, когда по факту религия, язык, обычаи и т.п. евреев были, соответственно, религией, языком и обычаями врага. Точно так же как в случае войны с любым другим народом. Таким образом, враждебность имелась в виду, естественным образом, ситуативная, а не экзистенциальная. Это вполне очевидно из контекста. По поводу того, что Помпей, завоеватель Иерусалима, оставил сокровища Иерусалимского храма в неприкосновенности, Цицерон говорит: "Я полагаю, что к сдержанности выдающегося полководца побудила не религия иудеев, наших врагов, а его порядочность" (если дословно, то "стыд" - И.О.) (параграф 68). Далее, Цицерон замечает, что и в прежние, мирные времена отправление иудейской религии плохо совмещалось с блеском римской державы, величием римского имени и римскими традициями (параграф 69), что, в принципе, соответствует истине, поскольку иудаистский монотеизм принципиально несовместим с римским язычеством. Но Цицерону это замечание понадобилось лишь для того, чтобы лишний раз пнуть истцов и лишний раз напомнить судьям, кто для них свой, а кто чужой. Ни до, ни после вышеразобранного отрывка (параграфы 66-69) Цицерон о еврейских истцах и о евреях вообще не упоминает (по крайней мере, в известном нам тексте речи, который дошёл до потомства с некоторыми лакунами). Собственно, более чем очевидно, что своим острием речь направлена против греческих истцов и свидетелей, а вопрос о конфискации еврейского золота упоминается лишь мимоходом. Поэтому вывод Р.Ляст о том, что интересующем нас отрывке проявилась какая-то особенная ненависть Цицерона к евреям ("Мне представляется, что весь приведенный выше материал несомненно свидетельствует о вражде Цицерона к евреям, как бы это ни было тяжело слышать поклонникам великого оратора, борца за гуманизм и демократию"), выглядит совершенно необъяснимым. Для такого вывода нет сколько-нибудь серьёзных оснований, даже если мы согласимся не учитывать адвокатский характер речи, с теми последствиями в отношении истцов и свидетелей, которые из такого характера неизбежно вытекают. Тон Цицерона в "еврейских" параграфах, в принципе, не злобнее тона "греческих" параграфов и вывод Розы Ласт: " В его характеристике малоазийских греков присутствует раздражение, даже некая брезгливость, но не злоба и откровенная вражда, которые Цицерон изрыгает на евреев. Малоазийские греки не мешали ему жить. А вот евреи Рима - личные враги Цицерона , и почти как катилинарии - враги оптиматов. " - представляется, мягко говоря, тенденциозным. Конечно, этот тон может показаться несколько более презрительным. Но ведь в случае с греческими свидетелями речь идёт о представителях "порядочного общества", хотя и иноземцах, а в случае с евреями - о вольноотпущенниках, возможно даже о рабах. Является, на мой взгляд, не вполне очевидным и то мнение, что слова Цицерона в адрес толпы, собравшейся на Аврелиевых ступенях, относятся действительно исключительно к евреям. Судя по контексту, Цицерон, весьма возможно, имел в виду популяров, сторонников трибуна Клодия, своих политических и личных врагов, к которым в силу обстоятельств дела примкнули политически активные евреи-вольноотпущенники. И посему в момент речи Цицерон не делает между ними различия, говоря о них в том же стиле, что и о сторонниках Катилины в своих знаменитых речах против Катилины (как это справедливо отмечает Роза Ляст). Нет никаких оснований домысливать специфические антиеврейские чувства у Цицерона, когда его тон и выражения полностью объясняются его политическими эмоциями. С.Лурье обращает внимание ещё на один случай упоминания евреев в текстах Цицерона - в речи De Provinciis Consularibus (56 г. до н.э.), где Цицерон отзывается о евреях как о "народе, рожденном для рабства". Однако, фразы, вырванные из контекста, а потом сведённые воедино, способны создать ложное впечатление и привести к ложным выводам. Ознакомимся с контекстом этого высказывания, благо русский перевод этой речи имеется в Сети ( http://ancientrome.ru/antlitr/cicero/oratio/provinces-f.htm ): "(IV, 9) А в Сирии нам и впредь держать эту Семирамиду, чей путь в провинцию был таким, что, казалось, царь Ариобарзан нанял вашего консула для убийств, словно какого-то фракийца? Затем, после его приезда в Сирию, сначала погибла конница, а потом были перебиты лучшие когорты. Итак, в бытность его императором, в Сирии не было совершено ничего, кроме денежных сделок с тираннами, соглашений, грабежей, резни; на глазах у всех император римского народа, построив войско, простирая руку, не убеждал солдат добиваться славы, а восклицал, что он все купил и может все купить. (V, 10) Далее, несчастных откупщиков (я и сам несчастен, видя несчастья и скорбь этих людей, оказавших мне такие услуги!) он отдал в рабство иудеям и сирийцам - народам, рожденным для рабского состояния. С самого начала он принял за правило (и упорно придерживался его) не выносить судебного решения в пользу откупщика; соглашения, заключенные вполне законно, он расторг, право содержать под стражей отменил, многих данников и обложенных податями освободил от повинностей; в городе, где он находился сам или куда должен был приехать, запрещал пребывание откупщика или раба откупщика. К чему много слов? Его считали бы жестоким, если бы он к врагам относился так, как отнесся к римским гражданам, а тем более к лицам, принадлежавшим к сословию, которое, в соответствии со своим достоинством, всегда находило поддержку и благоволение должностных лиц. (V, 11) Итак, вы видите, отцы-сенаторы, что откупщики угнетены и, можно сказать, уже окончательно разорены не из-за своей опрометчивости при получении откупов и не по неопытности в делах, а из-за алчности, надменности и жестокости Габиния. Несмотря на недостаток средств в эрарии, вы все же должны им помочь; впрочем, многим из них вы уже помочь не можете - тем, которые из-за этого врага сената, злейшего недруга всаднического сословия и всех честных людей, в своем несчастье потеряли не только имущество, но и достоинство; тем, которых ни бережливость, ни умеренность, ни доблесть, ни труд, ни почетное положение не смогли защитить от дерзости этого кутилы и разбойника." Как видим, и в данном случае выражения Цицерона носят чисто служебный характер и призваны вызывать у слушателей жалость к "несчастным откупщикам". Разумеется, в них сквозит и презрение к завоёванным народам, но презрение это носит общий, а не специфически антиеврейский характер. Трудно усомниться в том, что если бы наместник Сирии Габиний, которому предназначались инвективы Цицерона, по воле случая получил бы в управление, скажем, Галлию, то наш оратор непременно сказал бы, что тот отдал несчастных откупщиков в рабство галлам - народу, рождённому для рабства. Что на самом деле думал Цицерон по поводу "еврейского вопроса" мы не знаем и никогда не узнаем. Я рискну предположить, что вовсе ничего не думал, поскольку и не подозревал о существовании такого вопроса. 29.05.2005 |
Игорь Островский. Оправдание Цицерона.
