Предполагаемый полный текст десятой главы "Евгения Онегина"

I
Ты прав, читатель, что ж, не скрою,
Виновен, - замышлял обман:
Не досказать судьбу героя
И кое-как прервать роман.
Но не суди поэта строго -
Причин на это очень много.
И если б в ряд их ставил ты -
Как раз бы кончил у Читы.
Продолжить я намерен все же.
Быть перед совестью в долгу,
Ей-богу, дольше не смогу.
Жизнь - клад, но истина дороже.
Она мне цензор и указ...
Итак, подвинем наш рассказ.


II
Владыка слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Вскочив на трон отца-капрала,
Он долго корчил либерала
И будто выполнить решил
Все, что Лагарп ему внушил.
Явил он действием отвагу:
В кругу интимнейших друзей,
Свободомысленных князей,
Чернил прожектами бумагу...
Но почему-то из царя
Не получилось бунтаря.


III
Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.
Немало перьев эта птица
Лишилась возле Австерлица.
И еле спас ее узор
Тильзита тягостный позор.
А нам царя военный гений
Оставил в память той поры
Новинки воинской муштры
Да стон военных поселений.
Под этот стон и ляжешь в гроб
Ты, александровский холоп.


IV
Гроза двенадцатого года
Настала. Кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?
Нет слов - могуча сила Божья,
Почти как сила бездорожья,
Зимой, и верно, выпал снег,
Барклай был опытный стратег...
Но всех причин на первом месте,
Не сюзерен и не вассал,
Народ наш честный прочно встал,
Прочтя в победном манифесте,
Что царь, не сняв с него узду,
Лишь посулил от Бога мзду.


V
Тут Бог помог - стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь - главой царей.
Всеевропейское дворянство
Пустилось в пляс, порок и пьянство.
Наш царь скакал по городам,
Меняя лошадей и дам,
Аристократ распетушился,
Как будто вовсе не был он
Низвержен, попран, оскорблен,
А так - невинности лишился.
Из крови встав, не стал умней,
А только сделался жирней.


VI
И чем жирнее, тем тяжеле...
О, русский глупый наш народ,
Скажи, зачем ты в самом деле
Так долго носишь гнет господ?
Зачем в военную годину,
Уже держа в руках дубину,
Еe ты рано отпустил?
Иль ты забыл, иль ты простил,
Что не француз и не татарин,
Нe швед, не немец, не поляк,
А только он твой главный враг -
Рабовладелец, русский барин?
Иль на авось по старине
Ты понадеялся вполне?


VII
Авось, о Шиболет народный,
Тебе б я оду посвятил,
Но стихоплет великородный
Меня уже предупредил.
Авось теперь на службе трону:
Моря достались Альбиону,
А что за вычетом морей,
Авось подляжет под царей.
Мечтать об этом так отрадно...
Наш просвещенный новый царь
Всей суше будет государь
И с ней управится изрядно.
А нынче все - и вкривь, и вкось.
Но я надеюсь на авось!


VIII
Авось, аренды забывая,
Ханжа запрется в монастырь,
Авось по манью Николая
Семействам возвратит Сибирь,
Кого в народе тайно славят...
Авось дороги нам исправят.
Авось российская печать
О правде сможет не молчать...
Авось поэт - служитель лиры -
Придворным сможет и не быть
И даже сможет не носить
Камер-лакейские мундиры...
Но я отвлекся от времен,
Когда был свержен Напольон.


IX
Сей муж судьбы, сей странник бранный
Пред кем унизились цари,
Сей всадник, папою венчанный,
Исчезнувший, как тень зари,
Чинов британских сворой гадкой
Он схвачен был бульдожьей хваткой
И похоронен был живьем
На душном острове своем.
Измучен казнию покоя,
Он слушал грозный рев,
Подобно грохоту боев
Ласкавший сердце боевое...
Он там угас, на много лет
Оставив в мире яркий след.


Х
Тряслися грозно Пиренеи,
Волкан Неаполя пылал,
Безрукий князь друзьям Мореи
Из Кишинева уж мигал.
И на самом Олимпе знати -
В спесивой аглицкой палате -
Ударил смелый звук речей:
Поэт сразился за ткачей.
Царя имея в роли шефа,
Язвил крамолу Меттерних,
Но, вопреки стараньям их,
Кинжал Лувеля, тень Бабефа
И гильотины светлый нож
Не блекнут в памяти вельмож.


XI
- Я всех уйму с моим народом,
Наш царь в конгрессе говорил
И усмирительным походом
Чуть руки в кровь не обагрил.
Союз монархов европейских
В своих надеждах полицейских,
Чуть где подошвы припечет,
Нa наше войско клал расчет.
Cвободным мыслям нет преграды...
Как прежде, русские полки
Нa вид покорны и дики,
Исправно делают парады,
Но дух свобод исподтишка
Закрался в царские войска.


XII
Потешный полк Петра Титана,
Дружина старых усачей,
Предавших некогда тирана
Свирепой шайке палачей
Нa ужас пытки ежедневной,
Ты вдруг ответил вспышкой гневной.
И твой мучитель Шварц Сатрап
Бежал, как трус, как подлый раб.
Сам царь испуган был и взбешен:
Ведь запоют, того смотри:
"Allons enfants de la patrie!"
Весь полк бы должен быть повешен!
Но будет шум... На первый раз -
Сибирь, шпицрутены, Кавказ.


ХIII
Россия присмирела снова,
И пуще царь пошел кутить,
Но искра пламени иного
Уже издавна, может быть,
Все большим жаром разгоралась.
Уж воедино собиралась
Семья борцов, богатырей,
Дерзнувших грянуть на царей...
Друзья, друзья... - сердечной кровью
Я каждый слог о них пишу
И музу трепетно прошу,
Где не талантом, так любовью
Стихи возвысить на предел,
Достойный их прекрасных дел.


XIV
У них свои бывали сходки.
Они за чашею вина,
Они за рюмкой русской водки
Судили труд Карамзина.
В журчанье фраз его грацьозных
Ловили шум волнений грозных,
Восстаний клекот боевой
И гул свободы вечевой.
Не мало было между ними
Героев минувшей войны:
Отчизны верные сыны -
Вот им достойнейшее имя,
Неувядаемый венец
Победой кованных сердец.


ХV
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
Ярился Кюхля беспрестанно,
Каховский дулся как-то странно,
Одним желанием горя
Своей рукой забить царя,
Пылал Рылеев ярче славы -
Мой брат по песням, по борьбе,
А может быть, и по судьбе...
(Кто мне простит такие главы?!)
Рылеев! Века славный сын,
Борец, поэт и гражданин...


XVI
Дpyг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И нерешительных пугал.
Читал свои сатиры Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире зная,
Лаская в ней свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства проклиная,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.


XVII
Так было над Невою льдистой.
Нo там, где ранее весна
Блестит над Каменкой тенистой
И над холмами Тульчина,
Гдe Витгенштейновы дружины
Днепром подмытые равнины
И степи Буга облегли,
Дела иные уж пошли.
Там закипал серьезный кризис
Уже для будущих боев
Солдат готовил Муравьев,
Читая им свой катехизис,
Там рать отважных набирал
Xолоднокровный генерал.


XVIII
Там Пестель в стиле теоремы
Неотразимо развивал
Конституцьонные системы
И "Русской правдой" их назвал.
Там острый вкус перчинкой юга
"Славян" бунтарская задруга
Всему кипенью придала.
Там мысль упорная вела
К цареубийству подготовку,
Чтоб стаей пуганых скворцов
Вельмож рассыпать из дворцов,
Создать смятенья обстановку,
Чтоб развертеть восстанья меч,
Чтоб искру пламенем возжечь!


XIX
В тот год, читатель, снова в ссылке,
Зарытый в псковские снега,
Метался, как сверчок в бутылке,
Опальный Пушкин - ваш слуга.
Вдруг радость! Нет, вообразите!
С письмом от Пестеля к Никите,
Ну, кто б, вы думали, - гонец? -
Онегин! - Пушкин! - Наконец!



Талантливая подделка или копия пушкинского черновика? 28 лет назад, будучи редактором газеты "Красное знамя" в городе Рузе под Москвой, я получил от местного краеведа К. Моченова любопытный список - предполагаемый полный текст десятой главы "Евгения Онегина". Текст этот показался мне любопытным, и я его опубликовал. С тех пор вокруг этого текста идут споры. Одни считают его подделкой. Другие - переписанным кем-то подлинным текстом черновика варианта названной пушкинской главы. В пользу той и другой версии приводились и приводятся доводы, более или менее убедительные. Однако самым убедительным мне кажется выступление московского профессора математики М. Артамонова, который подверг напечатанный текст тщательному анализу по методам, разработанным литературоведом А. Белым, филологом Б. Томашевским и математиками А. Kолмогоровым и А. Марковым. Текст предполагаемой десятой главы сравнивался с текстами других двух глав гениального пушкинского творения. По тридцати параметрам сравнения М. Артамонов получил поразительные совпадения. На основании этого он сделал заключение, что предполагаемый вариант десятой главы "Евгения Онегина" "представляет несомненный интерес и требует дальнейшего текстологического изучения". Юрий Леднев, член Союза писателей России