Home Самиздат

 

 

Лея Музыкант.

 

БРИЛЛИАНТЫ ЕЛЕНЫ ГОЛЬДМАН

 

Глава 1. Подснежники расцветают в марте

 

     Февраль 1953 года в Москве выдался морозным и снежным. Сугробы по краям тротуаров аккуратно подобрали дюжие дворники. Зимняя улица Горького  выглядела праздничной. В витринах «Елисеевского» красовались фрукты и вина; витрины рыбного магазина напротив радовали глаз дарами моря - там стояли бочки с красной и чёрной икрой, балыки - всё, доступное людям с большим достатком. Это был последний месяц сталинской Москвы, но об этом никто не знал.

     Это время года особенно любил Володя Артёмов, гуляющий по улице Горького в сумерках. Это был блондин  22 лет, среднего роста, очень миловидный - с синими глазами и светлыми, слегка  кудрявыми волосами. В Институте восто-коведения, где он учился на пятом курсе, его прозвали «Сергей Есенин». Это прозвище льстило Володе, хотя он не собирался писать стихи - карьеру свою юноша собирался начать в торгпредстве СССР в Индии, куда он получит назначение после окончания института, а дальше - посольство СССР в какой-нибудь  азиатской стране, а, может быть, и в Европу удастся прорваться…

     Володя вдруг представил себя в маленьком бунгало, окружённым алыми роза-ми, и почти реально увидел, как  слуга-индус, весь в белом, с поклоном подаёт ему бокал с ананасовым соком. Замечтавшись, он чуть не сбил с ног  какого-то парня в телогрейке и потёртой кроличьей шапке - тот матерно выругался: 

     - Ишь, вырядился, стиляга проклятый, людей не видит!

     Володя быстро вернулся на московскую землю и пошёл  быстрее. Гулять ему расхотелось. Он увидел зелёный огонёк такси, поднял руку и крикнул:

     - Шеф, сюда!

   Жил он совсем рядом, на Петровских линиях, поэтому доехали за 5 минут. Вовка дал шоферу десять рублей и быстро взбежал на 5 этаж. Дома он сел за свой старинный письменный стол и глубоко задумался.

   Основания для раздумий у него были - в разгаре была антисемитская  кам-пания, в газетах каждый день появлялись сообщения о врачах-«убийцах», большую часть которых составляли евреи. Вся эта шумиха Вовку не очень волновала - он, слава Богу, был чистокровным русским, русской была и его многолетняя любовь - Галина, которая сейчас училась на  первом  курсе  его института. Правда, Вовка иногда сомневался, действительно ли мать Галины гречанка, как она числилась по паспорту, но это не имело значения (слава Богу, не в гитлеровской Германии живём). Галина, брюнетка с длинной косой и слегка раскосыми «ассирийскими» глазами, пленяла мужские сердца, но она давно - еще со школы (они жили рядом) - выбрала его, Вовку, и осенью  они должны были пожениться.                                               

     Нет, вся эта шумиха с евреями ничуть их не касалась. Собственно, Вовка ничего против евреев не имел - никогда они не становились ему поперёк дороги. У них в институте евреев не было вообще – кроме одного, Лёньки Цукермана, отец которого работал в Совинформбюро и во время войны жил в Америке.

   Высокий светловолосый Лёнька совсем не был похож на еврея.

Говорили, что мать у него русская, и он хотел взять её фамилию и переменить национальность, но в милиции отказали, и теперь Лёнька покорно нёс свой крест. Он кончил школу с золотой медалью и хотел поступать в Институт междуна-родных отношений, но у него там даже не приняли документы. Наученный горьким опытом, Лёнька в Институте  востоковедения пошёл прямо к ректору. Ректор согласился его принять, если он сдаст на «отлично» два экзамена - английский и историю. Лёнька с шести лет жил в Нью-Йорке, в Москву приехал в 14 лет и английский знал не хуже, чем русский. Преподаватель спрашивал его минут десять, и поняв, что «завалить» его не сможет, поставил «5». Вся надежда была на профессора истории, который решил, что парня можно будет «засыпать» на истории средних веков России, - абитуриенты обычно знали её хуже всех остальных разделов, 

   Профессор спросил у Лёньки, сколько жён было у Ивана Грозного, их имена и так далее. Он отлично знал, что таких сведений в школьном учебнике нет. В ответ он услышал подробный рассказ о всех семи жёнах Иоанна, их имена, причины смерти. Оказалось, что три жены царя были  отравлены слугами, остальных (кроме последней, пережившей его) отправил на тот свет сам великий государь.

   Профессор старался не показывать своё восхищение ответами Лёньки, но заметил, что абитуриенты, вместо того, чтобы обдумывать свои ответы, слушают рассказ Цукермана. Дело в том, что эти сведения Лёнька почерпнул из книги Карамзина «История государства Российского», которую он прочёл в Америке,- в Союзе в те годы эта книга была запрещена.

   Так Леонид Цукерман стал студентом Института востоковедения, но на япо-нское отделение, куда он хотел, его не приняли, а только на монгольское,- куда отправляли всех «недобравших». Но Лёнька не унывал - он быстро освоил премудрости монгольского языка, а на японский ходил так - вольным  слу-шателем 

   Красивый, хорошо одетый Лёнька нравился всем девчонкам, но Вовка знал, что он влюблён в Галку - его, вовкину  Галку, хотя это была безнадёжная любовь.  От Галки, конечно, не ускользнули влюблённые взгляды Цукермана, но она, как оказалось, до поры до времени не обращала на них внимания.

   Новогодний бал в институте для пятикурсников был особенно торжественным  - ведь это был их последний новогодний вечер в Сокольниках. Пригласили духовой оркестр: Галка в красном платье из мягкой шерсти была похожа на дивный цветок; Вовка был в тёмносинем костюме; танцевали они всё время друг с другом. Но в середине вечера объявили «белый танец», и Галка сказала, что в большом обществе неудобно танцевать только друг с другом – надо приучаться быть светскими  людьми. И совершенно неожиданно для Вовки, она подошла к Цукерману, который прямо зарделся от радости.

   «Белый танец», как показалось Вовке, длился бесконечно долго, и, забившись за колонну, он злобно наблюдал, как хорошо танцует Цукерман, как он что-то шеп-чет Галке, а она смеётся в ответ, показывая красивые зубы. Вовке хотелось немед-ленно убежать, но он остался. Недаром он готовился стать дипломатом. И когда, наконец, «белый танец» закончился, и Цукерман, поцеловав Галке ручку, подвел её к Вовке, тот ему приветливо кивнул.

 

 Однако на другой день Вовка дождался, когда счастливый Цукерман (видно, он был всё еще во власти воспоминаний о новогоднем вечере) зашел в мужской туалет, и, зайдя вслед за ним, молча показал ему финку, которую он носил на всякий случай. Цукерман собирался что-то сказать, но в это время в туалет вошел какой-то парень, и разговор не состоялся.

   Начавшаяся вскоре антисемитская компания охладила пыл Цукермана, и теперь он ходил грустный и избегал и Галину, и Владимира. Но сегодня Вовку беспокоил не Цукер - с ним все было ясно раз и навсегда. Сегодня надо было обдумать один очень важный вопрос.

   Вовка задумчиво смотрел на серебряного многорукого Будду, которого пода-рила ему Галка. Потом взял лист бумаги и стал писать:

  «Бриллианты Елены Гольдман.

1. Происхождение их - тёмное.

   2. Стоимость огромная.

   3. Необходимость их экспроприации: в противном случае их стибрят соседи или присвоит НКВД.

   4. Метод экспроприации…»

   Здесь он поставил жирный вопросительный знак. Метод ему только предстояло обдумать.

   Вовка был сильно возбуждён, и ему хотелось выпить. Мать дома спиртного не держала, и он решил пойти «отметиться» к тёте Глаше, которая торговала в разлив водкой и портвейном в маленькой палаточке на углу Петровки.

   - Мам, я пойду погуляю с Манькой,- крикнул Вовка матери.

   Мать, высокая красивая блондинка, просила его, чтоб он скорее возвращался к ужину. Вовка при упоминании об ужине вспомнил, что он весь день  ничего не ел – просто забыл пообедать в институтской столовой.

   «Ничего, - подумал он, - у тёти Глаши всегда есть в запасе закусон для пос-тоянных  клиентов: спинка воблы или ломтик отдельной колбасы». Вовка считал особым шиком выпить на морозе холодной водки из гранёного стакана. Впрочем, у ларька тёти Глаши останавливались не только работяги, но и солидные мужики в пыжиковых шапках и ратиновых пальто. Тётя Глаша, высокая женщина лет сорока, торговала с 8 утра до 10 вечера. Простоять на морозе столько времени было непросто, поэтому она часто сама прикладывалась к граненому стаканчику, притоптывая ногами в огромных валенках. Одета она была в длинный овчинный тулуп (потом модернизированный в модные дублёнки), на голове у неё был тёплый пуховый платок. Вовка был постоянным покупателем, платил хорошо, и встречала его тётя Глаша радостно. Еще издали она увидела его и замахала рукой в теплой варежке.

   - Вова, чего давно не заходил, - дружески заворчала  она, откупоривая четвертинку. – Тебе половину или полный?

- Полный сегодня, тётя Глаша, и закусочку, - он протянул ей 15 рублей.

-         Сейчас, сыночек, все будет готово.

   Тетя Глаша налила с верхом граненый стакан и соорудила бутерброд: черный хлеб, вобла, даже сливочное масло сверху положила. Вовка быстро выпил холодную водку, она обожгла ему желудок, и он поторопился закусить. Приятное тепло разлилось по телу. Обычно Вовка немного беседовал с тетей Глашей, но

 

 

сегодня он торопился домой и уже хотел отойти от ларька, но Глаша заговорила первая.

   -  Слышь, Вовк, - она склонилась к нему, дыша перегаром, - говорят, явреев будут выгонять из Москвы.

-         Как так? – удивился Вовка.

-         Да-да, - радостно закивала тетя Глаша, - мне надысь зять сказал  - всех-

всех, и квартиры их и все добро будут отдавать нам, русским!

-               А куда же их? – спросил Вовка.

-               А кто его знает, куда,  - прокудахтала Глаша, - может, в дальние колхозы,

пускай попашут землю, как наш брат, хватит им русскую кровинку пить! - вдруг громко заголосила она. – Жиды проклятые!

   Несколько прохожих обернулись, но, ничего не сказав, поспешили дальше. А два парня, одетых в форму ФЗУ, остановились рядом.

-         А что, мать, ты на них взъелась, - что, они твою водку разбавленную плохо

берут?

- Какую  такую разбавленную, - встала в позу Глаша, - кати отсюда, молокосос

проклятый!

   Парень запустил снежком прямо в лицо тетя Глаше. Она схватила свисток, висевший у нее на поясе, и громко засвистела. К киоску лениво шел постовой милиционер. Ребята побежали прочь. Вовка тоже пошел к дому.

   Вечером на улице стало совсем холодно, и Манька жалобно заскулила – замерзли лапы. Вовка взял ее на руки, положил за пазуху, собака, согреваясь, стала облизывать его лицо.

   - Эх, Манька, Манечка,  - шептал ей захмелевший Вовка, - скоро будем мы с тобой богаты, как Монте-Кристы, и буду я кормить тебя только телячьими    отбивными.

   Собака, казалось, поняла его и тихо взвизгнула от восторга.

   - Государственная тайна, - рассуждал Вовка, - какая, к черту, государственная тайна, о которой старая блядь Глаша орет на всю Петровку!

   А ему сегодня об этой «тайне» сообщил под большим секретом Валька Котов, отец которого служил на Лубянке.

   - Только, Вовка, пока никому, - строго предупредил его Валька, - это пока государственная тайна.

   - На путях стоят уже эшелоны с теплушками, - шептал Валька, - дата еще не определена, но скоро, сразу же после суда над врачами…

   В первую минуту Вовка засомневался: как? Вышлют всех евреев, не только врачей? Ну, выслали крымских татар, там всяких чеченцев – но те ведь помогали немцам, были предателями родины, а евреи сами так пострадали от фашистов! Правда, после войны они быстро поднялись и, по мнению Вовки, уже слишком быстро стали карабкаться вверх в науке, искусстве, а некоторые достали откуда-то большие деньги и не скрывали этого. Евреев было много в дорогих московских ресторанах, на модных черноморских курортах. Да, стоило припугнуть их немного, сбавить спесь – но высылать?

   Впрочем, теперь он не сомневался, что Валька говорит правду. Богатые еврейские квартиры разграбят соседи, прежде чем их опечатает НКВД, а потом и сам НКВД займется этим. Конечно, не все евреи богаты – вот у его приятеля

 

 

Жени Дыскина, который живет с матерью в их доме, брать нечего - вошь на аркане. А вот у Лены, Ленки Гольдман…

   После ужина Вовка лег на свой широкий диван за огромным шкафом, отде-лявшим его половину. Комната у его семьи была большая, метров сорок, и он устроил себе уютный уголок у окна. Вовка лежал в темноте, только из окна падали на стену голубые тени, и думал, думал…

   Его с детства считали лихим парнем, он всегда мог дать сдачи и постоять за себя. Он хорошо учился, но в старших классах стал выпивать, любил приглашать девушек в хороший ресторан, курить дорогие сигареты. Все это требовало денег, много денег. Таких денег у него в семье не было. Когда он поступил в прес-тижный институт, расходы увеличились. Надо было хорошо одеваться и иметь порядочно денег на карманные расходы.

   Конечно, он не мог позволить себе то, что было доступно генеральским сынкам и маршальским дочкам: дачные вечеринки, где шампанское лилось рекой, ужины в ресторанах, где за один вечер прокучивалось по тысяче рублей.

   Да, он старался не завидовать этим дебилам. Сын Патоличева (наркома внешней торговли) приезжал в институт четыре раза в месяц, экзамены у него принимали при закрытых дверях. Валька Громыко приходила на лекции в декольтированных панбархатных платьях, в вырезе была видна ее пышная грудь. Она переспала со всеми симпатичными парнями в институте,  кроме Вовки, которому она была органически противна. Часто на лекциях Валька вытаскивала какой-то альбом и, улыбаясь, рассматривала его. Говорила, что в этом альбоме находятся фото-графии ее любовников в голом виде под номерами. Вовка вдруг подумал, под каким номером был бы он, и сплюнул. Нет, он хотел быть первым и только первым.

   Первым он был у Галки; первым он мог бы быть у этой Ленки Гольдман, если бы захотел.

   Познакомился он с Леной этим летом в пансионате в Крыму, где отдыхал вместе с Галкой. Потом знакомство продолжилось в Москве. Лена жила вместе с матерью в больших, хорошо обставленных комнатах на улице Горького. Отец ее, какой-то еврейский делец, недавно умер. У Лены часто собиралась молодежь, играли на пианино, пили хорошее вино, танцевали. Лена миловидна, но с Галкой, конечно, ее не сравнить. Ей было 20 лет, но в ней была какая-то детская наив-ность. «Маленькая хозяйка большого дома» - звал он ее и целовал в щечку. Однажды он пришел в гости к ней со своим сокурсником  - долговязым  Олегом, и Лена тотчас влюбилась в него. Но дружба её с Вовкой стала ещё тесней, она часто звонила ему, приглашала в гости, угощала хорошим вином.

   Вовка понимал, что ей очень хочется услышать от него, как  к ней относится Олег, собирается ли он на ней жениться.

    Вовка знал, что честолюбивый Олег, который собирался сделать блестящую карьеру на  внешторговской ниве, никогда не женится на еврейке, да ещё в разгар антисемитской кампании, но предпочитал молчать об этом. Ленка была так влюблена и счастлива, что даже антисемитская кампания, которую так больно переживали все евреи, мало трогала её.

   «Ленка и не подозревает, что её такая богатая и благополучная жизнь скоро кончится, и придется ей с матерью ютиться в какой-нибудь комнатушке, в избе у деревенской бабы», - подумал Вовка даже с какой-то горечью. Он же не верил, что евреев поселят в бараках в степи. А кому тогда  достанутся ее картины, анти-квариат, бриллианты? Особенно его волновали ленкины бриллианты.

   Вовка встал, вынул свои записи, еще раз написал:

   «Бриллианты Елены Гольдман – описание.

1.      Кольцо - 2 карата, старинное, русской работы, в платине.

2.      Кольцо – 2 карата, обрамленное десятью мелкими камнями («ромашка»).

3.      Кольцо с шестнадцатью бриллиантами формы «маркиза».

4.      Прочие (золотые колечки с дерьмовыми камнями – бирюза, топаз)».

   Подробные сведения об этих драгоценностях он получил от самой Ленки, которая любила носить их и любоваться их блеском. Вовке тоже нравилась чудесная игра камней.

   После войны бриллианты стали очень дорогими, и он знал, что даже в Индии настоящие драгоценности будут ему не по карману.

- А можно на них купить «Победу» (популярная марка машин того времени)? –

спрашивал он шутливо у Ленки.

-         Даже две, - победоносно отвечала она.

   Да, Ленка доверяла ему, считала своим другом, а он собирался «стибрить» (нет, что за слово), присвоить ее драгоценности. Ему стало немного стыдно. Но ведь все равно Ленке не удержать их, рассуждал он: оденет на палец – оторвут вместе с пальцем, положит за пазуху – кто знает, что может случиться за дальнюю дорогу да еще в теплушке. Нет, он сделает благое дело, освободив ее от этих камней.

-         Итак, - сказал вслух Вовка, - я, как Остап Бендер, становлюсь охотником за

бриллиантами, но, как и он, я буду чтить уголовный кодекс.

   В его изобретательной голове после разговора с Валькой созрел некий план – недаром он начитался детективов, а Агату Кристи читал по-английски. Он отли-чно знал, где Ленка хранила свои драгоценности, не раз она при нем открывала маленький ящичек старинного секретера и вынимала из него кольца. Ключ от ящичка она прятала на верхней полке шкафа, который всегда был открыт. Впрочем, Вовка подозревал, что ящичек можно открыть и без ключа, чуть поддев створку старой дверцы перочинным ножиком.

   Но, конечно, на все это требовалось время. Ленка лишь на несколько минут убегала на кухню, чтобы поставить чайник или поджарить ему яичницу. Необходимо было изолировать ее минут на тридцать – а как это сделать? Конечно, если бы она пила, можно было подпоить ее, и, когда она уснет, спо-койно взять все и уйти. Но Ленка пила мало, а если бы он стал настаивать, это показалось бы ей подозрительным. А если подсыпать ей в вино немного сонных таблеток? Она должна быстро уснуть – она не очень крепкого сложения. У матери Вовки были таблетки барбамила, которые она часто принимала  перед сном. Но сколько таблеток насыпать в вино, чтоб Ленка быстро уснула и таблетки не принесли ей особого вреда?

   Пока Вовка решил несколько дней испробовать действие таблеток на себе. Он взял у матери флакончик с таблетками, растолок две штуки, открыл бутылку сухого вина, налил вино в небольшой бокал и кинул туда белый порошок. Вовка чуть пригубил вино – оно горчило, значит, надо добавить еще немного сахара. Он посмотрел на часы – пол-одиннадцатого вечера.

   - Интересно, через сколько времени я усну? – сказал он самому себе. Правда, после всех сегодняшних треволнений он чувствовал, что уснет мгновенно – и без всякого снотворного.

  

 

   Вовка приготовился выпить вина, но в это время зазвонил телефон.

   Звонил Олег. Они поговорили об институтских делах. Между прочим, Олег сказал, что Ленка взяла две путевки в подмосковный дом отдыха, и они послезавтра поедут туда на двенадцать дней.

   - Днем я буду кататься на лыжах, вечером – писать диплом. В общем я хорошо устроился, - весело сказал Олег. – Гораздо лучше, чем сидеть дома с Алексашей (Олег жил в одной комнате с матерью и отчимом).

   - Да, ловко устроился, - подтвердил Вовка. А сам подумал: «А как же мой план?»

   Он положил трубку, сердце глухо забилось. Итак, у него остается один день – завтра. Через двенадцать дней они вернутся, и неизвестно, что может произойти при нынешнем калейдоскопе событий.

   На мгновение у него мелькнула мысль отказаться от всего. Но он уже принял решение.

   - Владимир, будь мужчиной, - сказал он себе, выпил залпом бокал вина со сно-творным и, бросившись на диван, уснул мертвецким сном.

   На следующее утро он проснулся. Яркое позднее солнце заливало комнату. На часах было девять утра. Он медленно встал. В стенку постучала встревоженная мать.

-         Вова, ты встал? Я уже беспокоилась – не заболел ли?

   Действительно, даже после вечеринок Вовка не вставал так поздно. Очевидно, снотворное сделало свое дело. Но голова была ясной.

   - Мама, все хорошо, очень хорошо - сказал он, - просто вчера устал немного. Сегодня пойду на каток – зима кончается, а я толком и не катался.

   Он пошел на «Динамо» - небольшой каток на Петровке, очень модный в то время. Сюда приезжали даже с окраин Москвы, а уж ребята из центра считали его своим. 

   Обычно на «Динамо» было много народу, но сегодня, в будний день, каток был почти пуст. По льду скользили какие-то прогулявшие школу малолетки. Взявшись за руки, каталась солидная парочка. Выделялся сухопарый старик в старом лыж-ном костюме, с военной выправкой. Он крутил несложные пируэты на фигурных коньках. «Наверное, был чемпионом еще при Николае втором», - подумал Вовка.

   Сам он ходил на этот каток еще с третьего класса. Здесь он познакомился с Гал-кой, здесь начинался их роман…

   Вовка легко скользил по льду на своих «гагах», он уже сделал пять кругов. Настроение у него было отличное – кажется, все шло по намеченному им плану.

   Еще утром Вовка созвонился с Ленкой, и она пригласила его на прощальный ужин. Мать ее вечером уходила на работу. Две таблетки барбамила были рас-толчены и насыпаны в небольшой бумажный кулек. Вовка прихватил с собой бутылку «Хванчкары» - вкусного грузинского вина, которое очень любила Лена. Вино было сладким, и горьковатый вкус лекарства должен был меньше чувствоваться.

   Однако, хотя Вовка и считал, что хорошо подготовился «к делу», иногда ему становилось не по себе. Он старался отогнать от себя тревожные мысли и закру-чивал лихие пируэты, подпевая льющейся из репродуктора мелодии:

              Пусть декабрь кажется маем,

              И в снегу я вижу цветы,

              Почему, как в мае, сердце замирает?

              Знаю я – и знаешь ты!

   Вдруг песня из «Серенады солнечной долины» прекратилась. В репродукторе зазвучала скорбная мелодия 6-й симфонии Чайковского.

   Вовка от удивления даже перестал кататься. Никогда на катке не звучала подобная музыка. Что-то перепутали, или кто-то нарочно ее пустил. Малолетки продолжали кататься, не обращая на это внимания, но солидные люди пере-глянулись. Эти скорбные аккорды звучали необычно в веселой карусели катка. К Вовке подъехал старый фигурист.

   - Да, молодой человек, - серьезно сказал он, - это – народ, любимый Богом. Кто его обижает, жестоко поплатится.  

   -А почему именно их обижают? – заносчиво спросил Вовка, - значит, заслужили, так-то, дед? 

   - А вы с большим уважением могли бы говорить с бывшим статским советником! – сказал старик.

   Вовка посмотрел на него с недоверием и быстро отъехал прочь. «Какой-то буржуй недорезанный», - подумал он. В институте строго следили, чтобы студенты не поддавались ни на какие ухищрения буржуазной пропаганды.

   Ровно в семь часов вечера Вовка позвонил в ленину квартиру. Лена открыла дверь. Она была в серой плиссированной юбочке и красной кофте, красиво обрисовывающих ее стройную фигуру.

- А, здорово, Вовка, - радостно встретила она его.

   Вовка вошел в комнату, снял пальто, шапку.

   - Ну, что, будем праздновать ваш с Олегом медовый месяц, - сказал он, вынимая из сумки «Хванчкару».

   Ленка захлопала в ладоши – это было ее самое любимое вино. Она достала красивые хрустальные бокалы, разлила «Хванчкару».

   - Ну, - поднимая бокал, сказал Вовка, - выпьем за ваш с Олегом медовый месяц едь там у вас с Олегом будут все условия!

   - Ну да, условия, - усмехнулась Лена. – Олег будет жить с двумя дедулями, а я  с  двумя бабулями – условия!

  - А ты отправь дедуль к бабулям или наоборот, и комната освободится, - пошутил Вовка.

   - Да, хорошо бы, - сказала Лена, - только вряд ли это выйдет. Придется целоваться на морозе.

   - Да, целоваться на морозе можно, а делать кое-что еще будет холодновато, - пошутил Вовка.

   Лена замахала руками.

   - Никто не собирается ничего такого делать, - покраснев, прошептала она.

   - Тебе-то, может, это и не надо, но Олег – мужчина, ему трудно без этого, и давай выпьем, чтоб это у вас скорее свершилось.

   Вовка поднял бокал и выпил до дна, Лена чуть пригубила.

   - Да торопись, Ленка, а то найдет Олег какую-нибудь девчонку, - подзадоривал ее Вовка.

   - А сейчас у него кто-нибудь есть?  - вдруг спросила Лена.

   Вовка замешкался, но быстро нашелся:

   - А вот скажу, когда принесешь горячей картошечки. Знаешь, я был на катке и очень проголодался.

   Лена побежала на кухню. Вот сейчас самое время насыпать в вино порошок, но Вовка нервничал, тянул время.

    Он вышел в соседнюю комнату, закурил сигарету. Потом подошел к заветному секретеру, и здесь он с изумлением увидел, что в дверце маленького ящичка торчит ключ. Он одел на руки заранее приготовленные нитяные перчатки и открыл дверцу ящичка. На видном месте лежала шкатулка с драгоценностями. Он быстро открыл ее: все знакомые ему кольца были на месте, но появилось новое, которого он не видел. Это было овальной формы кольцо с крупным изумрудом в центре и бриллиантами по краям: в полутёмной комнате, освещённой только настольной лампой, они переливались нежно-розовым цветом.

   «Самые дорогие, розовой воды», - подумал Вовка. Он быстро взял кольцо и спрятал его в боковой карман пиджака. Затем, загасив сигарету в серебряной пепельнице, вышел из комнаты.

   В столовую тотчас вбежала Лена.

- Ну, скоро картошка будет готова, - сказала она, - говори, что обещал!

   - Что? – удивленно спросил Вовка. Он уже забыл о предыдущем разговоре.. Теперь ему хотелось поскорее уйти, но сразу сделать это было неудобно.

   -А есть ли сейчас какая-нибудь девчонка у Олега, - напомнила ему Лена, - скажи откровенно!

   Вовка быстро нашелся:

- Сейчас нет, а осенью была, - сказал он. - Да что-то не помню.

   - Так уж и не помнишь, - не поверила Лена. – А ты вспомни, вспомни!    

   Но Вовка думал о том, как все удачно получилось, и не надо подсыпать Ленке никакого порошка. И бриллианты все ее любимые на месте, а это кольцо могло и завалиться куда-то, и она не станет его искать.

  - А я знаю, как ее звали, - прервала его мысли Ленка, - Нелли, меня один раз так назвал Олег.

   - Ну и черт с ней, - сказал Вовка, - давай неси картошку.        

   Он снова разлил вино в бокалы. Ароматная картошка аппетитно дымилась.

   - Ну, теперь выпьем за настоящий ваш медовый месяц – этой весной! – серьезно сказал Вовка.

   - Какой уж настоящий, - грустно сказала Лена, допивая вино. – Олег и домой к себе в Останкино ни разу не пригласил, с матерью не познакомил. Только по телефону с ней говорю.

   - И охота тебе на «аннушке» тащиться туда целый час? – спросил Вовка. («Аннушкой» назывался трамвай, ходивший по кольцу «А»).

   - Да, охота, - сказала Лена, - погулять в Останкинском парке, познакомиться с его мамой…

   - А знаешь что, - сказал Вовка, которому в голову пришла новая мысль, - пойдем сейчас ко мне, ты ведь у меня тоже не была – посидим, послушаем музыку.

   Он подумал, что Ленка не должна обнаружить пропажу сразу после его ухода.

   Лена охотно согласилась. Вовка пошел в прихожую за лениной шубой. Когда он возвратился в комнату, то с тревогой увидел, что Лена стоит у открытого ящика секретера и удивленно смотрит в шкатулку.

   - Ну, идем, - позвал Вовка; он стоял рядом, держа ее шубу наготове.

   - Подожди, - как странно! – голос ее дрожал, - только что здесь лежало кольцо.

   - Какое кольцо? – спокойно спросил он.

   - Кольцо с большим изумрудом, - озабоченно сказала Лена, - мама только вчера взяла его из сейфа.

   - Да откуда я знаю, где оно, - огрызнулся Вовка, - я и в комнате этой не был, вот сейчас вошел вместе с тобой.

   - Нет, был, - быстро сказала Лена, - я чувствую, что здесь накурено. А вот и твоя сигарета.

   - Почему моя? Может, здесь у тебя кто был до меня, - Вовка становился груб.

   - Нет, никого не было, ты знаешь! – закричала Лена. Что-то в его тоне укрепило возникшие у нее подозрения.

   - Ты взял, - закричала она громко. И тише добавила:

   - Вовка, ну если ты пошутил, отдай, я никому не скажу. Это мамино кольцо. Как я ей скажу, что оно пропало?

   Вовка на минуту заколебался. Дело принимало скверный оборот. Действительно отдать, превратить все в шутку? Но Ленка не такая дурочка – она наверняка поймет, что это вовсе не шутка! После подобной «шутки» он, скорее всего, вообще не сможет появиться в этом доме. Кроме того, Ленка может рассказать обо всем Олегу, а тот, в общем, подлый парень, и в конце концов молва разнесется по всему институту. Все это молнией мелькнуло у него в голове. Нет,, надо играть до конца.

   - Ну, знаешь, если ты несешь на меня такую скверну, я ухожу не прощаясь.

   Он пошел в прихожую и стал одевать пальто. Но Ленка быстро заперла дверь на ключ.

   - Нет, не уйдешь! – крикнула она. – Я буду звонить в милицию.

   Она быстро подбежала к телефону и стала набирать номер. Вовка подскочил, выдернул телефонный шнур из розетки, от неосторожного движения аппарат упал на пол и разбился.

   - Ах ты, сука! – закричал он, схватив ее за руки, - открывай дверь и выпусти меня, а то я тебе!

   Вовка грубо замахнулся на Лену – он уже плохо владел собой.

   Ленка с удивлением посмотрела на него, но его грубость придала ей сил.

   - Сейчас открою дверь, позову соседей, и мы вместе тебя обыщем! – крикнула она и уже подошла к двери, он Вовка грубо оттащил ее, взял за руки и, несмотря на то, что она больно вцепилась ему в волосы, понес на диван.

   Положив ее на диван, он оторвал ее руки от своих волос и закрыл ей рот ладонью. Лена больно укусила его за руку. Тогда он, увидев на спинке дивана небольшую подушку, схватил эту подушку и накрыл ею лицо девушки, а сам лег сверху…

   Он чувствовал, как Лена дергается в конвульсиях, однако подушку не убирал. Сколько времени прошло? Он не знал – время сжалось в клубок…

   Но вдруг Вовка взглянул на часы. Было двадцать минут десятого – через десять минут вернется с работы мать Лены.

   Он быстро встал, снял подушку с лица Лены. Девушка лежала неподвижно, глаза ее были открыты, рот полуоткрыт, из носа сочилась тонкая струйка крови.. Он взял ее за руку – рука бессильно упала. Вовка тихонько позвал ее:

   - Лена, Лена…

   Она не отвечала. «Мертва, - с ужасом подумал он, - а, может быть, в обмороке?» Но тотчас вспомнил – сейчас придет мать Лены и застанет его наедине с, может быть, мертвой дочерью. На столе стояли два бокала, бутылка вина, ложки, тарелки – все это изобличало трапезу на двоих. Он быстро сгреб все со стола и положил в спортивную сумку, потом быстро оделся. Осторожно открыл дверь квартиры, спустился по лестнице.

   На лестнице Вовка тоже никого не встретил, но, когда он открывал дверь парадного, то, торопясь, чуть не сбил с ног какого-то парнишку лет восемнадцати с коньками наперевес.

   Вовка быстро пошел по улице Горького, еще не полностью осознавая, что же произошло. Всё случилось не так, как он хотел, - это он хорошо понимал. Он не хотел причинить Ленке зла – и вот она ранена или даже мертва, скорее всего – мертва.

   Он представлял, что вот сейчас пришла с работы мать и увидела мертвую Лену.. Что она сделает? Вызовет врача, милицию? Ему стало страшно, все тело пронзила какая-то дрожь. Он шел как раз мимо ресторана «Арагви», рядом стоял большой контейнер с мусором, он кинул сумку в контейнер и вздохнул с облегчением. Теперь все – все ли?

   «Эх, надо было отдать ей проклятое кольцо. Как бы сейчас было хорошо», - подумал Вовка. Но было уже поздно…

   Он вдруг почувствовал, что устал, устал страшно за весь сегодняшний день, и ему захотелось скорее к себе на диван за занавеску.

   В доме было как всегда спокойно и уютно. Манька, обрадовавшись его приходу, завиляла хвостом. Отец с матерью ужинали под большим шелковым абажуром.

   - Вова, будешь есть? – позвала мать.

   - Нет, мама, я сыт, - отозвался он. – Знаешь, я сейчас лягу спать, и не зови меня, пожалуйста, к телефону.

   - А если Галя?  - спросила мать.

   - И ее тоже я сегодня не хочу видеть, завтра сам ей позвоню.

   Он пошел к себе, зажег настольную лампу, стал раздеваться.

   Из внутреннего кармана пиджака вынул кольцо и поднес его ближе к свету. Бриллианты сверкали разноцветными огнями, и вдруг в какой-то миг засияли одним алым цветом. «Будто кровь», - подумал Вовка. Он вспомнил струйки крови под носом у Лены. Ему захотелось немедленно выкинуть кольцо в окно. Но его трезвый, насмешливый ум взял верх над этим порывом.

   - Не будем разыгрывать из себя Раскольникова, - сказал себе Вовка, - сейчас я лягу спать, а утро вечера мудренее.

   Он вынул пакетик со снотворным, предназначенным для Лены, растворил его в вине и заснул тревожным сном.

   Проснулся он на этот раз рано, с каким-то странным чувством надвигающейся беды. Мать за стеной гремела посудой, отец уже ушел на работу.

   - Тебе звонил Олег, - крикнула мать, - просил срочно позвонить.

   Вовка тотчас понял, в чем дело. Он позвонил  немедленно.

   - Ты знаешь, убита Лена.

   - Что ты говоришь? Когда? – Вовка пробовал удивиться.

   - Вчера вечером. Задушена диванной подушкой. Похищено дорогое кольцо. Вечером милиция оцепила весь подъезд, допрашивали жильцов каждой квартиры, - голос Олега звучал глухо и монотонно. – Но самое паршивое, что следователь вызывает сегодня меня – понимаешь, меня! – ее мать сказала, что я часто бывал в их доме. Да, мать увезли в больницу, - добавил он, - в квартире дядя с теткой.

   - Наверняка она открыла дверь какому-то бандиту с улицы, - уверенно сказал Вовка.

   - Нет, следователь уверен, что убил свой человек, который не раз бывал в их доме. Но начнут с меня, черт подери. Правда, у меня железное алиби – вчера я был с матерью в театре, и билеты у меня есть.

   Олег был явно расстроен и встревожен

   - Ну и вляпался я в это дело, - всердцах сказал он.

   - Ты извини меня, старик, - расстроенно начал Вовка, - я тебя с ней познакомил.

   - При чем тут ты? Мне самому надо было быть умнее!

   «И так уж больно умен», - подумал Вовка.

   - Да, печальная история – а мне жаль Ленку… - он хотел что-то добавить, но ничего не придумал.

   - Нам бы из этой истории выпутаться, и чтобы в институте ничего не узнали. Тебя ведь тоже могут вызвать.

   - Это конечно, - спокойно протянул Вовка, - в ее записной книжке я первый на букву «А».

   Они еще поговорили немного. С тяжелым чувством Вовка положил трубку. Сразу вслед раздался звонок Галки.

   - Вовка, слышал новость – убита Ленка Гольдман, украдены ее бриллианты, мне звонил Олег. Ну, как тебе это нравится?! – в голосе Галки звучало торжество. – Вечно эта Ленка хвасталась своими бриллиантами, и именно из-за них ее убили!

   Вовка бросил трубку, выдернул шнур из розетки – пусть думает, что что-то случилось с телефоном.

   - Ехидная дура! – сказал он так громко, что мать спросила:

   - Вова, это ты про кого?

   - Да так, мама, вспоминаю вчерашнее кино, я ведь вчера вечерком забрел в кино.

   А сам подумал: «Действительно – кино. Вызывать будут всех знакомых ребят. Может быть, у всех будут делать обыск».

   Ему стало страшно. Надо было решать, что делать с кольцом. Оно так и лежало в ящике стола, завернутое в носовой платок. Необходимо его вынести из комнаты – куда? Взгляд его упал на маленький балкон, занесенный снегом. Его не открывали зимой.

   Вовка вышел на балкон. Он был почти пуст, только в углу стояло несколько пар старых лыж. Вовка взял металлическую коробку из-под чая, положил туда завернутое в носовой платок кольцо, завернул коробку в старый плащ и отнес на балкон.

   Раскопав снег, он соорудил небольшую ямку, в которую положил завернутую в плащ коробку. Затем засыпал ямку снегом. «Так пролежит по крайней мере до середины марта», - подумал Вовка.

   Было около полудня. Вовка взял книжку и попытался читать. Нет, не получалось, надо было включить телефон, ведь могут быть какие-то новые сведения от Олега, может быть, то, что коснется его.

   Но сидеть дома и ждать страшных звонков просто не было сил. Он решил уйти из дома – если будут звонки, мать передаст. Час, два три он бесцельно бродил по улицам, прошел Тверской бульвар, вышел к памятнику Гоголю. Невыносимая тоска душила его, и некому было ее высказать, некому рассказать, что он пережил и как несчастен. Он вспомнил холодный голос Олега, злые слова Галки…

   «У Раскольникова была хоть Сонечка Мармеладова», - подумал Вовка.

   Уже стемнело, когда он забрел в какой-то пустынный арбатский переулок и впереди увидел девицу высокого роста в коротком пальто. Девица шла не спеша, словно ждала кого-то. Он подошел к ней и сказал:

   - Здорово, курочка!

   Девица посмотрела без удивления и спокойно сказала:

   - Здравствуй, петушок.

   У нее было круглое лицо и маленький курносый нос. «Ну, прямо Катька из блоковских «Двенадцати», - подумал Вовка и вспомнил:

              Ах ты, Катя, моя Катя,

              Толстоморденькая…

   - А как тебя зовут? – спросил он.

   - Катя, - ответила она.

   «Вот здорово», - подумал Вовка.

   - А тебя? – спросила в ответ девица.

   - Алексеем, - ответил он, - а можешь звать Лешкой.

   Он взял девицу под руку.

   - А любить меня будешь? – прямо спросил Вовка.

   - Это смотря сколько дашь, - просто ответила Катя. Вовка вынул пятьдесят рублей – больше у него не было. Катя спокойно взяла деньги, сунула их за пазуху.

   - Здесь близко есть черный ход, - зашептала она, - там сейчас никого нет.

   Через несколько минут они вошли в маленький двор, занесенный снегом, где стоял многоэтажный дом. Катя быстро юркнула в открытую дверь черного хода. Вовка пошел следом за ней. Дошли до третьего этажа. Катя стала расстегивать пальто.

   - А «баковка» у тебя есть? – спросила она деловито.

   - Нет, - ответил Вовка, - но я так, осторожно.

   - Вы все так говорите, а потом на полную катушку. Нет – пятидесяти мало. Давай сто.

   - У меня больше нет, - сказал Вовка.

   Катя задумалась:

   - Ну тогда давай просто так пожмемся, - предложила она и, расстегнув пальто, подошла к нему.

   Вдруг на верхней площадке открылась дверь, кто-то посветил фонариком. Катя бросилась бежать вниз по лестнице. Вовка вслед за ней. Какой-то мужской голос кричал:

   - Держи их!

   Вовка стремглав бежал по переулку, свернул в другой, оглянулся. Никого не было. Катя тоже испарилась. Вовка шел теперь не торопясь. Это приключение, как ни странно, рассмешило и успокоило его. «Нет, перевелись теперь Сонечки Мармеладовы, остались они в девятнадцатом веке, - а теперь одни деловитые Катьки. Все, хватит с меня приключений. Завтра пойду в библиотеку, а там будь что будет».

   В девять утра следующего дня он занимался в огромном зале Ленинской библиотеки. Его увлекала тема дипломной работы – буддистская религия в Индии девятнадцатого века. Ему нравились идеалы этой религии – спокойствие и терпение. Многорукие Будды стояли века в зарослях индийских джунглей, и смерти, рождения, войны не нарушали их спокойствия.

   Он и сам хотел набраться спокойствия, но невольно возвращался к своим невеселым делам. Особенно его взволновал рассказ Олега о разговоре со следователем. Следователь, дотошный и вредный, интересовался их дружбой, спрашивал, как часто они вместе приходили к девушке, просил показать Вовку на фотокарточках (у следователя был фотоальбом Елены).

   - И ты показал? – тревожно спросил Вовка.

   - А что мне было делать, все равно бы ее мать показала…

   И Вовка невольно согласился с ним.

   Ничего определенного следователь Олегу не сказал, но обещал еще раз вызвать его, когда будет нужно. Вовка тоже каждый день тревожно ждал вызова, звонка или открытки, - но пока было тихо. Он каждый день ходил в библиотеку с утра и возвращался только поздно вечером. Внешне он был тот же – родители не замечали никаких перемен, но сам он знал, что очень изменился.

   Ему не хотелось видеть прежних друзей, он разлюбил шумные вечеринки, а главное – прошла его любовь к Галке. К его Галке, которой он так гордился. Галка звонила ему постоянно, не заставая дома, стала звонить ранним утром и поздним вечером – она не могла понять, что случилось. А у него в ушах стоял ее резкий голос: «Ну, как тебе это нравится?», и он вспоминал мертвую Лену.

   Вовка отказался прийти к Галке даже тогда, когда она сообщила, что ее родители, наконец, надолго уйдут из дома, и они могут устроить «египетские ночи» - так они называли свои интимные встречи, где Галка изображала Клеопатру.

   Однажды, придя поздно домой, Вовка застал у себя Галку – она ждала его. Губы ее были ярко накрашены, щеки слегка подрумянены. Он не видел ее уже дней десять, а ведь раньше не мог прожить без нее и дня…

   - Ну, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, - со смехом заявила Галка. Она обняла его и поцеловала – пахнуло запахом «Белой сирени».

   - Ну, расскажи, как живешь? – весело начала она.

   Они немного поговорили об институтских делах (он давно не был в институте, так как пятикурсников отпустили писать диплом). После ужина Галка рассчитывала, что они пойдут в его уголок, где он обычно ласкал ее, но Вовка заторопился вывести  Маньку гулять.

   - А то будет будить меня с пяти утра, - объяснил он.

   Они вышли вместе. Вовка проводил Галину домой – она жила на Петровке.

   С тех пор Галка не звонила ему – обиделась. Вовке было все равно…

   Несколько дней спустя Вовка, как всегда, занимался в библиотеке. Устав от вязи индийских букв, он начал читать «Правду». Большая статья о детских врачах, делавших детям вредные прививки, пестрела еврейскими фамилиями. «Беликова Мария Семеновна (Бельчикова Мирра Соломоновна)», - читал Вовка. «И как это они все хотят стать русскими, - подумал он, - только плохо у них это получается. Вот и мать Цукермана - вдруг вспомнил Вовка, - тоже какая-нибудь Бельчикова,, скрытая еврейка». Вдруг он увидел напротив себя за столом самого Цукермана в красивом свитере с вышитыми оленями. Тот внимательно читал какую-то книгу, изредка делая выписки.

   «Надо же, как спокойно сидит и занимается, когда о них пишут такое…»

   Вовка подошел к нему, взял за плечо:

   - Леня, идем покурить.

   Цукерман удивленно оглянулся, но пошел вслед за Вовкой.

   - Ты извини меня, Леня, - начал Вовка, - за тот инцидент в туалете.

   - Ну что ты, - сказал Цукерман.

   - А знаешь, я совсем порвал с Галкой, - спокойно сказал Вовка, - нашел себе еще более красивую – ну вылитую Джину Лоллобриджиду. А ты, если хочешь – бери ее себе, - голос Вовки звучал насмешливо, - только учти: я жил с ней два года, и пришлось ей сделать несколько абортов, и теперь, вероятно, у нее не будет детей. А вы, евреи, так любите маленьких детей…

   Цукерман встал и влепил Вовке такую оплеуху, что тот едва не упал с дивана. Ошеломленный Вовка все еще сидел на диване, а Цукерман спокойно шел по коридору. Двое мужчин, наблюдавших эту сцену, подошли к нему:

   - Может быть, вызвать милицию?

   - Нет, не надо, - ответил Вовка и пошел в читальный зал. Цукермана там уже не было.

 

                                                 ***

 

   Прошло уже две недели тревожного ожидания, а к следователю Вовку все не вызывали. Он стал понемногу успокаиваться: теперь следователям не до этого дела, народ требует расправы над врачами-убийцами, да и над всеми евреями; ясно, что все юристы заняты этим. Какое кому будет дело до одной убитой еврейской девчонки?!

   Как и прежде, он каждый день ходил в библиотеку, а вечером гулял с Манькой по своему переулку.

   Обычно в одиннадцать часов переулок был пуст, но однажды вечером Вовка увидел девушку в котиковой шубке. Она гуляла со спаниелем. Собачники знакомятся быстро. Девушка сказала, что зовут ее Наташа, что живет она у Парка культуры в отдельной квартире, а здесь поселилась временно – заболела одинокая тетка. Училась Наташа на четвертом курсе экономического факультета. Они поговорили о том, о сем – больше о погоде, что вот сегодня кончается зима, завтра 1 марта – весна, а еще холодно…

   - А весной хочется цветов и улыбок таких симпатичных девушек, как вы, - патетически воскликнул Вовка. Девушка ему понравилась. Они договорились встретиться завтра пораньше.

   Назавтра, быстро погуляв с собаками, отправились вместе бродить по Петровке и незаметно очутились на Красной площади. Часы на Спасской башне пробили двенадцать.

   - Мне пора домой – тетя будет волноваться, - заторопилась Наташа и побежала вперед.

   - Вы прямо Золушка, которая убегает от принца, - пошутил Вовка, - вот только у вас нет хрустального башмачка.

   - И вы действительно воображаете себя прекрасным принцем? – голос Наташи звучал насмешливо. Вовка насторожился – нет, эта девушка не «клюнет» на дежурные комплименты, она умна, это видно сразу.

   - Нет, я не прекрасный принц, - серьезно сказал он. – Однако как всякий смертный, я ищу свой идеал женщины и пока не нашел его.

   - Вот как? Я слышала, что вы давно его нашли. Моя тетка часто видит вас с красивой брюнеткой, - заметила Наташа.

   - Ваша тетка – прекрасный дозорный, - ответил Вовка, - только все это уже в прошлом, а сейчас я свободен, как ветер. А вы, Наташа? У вас есть друг-мужчина?

   - А вот я вам сейчас не скажу, - засмеялась Наташа.

   - Жаль, что у меня нет тетки, которая живет около вашего дома, - пошутил Вовка, - только знаете ли, - он взял ее за руку, - мне бы хотелось сказать вам очень многое на трех языках, которыми я владею, - на русском, английским и трех наречиях хинди – но я только скажу коротко: вы – прелесть.

   Он поцеловал ей  руку. Назавтра решили пойти в кино, и Вовка с утра поехал в кинотеатр «Центральный» и взял билеты на итальянскую комедию. Он одел свой лучший костюм – после кино собирались с Наташей в ресторан. Но девушка отказалась куда-либо идти и сказала, что тетке уже лучше, и она поедет сегодня домой. Вовка поехал ее провожать.

   Прощаясь, Наташа сама предложила Вовке зайти к ней, посидеть, попить кофе. Вовка немного удивился, но предложение принял.

   У Наташи была небольшая  уютная квартира, в которой он сразу почувствовал себя как дома. Девушка приготовила кофе, открыла бутылку вина. Выпили по рюмке сладкого кагора.

   Вовка было решил, что пора переходить к решительным действиям, но Наташа мягко отвела его руки.

   - Нет, пока мы слишком мало знакомы.

   Она стала гладить его по голове.

   - Эти волосы взял я у ржи, если хочешь – на палец вяжи, - повторяла Наташа, наматывая его кудри на пальцы. Между прочим, она рассказала Вовке, что после школы работала мужским парикмахером и может его сейчас отлично подстричь. А Вовка действительно давно не был в парикмахерской – не было настроения.

   Наташа накрыла его плечи красивым полотенцем, вооружилась ножницами и аккуратно подстригла его кудри. Вовка посмотрел в зеркало – действительно красиво!

   Час был уже поздний, и Наташа деликатно намекнула ему, что пора собираться домой, а то закроется метро, и придется ему ночевать на улице.

   Договорились встретиться завтра у памятника Пушкину в семь вечера. Но Вовка напрасно прождал Наташу целый час с коробкой дорогих конфет – она не пришла. Не появлялась Наташа больше и в их переулке. Вовка несколько дней сильно тосковал по девушке, а потом забыл ее.

   В тот мартовский день он занимался в отделе редких книг. Яркое мартовское солнце освещало маленький зал. Вовка взглянул на календарь – 5 марта 1953 года.

   Вдруг заговорило радио, зазвучал голос Левитана: «Слушайте важное сообщение».

   Кто-то прошептал:

   - Как 22 июня! Неужели – война?!

   Через несколько минут густой баритон Левитана зазвучал опять: «Тяжелая болезнь Сталина»… Сыпались медицинские термины: гипертония, склероз, кровоизлияние…

   В зале стояла тишина. Какая-то женщина всхлипнула:

   - Не выживет.

   На нее зашикали:

   - Не может быть! Он сильный, он недаром назвал себя – Сталин.

   Вовка был ошеломлен, как и другие. Как это: у Него, Великого – те же болезни, что и у обыкновенных людей?! А ведь все забыли, что он человек, да еще старый – 73 года! Для всех Он был богом и не имел возраста. С портретов смотрел молодой, красивый, в генеральском кителе, с одной золотой звездочкой. Разве время властно над Ним? Но радио каждые десять минут повторяло: гипертония, склероз, кровоизлияние…

   Через два часа, когда Вовка выходил из библиотеки, объявили, что Сталин умер.

   Вовка обычно шел домой пешком через Красную площадь. Но сегодня он повернул на Никольскую – Красную площадь уже оцепила милиция. Дома его встретила плачущая мать:

   - Вова, что с нами будет? Завтра начнется прощание, ты пойдешь?

   Вовка отрицательно покачал головой…

   Три дня прошли как в тумане. Отгремели траурные мелодии, рассеялись толпы людей. На мавзолее Ленина появилась новая надпись – «Сталин». Дворники смывали с асфальта бумаги, грязь, а то и кровь – все, что осталось от человеческой толпы.

   Прошло несколько дней после похорон – все ждали каких-то особых событий, но все осталось, как прежде. Как ни странно, жизнь продолжалась и без Сталина – жарко светило мартовское солнце, под лучами которого оседал снег; открылись театры, кафе, рестораны; улицы заполнились по-весеннему одетыми людьми.

   Газеты, печатавшие несколько дней соболезнования со всех концов мира, теперь печатали обычную информацию: подготовка к весеннему севу, происки американских империалистов, театральные рецензии. Только исчезли со страниц всех газет сообщения о врачах-убийцах (а фактически – об убийцах-евреях) – исчезли навсегда. Напрасно антисемиты дожидались, что опять появятся желанные сообщения, и недоумевали: что же случилось? Издевательских и разоблачительных статей не появлялось – будто чья-то сильная рука закрыла кран с нечистотами и очистила воздух.

   И он был действительно удивительно прозрачен и свеж – воздух весны 1953 года…

   Через десять дней после смерти Сталина Вовка получил повестку от следователя. Ему передала ее мать.

   - Что случилось, Вова? – тревожно спросила она.

   Вовка ответил спокойно:

   - Это так, по поводу убийства той девушки, Елены, - вызывают всех ее знакомых. Олег уже ходил.

   Он положил повестку в портфель.

   - Не забыть бы, - улыбнулся он матери. – Только не говори отцу – пусть не беспокоится. (Отец неважно чувствовал себя в последнее время).

   Сам Вовка был далеко не так спокоен, как хотел показать матери. С того страшного дня прошел уже месяц. Олега не вызывали, об остальных он не знал и не хотел знать – слава Богу, он почти не знал знакомых Елены. Девушку давно похоронили рядом с отцом – на Востряковском еврейском кладбище. В душе у Вовки жила надежда, что вместе с ней похоронят и это дело. Знакомый юрист как-то поведал ему, что половина убийств остается нераскрытой. И вот – повестка. «Просто так – для галочки», - утешал он себя, но на душе было тревожно.

   «К Глашке сходить, что ли?» - подумал Вовка. Он последнее время совсем не пил, но сейчас надо было как-то заглушить тревогу.

   Глаша, одетая по-весеннему, в вязаном берете, стояла, как всегда, в своей палатке.

   - Ну что, Вова, - начала она, наливая ему стакан водки, - потеряли мы нашего отца-кормильца. Вот вчера из райторга приходили, собираются закрывать мою палатку, а меня в столовую переводят – что я там заработаю? Так, последние деньки здесь отсиживаю, сыночек, кто тебя теперь поить-кормить будет?

   - Тетя Глаша, так я тоже уезжаю скоро – работать, в Индию, - сказал Вовка, - вот закончу институт.

   - Ну и хорошо, дай Бог тебе всего хорошего, красавцу моему, - тетя Глаша потянулась и поцеловала Вовку слюнявыми губами.

   Рядом продавали мимозу. Вовка купил пушистую веточку и принес Глаше. Она прослезилась:

   - Завтра приходи! Раков приготовлю, ей-Богу! – закричала она.

   Вовка отошел от ларька, но Глаша позвала его:

   - Вова, Вова!

   Он вернулся, подумав, что что-то забыл, но Глаша пристально посмотрела на него и сказала:

   - А ты держись, Вова, - нас, русских, нелегко сломать!

   Вовка опешил – откуда она знает? Но Глаша добродушно добавила:

   - А то вижу – нос повесил. Переживаешь, видно, смерть отца родного. Но он ведь нам приказал: «Так держать!» - и Глаша сжала кулак.

   «Так держать!» - повторял себе, по пути домой, захмелевший Вовка.

   На другой день в девять часов утра он был в кабинете у следователя.

   Следователь, небольшого роста мужчина, посмотрел как-то мимо него и предложил сесть. За пишущей машинкой сидела секретарша.

   - Дайте паспорт, - хмуро сказал следователь. Вовка протянул паспорт. Следователь отдал его секретарше. Та стала печатать анкетные данные.

   - Так, - протянул следователь – Курите? – он протянул Вовке пепельницу. Вовка жадно закурил.

   Следователь: «Скажите, как давно вы знали Елену Гольдман?»

   Владимир: «Примерно полгода».

   Следователь: «Где вы познакомились с ней?»

   Владимир: «В Крыму, прошлым летом».

   Следователь: «И вы часто бывали в ее доме?»

   Владимир: «Нет, не очень – примерно раз в месяц».

   Следователь: «В каких отношениях были вы с девушкой?»

   Владимир (с улыбкой): «Только в самых дружеских».

   Следователь (постукивая пальцами по папке): «А когда вы в последний раз видели Елену?»

   Владимир: «Наверное, за месяц до ее смерти».

   Следователь: «За месяц – это примерно 14 января?»

   Владимир: «Видимо, да».

   Следователь: «У вас очень плохая память, молодой человек. Вот посмотрите эти фотокарточки».

   Он протянул Вовке несколько фотографий. На них была изображена Елена в красивой шубке и вязаной шапочке. Она счастливо улыбалась, не предвидя свою ужасную судьбу…

   Следователь показал Вовке надпись на обороте фотокарточки: «7 февраля 1953 года. Тверской бульвар. Прогулка с Вовкой Артемовым».

   Следователь: «Ну, что вы на это скажете?»

   Владимир: «Я совсем забыл… Действительно, мы немного погуляли по Тверскому бульвару, и я фотографировал ее».

   Следователь: «И вы не видели этих фотографий?»

   Владимир: «Нет, она проявила их сама и отдала кому-то напечатать».

   Следователь: «Хорошие снимки, не правда ли?»

   Владимир: «Да, очень».

   Следователь: «А вот этот снимок вряд ли можно назвать хорошим».

   Он показал Вовке большую фотографию, на которой мертвая Елена лежала на диване с полуоткрытыми глазами и капельками крови под носом. Вовка отшатнулся.

   Следователь: «Ну, что вы такой слабонервный! Вы никогда не видели мертвых?»

   Владимир: «Нет».

   Следователь: «А этот, последний снимок – он должен быть вам хорошо знаком».

   Владимир (тихо): «Почему?»

   Следователь (вставая): «А потому что вы удушили девушку и убежали, оставив ее в таком положении. Так, может, не будем отпираться? У меня есть полное доказательство того, что преступление совершили вы. Вот ордер прокурора на ваш арест и на проведение обыска в вашей квартире. Учтите: искать будем всюду – в ванной, в туалете, на балконе. Так, может быть, сами покажете, где вы спрятали кольцо? Чистосердечное признание облегчит вашу участь».

   Вовка опустил голову.   

 

                                                 ***

 

   Через два с половиной месяца после описанных событий адвокат Илья Гольберг на своей даче в Малаховке просматривал следственные материалы по делу об убийстве Елены Гольдман, которое шло под кодовым названием «Убийство в центре Москвы».

   Интерес к этому делу в юридических кругах был огромный. Прокурор готовил обвинительное заключение, в котором настаивал на высшей мере наказания за умышленное убийство. Прокурор Советского района Москвы Смирнов был видной фигурой, и поединок с ним предстоял нелегкий…

   Илья вздохнул, открыл дверь на балкон, который выходил в небольшой сад. Было начало июня, начали цвести пионы, и воздух был наполнен их тонким ароматом. «Боже, как хорошо, - подумал Илья, - а Вовка там, в тесной камере Бутырки».

   Вот уже два с половиной месяца Владимир сидел в Бутырской тюрьме, дожидаясь суда, который должен был состояться через месяц. Илья знал дело наизусть, но начал изучать его еще раз. Он дал согласие защищать подсудимого Владимира Артемова.

   Да, следствие сразу пошло по верному пути. Этому способствовали два обстоятельства. Во-первых, сразу стало ясно, что убийство совершил человек, не раз бывавший в доме у девушки; она сама сказала соседке, что варит картошку для хорошего друга. Во-вторых, убийца оставил важную для следствия улику – прядь волос, которую девушка, борясь с ним, вырвала у него из головы.

   У следователя были фотокарточки двух парней, которые, по показаниям матери, чаще всего бывали у Елены в последнее время. Следователь сразу вызвал одного – Олега. Однако высокий парень с длинными рыжеватыми волосами был явно «не тот». Ни цвет волос, ни рост (парень, возвращавшийся с катка, говорил о мужчине небольшого роста; а по мнению следователя, он встретил убегающего убийцу – они столкнулись через 5-10 минут после смерти девушки) не соответствовали тому портрету убийцы, который нарисовал себе следователь.

   Но был другой – с русыми кудрявыми волосами, что было хорошо видно на цветной фотографии. Он стоял на берегу моря и обнимал двух девушек. Девушки счастливо смеялись – одна из них сейчас мертва; вторая, по-видимому, и есть та большая любовь Артемова, о которой говорил его приятель. Следователь начал разрабатывать версию «русого и кудрявого». Такова была прядь волос, найденная в кулачке у убитой.

   Помогло и то, что родственница одной из сотрудниц прокуратуры жила по соседству с домом Артемова и хорошо его знала. Сотрудница прокуратуры Наташа должна была «пасти» этого мерзавца, и прокурор Смирнов ей приказал, чтобы до поры до времени «ни один волос не упал с его головы».

   Но час настал, и парень попался в капкан. Специальная экспертиза показала полную идентичность волос, найденных в руке убитой девушки и состриженных с головы Артемова Наташей.

   Это стало главной уликой, изобличающей Владимира Артемова в убийстве Елены Гольдман. Найденные отпечатки пальцев дополнили картину преступления. Под тяжестью улик Владимир во всем признался и показал, где спрятал кольцо. Его вернули матери Лены.

   «Да, натворил парень дел, - сокрушенно покачал головой Илья, - ну, теперь хотя бы удалось сохранить ему жизнь».

   Илья понимал, что Владимир решился на кражу бриллиантов в богатой еврейской семье под влиянием того антисемитского шабаша, который устроили газеты в феврале 1953. Тогда казалось, что униженным и оскорбленным евреям нет спасения. Но после пятого марта спасение наступило. Кто спас советских евреев?

   Илья посмотрел на голубое июньское небо, по которому плыли белые облака. Высокие сосны слегка раскачивались под дуновением легкого ветерка. «Неужели еврейский Бог?» - подумал Илья.

   Он, как все евреи его поколения, не верил в Бога. Илья помнил, как в детстве в их тесной квартирке дед в субботу надевал полосатый талес, накрывал голову шапкой и, раскачиваясь, молился. Маленький Илья передразнивал деда, за что отец его больно шлепал. Так, может быть, дед был прав, и где-то есть еврейский Бог! Он вывел евреев из египетского плена. Он спас советских евреев в марте 1953 года. «А вот от Гитлера не спас, - подумал Илья, - два миллиона погибло» (тогда не была известна точная цифра погибших в Катастрофе).

 

 

  

  

   Илья вспомнил, как много пережил он в эти страшные месяцы. Было все: ехидные взгляды коллег по работе, ежедневное ожидание увольнения, а главное – страх, всепоглощающий страх – что будет дальше?!

   На фронте (Илья воевал все четыре года войны) не было такого страха; там было ясно, где враг. Здесь же враг был невидим: то он возникал в окрике пьяного, то в косом взгляде соседа, то грозил автоматом со страниц газет. Но вот страх исчез после смерти того, кого все так любили (Илья, как и все фронтовики, обожал Сталина). Нашли виновных (Берия и его сообщники), и жизнь Ильи вошла в привычное русло. Он работал адвокатом только четыре года, но уже имел серьезную практику, и, когда к нему обратились убитые горем родители Владимира, он взялся за защиту их сына: дело было интересным.

   Из сбивчивого рассказа обвиняемого Илья понял, что парень вовсе не хотел убивать девушку, а только оглушить, боясь быть уличенным в краже при свидетелях. Но ведь редко кто действительно хочет убивать. Так что случайное убийство, убийство в состоянии аффекта – не такой уж сильный аргумент в пользу подсудимого. Психиатрическая экспертиза признала его вменяемым. Мать принесла какие-то медицинские справки, что он в детстве болел менингитом, тифом и еще чем-то, но ведь после этого он закончил школу с серебряной медалью и почти закончил один из самых престижных  в Москве институтов. Видимо, детские болезни не отразились на его умственных способностях.

   «Да, трудная задача, - думал Илья. – За что зацепиться, чтобы убедить двенадцать судебных исполнителей, что перед ними не закоренелый убийца и вор, а простой парень, которого, как говорят на Руси, черт попутал». Илья сварил себе кофе в маленьком кофейнике, открыл плитку шоколада, отломил несколько долек – остальное он решил отнести Вовке в тюрьму. Парень очень побледнел и похудел за последнее время.

   Конечно, он будет ссылаться на отсутствие криминального прошлого у обвиняемого, на его честную жизнь до свершения преступления… Однако Илья знал, что прокурор будет представлять Владимира как закоренелого пьяницу (здесь будут фигурировать и показания Наташиной тетки, которая не раз видела парня у ларька, где продавали спиртное), потенциально готового к преступлению и совершившего его, как только представилась возможность.

   - Черт побери, на что ему нужно было это кольцо?! Все равно он бы не мог продать его лет 20 – уникальное кольцо работы Фаберже, о краже которого были бы оповещены все ювелирные магазины и ломбарды. Прямо дьявол его попутал! – возмущался Илья уже вслух. Он вспомнил известного баса Петрова в красном плаще в роли Мефистофеля в «Фаусте» и, раскладывая бумаги, пропел:

 

              Люди гибнут за металл!

              Люди гибнут за металл!

              Сатана там правит бал,

              Там правит бал!

 

                                                 ***

 

   Часы на стене пробили четыре. Илья обещал Владимиру сегодня приехать часам к пяти. Парень будет ждать его. Илья быстро собрался и поехал в Москву.

   Подходя к камере Владимира, Илья увидел знакомого часового. Он уже собрался войти в камеру, но часовой остановил его:

   - Илья Борисович, подсудимого Артемова в камере нет.

   - А где он? – спросил Илья

   Часовой замялся.

   - Ну что такое? Говори!

   - Подсудимый Артемов скончался сегодня ночью, - сказал часовой.

   - Как так? – Илья не поверил. – Ты что-то путаешь. Не может этого быть. Он ведь и не болел ничем…

   Но тут к Илье подошел сержант, взял под козырек.

   - Товарищ адвокат, с вами хочет поговорить начальник тюрьмы, он здесь, в своем кабинете.

   Илья помчался на второй этаж и без стука вбежал к начальнику тюрьмы. Тот был в кабинете один.

   - Входите, Илья Борисович, - сказал он приветливо.

   Илья тяжело опустился на стул.

   - Так вот, - сказал начальник, опустив голову, подсудимого Артемова нашли мертвым на койке сегодня утром. Родителям уже сообщили.

   - Но отчего? – Илья все еще не верил, - молодой, здоровый…

   - Судебно-медицинская экспертиза проведена, - спокойно продолжал начальник, - отравление барбитуратами. Самоубийство.

   - Да, но где он их взял? – до Ильи, наконец, дошла истина в ее страшной простоте.

   - Мать передала. Конечно, он ее обманул – сказал, что плохо спит, вот она и затолкала пузырек в буханку бородинского хлеба. Вот у нас сегодня какие печальные новости. Сейчас пишу рапорт по этому происшествию, - начальник уткнулся в свои бумаги.

   - Да, чуть не забыл, Илья Борисович – Артемов вам письмо написал, - привстав, он передал Илье открытый конверт, - мы его вскрыли, уж извините, так у нас положено.

   Илья взял письмо, присел на лавочку в небольшом тюремном скверике и стал читать:

   «Дорогой Илья!

   Разрешите мне так называть вас – ведь вы старше меня всего на десять лет, и, если бы я вышел на волю, мы могли бы стать друзьями. Однако на волю я не выйду – но и в тюрьме меня больше не будет…

   Простите, что вы столько времени потратили на меня, но я с первого дня тюремной жизни только и ждал удобного случая…

   Вы - единственный человек здесь, который отнесся ко мне по-человечески; для остальных я – каторжник, жалкое отребье. Вы все время говорили мне, что надо бороться, но бороться за ту жизнь, которая ожидает меня, - не хочу. Мои сверстники и друзья будут разъезжать по заграницам или останутся в моей прекрасной Москве – а я буду кормить вшей на нарах в грязном ватнике и драных сапогах.

   Если даже я когда-нибудь и выйду из тюрьмы, то буду уже стар и никому не нужен.

   Уже сегодня я не нужен никому – мой лучший друг ни разу не навестил меня. Он едет в Индию – занять мою должность. Моя невеста выходит замуж за другого. Любят меня только мои родители (мне их очень жаль) да собака Манька. Мама рассказывала, что собака день и ночь сидит у двери, поджидая меня.

   Вы приводили мне пример Раскольникова – он убил двух ни в чем не повинных женщин и жутко это переживал, но у него хватило мужества жить. Но весь мир рыдает над судьбой неудачливого Родиона, а меня все (кроме моих родителей, собаки и вас) презирают и ненавидят. Видно, надо обладать талантом, чтобы описать мои страдания…

   Илья! Мы с Галкой каждую весну ездили на лыжах в Опалиху. В начале марта в лесу было еще полно снега, но мы нашли небольшую полянку, с которой уже в первых числах марта сползал снег – наверно, внутри били горячие ключи, потому что там земля была совсем теплой. И на этой полянке в самом начале весны появлялись подснежники – белые и  лиловые. Мы привозили домой целые охапки, и никто не верил, что они подмосковные.

   Вот сейчас они стоят у меня перед глазами (правда, я выпил уже четыре таблетки этой гадости). Вот было бы здорово сейчас рвануть туда! Нет, крыша у меня не совсем еще поехала, и я знаю, что шестого июня никаких подснежников там уже быть не может, а растут другие цветы и ягоды. Эх, а хороша была жизнь!

   Не будем говорить пошлых фраз, что я сам виноват, сам испортил себе жизнь… Пусть это говорят глупые и мелкие люди…

   Илья, я прошу вас взять на память обо мне мою библиотеку (там есть интересные книги по истории и Агата Кристи на английском языке – вы ведь начали изучать английский!) и серебряного Будду, очень красивого – мне его когда-то подарила моя невеста.

   Илья, мне так жаль папу с мамой, я сейчас плачу о них. Прошу вас – звоните им хотя бы иногда, ведь они остаются совсем одни… И последняя просьба: маме, наверное, будет трудно гулять с Манькой, ведь мы живем на пятом этаже. Может быть, вы возьмете ее к себе – она очень хорошая и добрая собака и будет сторожить вам дачу.

                                                                                                       Ваш Владимир»

 

   Илья горько плакал, читая это письмо, хотя в последний раз плакал, кажется, в детстве…

   Владимира похоронили на Ваганьковском кладбище, недалеко от могилы Сергея Есенина. Через год там поставили памятник, напоминающий памятник знаменитому поэту…

 

 

 

 

                                       Глава 2. Москва – Малаховка. 1974

 

   Прошли годы. В начале шестидесятых Илья защитил кандидатскую диссертацию, но продолжал работать в коллегии. В самом начале семидесятых, после защиты докторской, он начал преподавать на юридическом факультете. Илья написал книгу, ее перевели на английский язык; вслед за этим последовало

 

 

приглашение прочитать в США курс лекций. Пройдя все инстанции, Илья в начале 1974 года уехал по контракту на работу в США.

   В Принстоне, маленьком университетском городке близ Бостона, Илья читал лекции по некоторым вопросам юриспруденции. В Америке свободное посещение лекций, и на лекции постоянно приходило человек тридцать ребят, и в их числе – единственная девушка, которую звали Елена Гольдман, эмигрантка из России.

   Через неделю после начала лекций девушка подошла к Илье – она не успела записать заинтересовавший ее вопрос. Говорили по-русски. Елена рассказала, что она приехала из Москвы два года назад. Родители-пенсионеры живут тут же – в Принстоне. Елена рассказывала, что мать ее очень хотела уехать из Москвы, но она тоже не возражала, - ведь так интересно жить в Америке, несмотря на то, что учиться и работать (девушка подрабатывала официанткой в кафе), конечно, нелегко…

   - Это не то, что в Москве – ходи себе только в институт, учись, и никаких забот! – улыбнулась Елена. – Но мама решила, что я буду счастлива только в Америке, что я найду здесь свою судьбу!

   Девушка засмеялась и пригладила свои красивые волосы.

   Илья обратил внимание на кольцо на ее руке – большой изумруд в обрамлении крупных бриллиантов. У Ильи была цепкая профессиональная память – он узнал бы это кольцо из тысяч других, хотя видел его более двадцати лет назад…

   -Откуда у вас это кольцо? – быстро спросил он.

   -Мама недавно подарила – к двадцатилетию, - ответила девушка, несколько удивленная вопросом Ильи. – А у нее оно давно – подарок ее первого мужа.

   Елена продемонстрировала Илье клеймо:

   - Видите – Фаберже.

   - Ваша мама потеряла дочь много лет назад? – спросил Илья.

   - Да, ее убили. Я родилась через год после ее смерти. А откуда вы об этом знаете?

   - Я тогда работал в адвокатуре и случайно слышал эту печальную историю, - ответил Илья.

   - А знаете, - сказала девушка, - меня ведь назвали в ее честь. Мама до сих пор плачет, вспоминая ту Лену.

   - Ужасное было время, - вздохнул Илья.

   - Мама мне рассказывала, что Сталин хотел тогда уничтожить весь еврейский народ, и Гитлер тоже – еще раньше… Но этот народ победить нельзя, правда? – девушка сжала кулачок.

   - Правда, - ответил Илья, любуясь ее энтузиазмом. Девушка, смутившись, отошла к окну.

   - Смотрите, - воскликнула она, - какой снег! Ну прямо как в Подмосковье!

   - Вы скучаете по Москве? – спросил Илья.

   - Нет, только иногда по московской зиме. Здесь такая короткая зима. Вот увиди-те – через месяц будет совсем тепло.

   Два парня подошли к ним:

   - Lets go, Lena!

   Елена кивнула Илье:

   - До завтра! – и ушла, весело болтая с ребятами.

   Илья долго стоял у окна. Снег не прекращался.

   «Настоящая февральская метель», - подумал он. Раньше – в детстве – он мечтал, глядя на снежные облака, что одно из них превратится в прекрасную женщину – Снежную Королеву, которая увезет Кая на серебряных санях.

   С годами он перестал верить в чудеса. Но сегодня он убедился, что они существуют. Разве не чудо, что сегодня он увидел Елену Гольдман – нет, конечно, другую, но так похожую на ту, погибшую. Он очень давно видел фотографию убитой девушки и, конечно, помнил ее смутно. Но теперь Илья решил, что сестры похожи, - только эта Елена красивее.

   - Да, гораздо красивее, - повторил он вслух.

   Негр с ведром и шваброй удивленно посмотрел на него.

   Илья вышел в университетский сад. Снег все валил, и большинство прохожих несли над головами зонтики, похожие на парашюты. У Ильи зонтика не было – в Москве не принято было носить их зимой. Сейчас он пожалел об этом. «Новая дубленка будет иметь очень жалкий вид, пока я дойду до дома», - подумал Илья.

   Елена с ребятами все еще стояла в университетском саду.

   - Господин профессор! – окликнула его девушка. - Идите сюда скорее! Я спрячу вас под свой зонтик, а не то скоро вы превратитесь в Санта-Клауса!

   «Она стала совсем американкой», - подумал Илья.

   - С удовольствием! – прокричал он. Они легко уместились под зонтом. Не спеша они шли к дому Ильи – он жил рядом, в университетском общежитии.

   - Ну вот, вы и спасли мою дубленку, - весело проговорил Илья, когда они поднялись на маленькую веранду его коттеджа.

   Ему хотелось предложить девушке зайти к нему попить кофе, но почему-то он застеснялся. И тут Илья вспомнил, что утром купил в магазине небольшой буке-тик цветов и положил его в карман дубленки. «Наверное, помялись, - подумал он, - но рискну».

   - Извините, что не розы, - произнес он, подавая Елене цветы.

   - Эдельвейсы, - определила девушка, бережно расправляя лепестки, - мои любимые цветы.

   - Эдельвейсы? – удивленно переспросил Илья. – Они так похожи на подсне-жники! Только в России подснежники расцветают в марте.

   «Вовка перед смертью грезил мартовскими подснежниками»,  - вспомнилось ему.

   Вдруг его охватила такая боль за Вовку, за его короткую и неудачную жизнь, что на глаза навернулись слезы, и он отвернулся, чтобы скрыть их. Елена как раз бережно заворачивала букет цветов в прозрачную бумагу. Илья видел кольцо на ее руке, глаза его резал блеск бриллиантов, а цвет изумруда показался неестественно ярким. «Слишком массивное и дорогое кольцо для молодой девушки», - подумал Илья с внезапной злостью. Елена, почувствовав перемену в его настроении, поспешила сказать ему что-то приятное:

   - Я нарисую эдельвейсы в вазе, вставлю рисунок в рамку – и у вас круглый год будут цвести подснежники! – с улыбкой сказала она.

   - Спасибо, спасибо, милая девочка, - ответил он  и поцеловал ей руку. Теперь Илье стало стыдно за свою злость. «А чем, собственно, она виновата, если так распорядилась жизнь?» - подумал он. Ее матери повезло, у нее чудесная дочка, а мать Вовки осталась несчастной и одинокой.

   Елена словно прочла его мысли:

   - Я расскажу маме о вас, она будет рада вас видеть.

   - Непременно приду к вам в гости,  - сказал Илья и ласково погладил девушку по голове.

   - О, я опаздываю на работу, бай, - воскликнула Елена и, повернувшись на тонких каблучках, быстро пошла по дорожке, которую уже очистили от снега. Илья долго глядел ей вслед, пока черный зонтик не исчез за домами.

   В начале июня Леночка провожала Илью в Бостон. Поезд Бостон-Нью-Йорк отходил в 9 часов вечера. На следующее утро из Нью-Йорка Илья должен был вылететь в Москву.

   Илье было радостно и грустно одновременно. Он скучал по дому, по семье, но привык и к Америке, даже думать стал по-английски. «Черт возьми, что за существо – человек, как он быстро ко всему привыкает», - удивлялся он. Еще полгода назад эта страна была ему абсолютно чужой и непонятной, и вот тебе – теперь он идет по улицам Принстона как по своему родному городу и еще обнимает молодую девушку, которая ему в дочери годится. Стояла дикая жара (37* С), и Леночка была  в легкой маечке и коротких шортиках – так летом одевались все в американцы.

   - Я слышала, что в Москве сейчас 20* и дожди, - мечтательно сказала она, - вот бы прогуляться под июльским дождиком. Вы-то уже завтра – там…

   - Конечно, там, в краю родном, где пахнет сеном и г..ном, - Илья повторил популярную в то время пословицу. – И вы, Леночка, скоро приедете в гости в Россию и вновь увидите свою Москву, - утешил он девушку.

   - Ну да, приедем – когда уезжали, нас считали предателями, изменниками Родины, у нас теперь нет гражданства! Нет, теперь никогда не приедем, - в глазах Леночки показались слезы.

   - Все течет, все изменяется, - философски заметил Илья. Он решил переменить тему разговора:

   - А я выполню все ваши просьбы – передам письма подружкам, подарочки, а главное – поеду к вашей тете. И не пройдет и недели – ваши бриллианты будут у вас. У меня есть надежный канал для этого. Вывезти вам удалось ведь только то знаменитое изумрудное кольцо!

   - Вы пойдете к тете Лине? – равнодушно спросила Лена.

   - Да, - ответил Илья, - покажу ей письмо мамы, и она отдаст мне ваши фамильные драгоценности.

   - О, мне достаточно моего изумрудного кольца, я его и так редко одеваю. Но маме дороги те кольца как память о прошлом, о ее первом муже!

   - Они вообще здесь очень дорогие – старинные русские бриллианты. Вы можете очень выгодно продать их на каком-нибудь престижном аукционе! – заметил Илья.

   - Вот как? – заинтересовалась Леночка. – Так мы из бедных эмигрантов превратимся в богатых людей? – усмехнулась она. – Тогда Бог вам в помощь. Только тете Лина – женщина с особенностями. Это – штучка, - заметила Леночка со смехом

   - С какими особенностями? – спросил с интересом Илья. – Надеюсь, она не огреет меня кочергой?

   - Нет, - ответила Леночка. – Только хорошо поешьте, прежде чем идти к ней. Она не похожа на маму.

   - Да, Анна – само радушие, гостеприимство, а ее котлеты и борщи я долго буду вспоминать в Москве.

   - А меня будете вспоминать? – вдруг быстро спросила Лена.

   Илья крепко обнял девушку, поцеловал ее в щечку.

   - Всегда, везде – всюду, - неожиданно для себя проговорил он как пароль… - Хочу, чтоб вы были счастливы, очень хочу!

   Леночка задумалась:

   - Я знаю, вам предложили работу здесь, в университете. Вас отпустят из России?

   - О, эти каверзные вопросы… Не будем сейчас обсуждать их – может быть, в поезде до Бостона, под стук колес. А сейчас – в путь!

   Илья остановил такси – пора уже было ехать домой за вещами.

   В семь вечера на следующий день самолет, на котором летел Илья, подлетал к Шереметьеву. Июньский день в Москве долог, и в семь вечера было совсем светло. Еще несколько минут – и Москва. Пассажиры собирали вещи. Илья с волнением вошел в большой вестибюль аэропорта. Он сразу увидел сына – Игоря. Отец и сын обнялись, расцеловались.

   - Ну, как дома? Мама? – спросил Илья.

   - Все хорошо, все в порядке, отец, - пробасил Игорь. – Ждали тебя  А что – это весь твой багаж? – и Игорь с разочарованием посмотрел на чемодан и спортивную сумку.

   - В сумке – книги, - заметил Илья, - но есть еще сертификаты.

   - А! – радостно кивнул Игорь, беря чемодан, - хорошо.

   Они ехали долго по Шереметьевскому шоссе. Илья с удовольствием смотрел в окно. Вот она – Россия. Небольшие дачки, а за низкими заборами – палисадники с кустами уже отцветающей сирени, деревенские колодцы и бабы в резиновых сапогах (шел небольшой дождь) с коромыслами наперевес осторожно несли ведра с водой. Как это непохоже на чистые американские коттеджи с ухоженными лужайками и бутиками на каждом шагу. «Люблю Россию я, но странною любовью,  не победит её рассудок мой – так, кажется, у Лермонтова», - вспомнил Илья. Но приехав в свою кооперативную квартиру у «Речного вокзала», Илья ощутил, что он дома. Жена и сын с упоением рассматривали подарки, а Илья думал: как хорошо все-таки в родной «хрущевке» (две комнаты вместе – одна изолированная), и что он, видимо, уже безнадежно стар для серьезных жизненных перемен.

   Через несколько дней после приезда Илья ехал на своих «Жигулях» на Юго-Запад – там жила тетя Леночки, Лина. Он давно не бывал в этом районе и удивлялся, как быстро застроили его красивыми домами. Белоснежные с синим, они были очень похожи друг на друга. Илья быстро нашел нужный адрес и позвонил. Открыла ему женщина небольшого роста, изящная, с коротко стрижеными седыми волосами. «Мы с сестрой почти ровесники», - вспомнил он слова Анны. Илья представился.

   - Входите, пожалуйста, я вас ждала, - приветливо встретила его Лина. Илья вошел в большую прихожую. Квартира сияла чистотой. Недавно отполированные полы, новая импортная мебель – все говорило о достатке, о спокойной  приятной жизни.

   - Расскажите, как живет сестра в Америке? Письма она пишет редко. И знаете – мой муж на ответственной работе, и часто получать письма из-за границы… - она махнула рукой.

   - Живет неплохо, - ответил Илья.

   - Есть у нее своя квартира? – спросила Лина.

   - В Америке большая часть населения живет на съемных квартирах, и ваша сестра тоже снимает.

   - Где и какую? – с любопытством спросила Лина.

   - Снимает небольшой коттедж в хорошем зеленом районе, - ответил Илья.

   - Но оплата? Где она берет деньги, чтобы оплатить все это? Ведь пенсия у нее и мужа небольшая? – деловито заметила Лина.

   - Пенсионерам там помогают в оплате квартир, - ответил Илья, - они платят только ¼  от арендной платы.

   - А-а, - разочарованно протянула Лина, - тогда все понятно… А Леночка? Она, кажется, перешла уже на 4-й курс университета? Но ведь там за учебу надо платить.

   - Да, Леночка хорошо учится, - ответил Илья, - а на оплату учебы подрабатывает официанткой в кафе.

   - Разносит неграм кружки с пивом? – раздался вдруг мужской насмешливый голос.

   Илья быстро обернулся. На пороге комнаты стоял парень очень маленького роста, с длинными черными волосами. Илья вначале принял его за подростка лет 12, но приглядевшись ближе, увидел, что у парня взрослое и красивое лицо, странно не гармонирующее с тщедушным телом.

   - Рекомендую, мой сын Саша, - сказала Лина, - студент четвертого курса Горного института.

   «Так он учится вместе с Игорем», - подумал Илья.

   - Леночка работает в университетском кафе, - сказал он в ответ на язвительное заявление Саши, - основные посетители там – студенты. А потом,  в Америке так принято – почти все студенты немного подрабатывают, даже из богатых семей.

   Маленький Саша презрительно хмыкнул, Лина пожала плечами:

   - Я была вообще против отъезда сестры. Анна и здесь жила прекрасно. И далась ей эта Америка! Она всегда тряслась за свою младшую дочь. Ведь со старшей случилось несчастье, вы, вероятно, знаете. И вот теперь в Америке Леночка обща-ется  Бог знает с кем! Ведь вход в университет в Америке свободный.

   «Все знает, язва», - про себя подумал Илья. Он решил переменить тему разговора. Илья открыл небольшую спортивную сумку, на которую давно уже поглядывала Лина, и вынул увесистый сверток.

   - Вот небольшие подарки вашей семье от Анны и Леночки.

   Лина бережно развернула сверток: там оказались три пары джинсов разных размеров и несколько легких мужских рубашек. Саша с видом знатока рассматривал бледно-голубые джинсы с металлическими заклепками.

   - Лейбл, - прочел он на красивой этикетке, - настоящие. Это не то, что продают у нас – те сляпаны в Одессе.

   - Вы будете писать или звонить Анне, передайте ей большое спасибо. А сейчас мы будем смотреть телевизор, кажется, сегодня хорошая программа, - настроение Лины явно улучшалось.

   «Странный дом, - думал про себя Илья, - вот уже почти час чижу здесь, и стакан чая мне не предложили. Правда, Леночка предупреждала».

   Он решил, что пришло время заговорить о бриллиантах.

   - Да, у меня есть письмо от Анны для вас, - он подал Лине конверт.

   - Я его прочту потом, - Лина хотела спрятать письмо в письменный стол, но Илья остановил ее:

   - Нет, прочтите его сейчас, там есть одни обстоятельства, которые касаются меня.

   -  Хорошо. Если так… - Лина опять пожала плечами и начала читать письмо.

   - Да, сестра – странный человек, - сказала она, окончив чтение. – Она, видимо, совсем забыла ситуацию в Москве – кражи квартир приняли катастрофические размеры, мы все работаем, разве я могу держать дома такие драгоценности?

   - А где же они? – тревожно спросил Илья. Он заметил быстрые взгляды, которыми обменялись мать и сын. «Маленький тоже в курсе материнской аферы», - решил он.

   - Я почти сразу отвезла их нашей старшей двоюродной сестре в Подольск, - ответила Лина. – Она не работает и почти все время дома.

   - Так поедемте завтра к ней, - предложил Илья. – У меня машина. Позвоните ей сейчас и договоритесь.

   - Сейчас она уже спит, - категорически ответила Лина. Илья посмотрел на часы – была половина девятого. «Все врет», - мгновенно решил Илья. А Лина продолжала:

   - Но вообще на этой неделе я с ней постараюсь договориться…

   Лина еще что-то говорила о старшей сестре, о ее болезнях, но Илья почти не слушал ее. Он лихорадочно думал, что же произошло с леночкиными бриллиантами. Что Лина не собирается их отдавать, было абсолютно ясно – но где они? У нее, или она давно продала их, и тогда уже они навек пропали для семьи Гольдман? Ему вдруг стало невыносимо гадко на душе, и он поторопился уйти. Его не задерживали, но когда он уже сел в машину и завел мотор, кто-то подбежал к машине и постучал в стекло. Илье показалось, что это балуется какой-то мальчишка, но приглядевшись лучше, он увидел, что это – Саша. Очевидно, он выскочил из дома вслед за ним. Илья решил, что парня надо куда-то подвезти и открыл дверцу. Но Саша не сел в машину, он наклонился к Илье и прошипел ему прямо в ухо:

   - Не смейте вмешиваться в дела нашей семьи. Тетя нам поручила свои бриллианты, и это наше семейное дело. Если вы будете дальше нас беспокоить, я приму меры.

   И он сжал свой маленький кулачок.

   Илья дал газ, и машина быстро отъехала. «Гаденыш сильно замешан в этом деле; очевидно, он и присвоил теткины бриллианты, - думал Илья по дороге домой. - Сейчас он боится, что я, адвокат, могу возбудить против них какое-нибудь судебное дело. К сожалению, это невозможно».

   Дома за ужином Илья завел разговор с сыном о Гаденыше (так он мысленно называл Сашу). Оказалось, что Игорь прекрасно знал маленького Сашку. Сашка, несмотря на небольшой рост, отличался большим честолюбием, хорошо учился и любил красивых и высоких женщин.

   - А они его? – спросил критически Илья. Игорь усмехнулся:

   - Не знаю, но последнюю я видел, и она действительно хороша. Высокая блондинка – Марина. Ножки – прелесть, а руки все в драгоценных камнях, сверкает как новогодняя елка.

   - А кто она? – спросил Илья.

   - Зубной врач, - ответил Игорь, - у неё кооперативная квартира на Онежской. Но колечки-то эти ей подарил Сашка. Он сам об этом говорил, поэтому она его и любит.

   «Горячо», - вдруг вспомнил Илья детскую игру. Вот они где! Он осторожно допросил сына об этой Мариночке.

   - Нет, конечно, она не любит Сашку и замуж за него не собирается, да и старше она его на 12 лет. Каждый вечер летом она ходит с подружкой к гостинице «Украина», чтобы познакомиться там с богатым женихом-иностранцем, но пока что-то плохо получается. Вот и сейчас, наверное, - заключил свой рассказ Игорь, - сидит Мариночка на скамейке около «Украины», любуется своими бриллиантами и дожидается своего счастья. И сколько она будет дожидаться! – риторически воскликнул Игорь.

   «Действительно, сколько? - подумал Илья. – И не сорвет ли какой-нибудь мнимый «иностранец» с руки чужие кольца?»

   Ночью Илье снились странные сны: хохотала Мариночка на скамейке в садике у «Украины», дюжий негр держал ее за руки и сдирал с них кольца. Илья хотел дать ему в морду, но негр вдруг оскалился и залаял по-собачьи. Илья со вздохом проснулся: около него стояла собака Манька и тянула его за рукав. Манька, названная Манькой в честь вовкиной Маньки, долгое время жившей в их доме и умершей от старости, была простая дворняжка, маленьким щенком подобранная на даче. Она жила в семье Ильи уже три года. Это была небольшая рыжая собака, спокойная и смышленая. Обычно все лето она жила на даче, но в это лето все смешалось, и в середине июня она еще бегала по московской квартире. «Черт знает что снилось», - подумал Илья.

   - Ну, Маня, - обратился он к собаке, - пора нам на природу, работы у нас там невпроворот.

   Наскоро позавтракав, Илья поехал с Манькой на дачу. Илья любил свою «старушку-дачу» - так он называл свою дачу в Малаховке. Ее построил отец еще до войны, все детство Ильи прошло около Малаховского пруда, в малаховском лесу, юность опалила война. А после войны вся семья собралась вновь на даче, здесь он встретил свою Соню, здесь вырос и Игорь. Теперь родителей уже не было в живых, и на даче жил он и Соня да собака Манька. Игорь все время проводил в экспедиции. Обычно с апреля Илья уже занимался дачными работами. И вот первый раз с послевоенных лет он ехал на дачу в разгар лета. «Небось, запустение там, и сад не убран», - с грустью думал он. Но, открыв калитку, он с удивлением увидел, как хорошо и чисто в его маленьком саду – клумбы с анютиными глазками чередовались с грядками краснеющей клубники, дорожки были посыпаны песком. «Игорь с ребятами постарался», - благодарно подумал он, - отличные ребята».

   Но дел было много. Первым делом Илья решил обрезать сухие ветви старой «антоновки» - гордости его сада. Он переоделся, взял большие щипцы и принялся за работу. Он старался все мысли занять работой, но из головы не выходила злосчастная Мариночка, наверное, дура и нахалка. Ему вдруг вспомнилась тонкая фигура Леночки с рюкзаком за плечами на перроне вокзала в Бостоне.

   Леночка, проводив его, вовсе не собиралась возвращаться домой. Все лето она будет работать в школе для умственно-отсталых детей – воспитательницей. Работа была тяжелой, но хорошо оплачиваемой. Леночка рассчитывала оплатить своим заработком весь 4 курс учебы. «Хрупкая она очень для такой работы», - озабоченно думал Илья.

   Марина представлялась ему дебелой телкой, мысли которой только заняты «мужиками». «И какое она имеет право присвоить леночкины кольца?» - зло подумал он. Со зла Илья даже сильно толкнул вертевшуюся под ногами Маньку, и та убежала, жалобно заскулив. Потом он долго гладил Маньку, кормил ее свежей любительской колбасой, а Манька смотрела на него почти человеческими глазами и будто говорила: «Прощаю тебя, старый дурак».

   Наработавшись в саду, Илья решил пойти искупаться, но вдруг передумал. Сегодня, в такой теплый день, Мариночка наверняка сидит в скверике у «Украины». А если поехать посмотреть на нее? Вначале эта мысль показалась ему смешной. Он, уже не молодой человек (Илья было 53 года), профессор, пойдет разыскивать какую-то шлюху? Но он быстро нашел себе оправдание: здесь профессиональный интерес, у неё драгоценности ее друзей. И хотя он не представлял, как вернуть их, но увидеть их надо.

   Уже в сумерках он подъехал к небольшому скверику на Кутузовском проспекте. Скверик показался ему почти безлюдным: на нескольких скамейках сидели пожилые пары, но вечер был прекрасный, тихий, со стороны Москвы-реки веяло прохладой. «Прекрасная картиночка, - но где же ты, Мариночка?» - сочинял он стихи. Сегодня у Марины выходной, решил он и уже повернул к стоянке машин, но вдруг на дальней скамейке увидел двух молодых женщин. Он подошел ближе – женщины о чем-то шептались, явно стараясь привлечь внимание японца, сидевшего близко от них. Но тот, несмотря на сумерки, читал какую-то книгу и не обращал на девушек никакого внимания. Илья сел на ближнюю к девушкам скамейку и сбоку осторожно рассматривал их. Одна девушка – с длинными прямыми волосами, в короткой юбке и модной водолазке – была хороша собой. «Немножко похожа на Марину Влади», - решил Илья. Вторая была попроще и, что называется, дурнушка – и очевидно подчинялась подруге. Илья привлек  внимание девушек, и они забыли о японце. Вскоре он услышал тихий шепот:

   - Это – американец!

   - Нет, англичанин, ботинки у него английские!

   - Нет – американец, Маринка, вот посмотришь!

   «Так и есть – Марина, - сразу решил Илья, - значит, попал, что называется, в яблочко». Он вынул пачку с «Кентом», закурил. Девушки снова зашептались.

   - «Кент», американец, - тихо сказала Марина, - и я бы с удовольствием закурила.

   Илья решил, что настал удачный момент для знакомства. Он подошел к девушкам.

   - Девушки, я случайно услышал, что кто-то из вас – любитель «Кента».

   Он протянул девушкам пачку сигарет, вынул зажигалку. Девушки не могли скрыть своего удивления.

   - Так вы – русский? – в два голоса протянули они.

   - Русский, - сказал Илья, - то есть советский, а какое это имеет значение?

   - Нет, это даже приятно, - сказала Марина, - только, знаете, вы похожи на иностранца.

   -  Не мудрено, - откликнулся Илья, – пришлось побывать во многих странах – Франции, Швейцарии, Италии, - Илья решил врать напропалую.

   - Так вы – работник Внешторга, - уверенно сказала Марина.

   - Здорово вы угадываете, - отозвался Илья. – А вечер сегодня прекрасный, может, съездим куда-нибудь посидеть, поболтать. Кафе «Хрустальное» - совсем рядом. Давайте махнем в Кунцево.

   Девушки охотно согласились. Марина села рядом с Ильей. Он включил свет и наконец посмотрел на ее руки. Рядом с небольшим золотым колечком сияло бриллиантовое кольцо – несомненно, кольцо Леночки Гольдман. «Ромашка», - вдруг вспомнил Илья название кольца. Так назвал это кольцо когда-то Вовка в своих записях.

   После смерти Вовки Илья взял эти записочки себе.

   Действительно, похоже на ромашку – крупный бриллиант в центре окаймляли более мелкие камни наподобие лепестков цветка. Бриллианты мягко светились в темноте. «Ничуть не постарели, - с грустью подумал Илья, - с тех пор, как на них смотрел Вовка. Ах, если бы они умели говорить!» Но камни молчали, зато две девушки болтали без умолка.

   В небольшом кафе «Кунцево» было мало народа. Илья заказал бутылку «Шампанского», цыплят табака. Выпив шампанского, девушки завели разговор на все темы сразу: об Алене Делоне, который снова сошелся с Роми Шнайдер, о том, как хорош Тихонов в «Семнадцати мгновениях весны», о предстоящем отдыхе – Марина предполагала провести его в Болгарии. Илья вежливо поддерживал разговор, но думал о своем. Вот он видит искомые бриллианты, даже может потрогать (он тихонько сжимал руки Марины) – но взять он их не может, какой тогда толк от всей этой истории! Девушки продолжали болтать свое, женское. «И никакие они не проститутки, - решил Илья, - просто им скучно сидеть дома, вот они и развлекаются как могут!»

   В это время он услышал голос сильно подвыпившей Эллы:

   - А у Маринки есть кавалер – класс! Дарит ей бриллианты. Вот видите – это старинное русское кольцо, и еще есть такое.

   - Элка, молчи! – крикнула на подругу Марина. – Не болтай лишнего!

   Илья взял руку Марины и стал рассматривать кольцо.

   -Да, чудесная работа, - подтвердил он. – А не ограбил ли ваш поклонник пещеру Алладина? – спросил он шутливо.

   - Нет, всего лишь свою мамашу, - промолвила Элла. «Это я знаю», - подумал про себя Илья. Он едва взглянул на счет, который принесла ему официантка, небрежно бросил «Сдачу не надо» и повез девушек домой. Элла жила близко, и ее он отвез первой. С Мариной он ехал через всю Москву. К счастью, она жила близко от него, а то Илья порядочно устал за сегодняшний день. Прощаясь, Илья поцеловал Марине руку, записал ее телефон.

   - Все было так приятно, - шептала Марина. – Хочу опять на «бис».

   - На той неделе обязательно позвоню, - обещал Илья.

   Вернулся домой он поздно, жена уже спала, Игорь ждал его.

   - Папа, а ты сказал, что останешься на даче. Я пришел – Манька здесь, значит, приехал. Что случилось?

   - Ничего, - ответил спокойно Илья, - вспомнил, что пригласили в гости.

   - Да ты такой у меня молодой, нарядный, - Игорь обнял отца. – Знаешь, я тебя очень люблю, - вдруг сказал он.

   «Соскучился, - решил Илья, - раньше никогда не говорил так, разве что в детстве».

   Илья постелил себе в кабинете, чтобы не будить жену, но долго не мог уснуть. Он все время думал: «А что делать?» Он непременно должен вернуть бриллианты в семью Гольдман, бриллианты, бессовестно присвоенные их родственниками, но принадлежащие им и только им. Из-за этих камней погибли когда-то два молодых человека, но теперь они должны принести радость молодой девушке – их законной владелице. Он знает, где они находятся, но никакого юридического права забрать их у него нет. Илья долго ворочался на диване, потом встал, закурил сигарету. Манька, сладко храпевшая в своем углу, тоже проснулась и подошла к нему. «Так-то, брат Манька, - он погладил собаку по бархатистой шерсти, - что нам делать? Не можем мы сорвать с рук Мариночки колечки, не воры мы, не убийцы, а простые советские люди. А добровольно она их не отдаст, с какой стати? К тому же она их «отработала». Я представляю, как противно спать с Гаденышем». Манька согласно закивала головой. Илья всегда надеялся только на себя, но сейчас ему захотелось с кем-нибудь поговорить по душам. Но с кем? Игорь слишком молод, да и знает он этого Сашку, еще проговорится, а здесь нуж-на полная секретность. Жена – она испугается за него и будет умолять отсту-питься от этого дела. И вот он вспомнил о Леше-ювелире.

   С Лешей он познакомился год назад осенью в Ялте. Уже в октябре он поехал отдохнуть на 10 дней в Крым и снял номер в Ореанде. Там же жил Леша в номере «люкс» вместе с длинноногой красоткой, как говорили, балериной Большого театра. Лешка – красивый молодой мужчина – держался несколько высокомерно; говорили, что он – сын члена ЦК. Когда уехала балерина, Лешка сам подошел к Илье. Они подружились и почти все время проводили вместе. В вечер перед отъездом они долго сидели на большой террасе ресторана, и Алексей рассказал Илье про свою жизнь. Оказалось, что никакой он не сынок члена ЦК, а просто мастер-ювелир и работает в мастерской на улице Горького. Родился Леша в бедной семье, жил в подвале, но, что называется, выбился в люди, стал мастером-огранщиком  полудрагоценных камней, а потом и бриллиантов. Затем он стал мастером-ювелиром, у него появились свои клиентки – администраторы ресторанов, директора магазинов, официантки, научные сотрудники – вообще дамы, имеющие деньги. Все они хотели одного – красивых ювелирных украшений: серег, колец, браслетов с бирюзой, топазами, александритами, а то и с бриллиантами. Их не устраивал ширпотреб, который продавался в магазине, они хотели художественных украшений, которые будут только у них. Эти дамы не записывались в списки, которые с семи утра составляли менее удачливые женщины. По этим спискам можно было сдать заказ только через полгода, а уж получить Бог знает когда. Нет, «свои» дамы с улыбкой подходили к окошку Алексея и умоляюще спрашивали: «Ну, когда? Так хотелось бы получить поско-рее». Алексей зарабатывал в несколько раз больше любого профессора, он купил четырехкомнатную кооперативную квартиру в кирпичном доме у «Речного вокзала», новую «Волгу», жене – две дубленки и каракулевую шубу. Теперь он мечтал о даче с теннисным кортом, но дачи очень подорожали в 1972-1973 годах, и Алексей рассчитывал только через несколько лет осилить такую покупку. Но именно в 1973 году произошли события, которые значительно ускорили лешины планы – в Москве произошел бум, настоящий бриллиантовый бум, который охватил всю женскую половину советского общества: от уборщиц и дворников до ученых дам, писательниц, актрис. Хотели носить бриллианты те, кто сроду не носил их – хотя бы маленькие, хотя бы осколочки, - но настоящие, в золотой оправе. Около ювелирных магазинов выстраивались огромные очереди. Кольца и серьги с бриллиантами расхватывали как горячие пирожки. Клиентки Алексея приводили все новых дам, и все требовали бриллиантов и готовы были выложить за них большие деньги. «И где я возьму им столько бриллиантов? - думал Алексей. – Что у меня – алмазные прииски, что ли?»

   И здесь ему в голову пришла счастливая мысль. Он недавно был в Бухаре и купил там на базаре мешок с прозрачными камешками – феонитами, блеск которых отдаленно напоминал игру бриллиантов. Алексей тщательно огранил крупный камень  и притушил его грубый блеск слабым раствором соляной кислоты. К его удивлению, камень легко поддавался обработке, а кислота смягчила блеск. Алексей вставил камень в золотую оправу и еще раз посмотрел на него в лупу. «Нет, немножечко надо «отутюжить» грани, и тогда очень трудно будет отличить его от настоящего бриллианта», - решил Алексей.

   Так начался новый бизнес Алексея – он все совершенствовал свою технику обработки феонитов и продавал их уже по цене бриллиантов. Сначала он действовал осторожно, и его покупатели фальшивок были дюжие тетки – продавщицы  пивных ларьков и винных магазинов, но все шло гладко, никто не приносил с криками и стонами фальшивок обратно – и Алексей стал продавать «бриллианты» жаждущим своим клиенткам, не делая никакого исключения. Деньги к нему текли буквально рекой. Он купил дачу в «Отдыхе», соорудил на ней современный теннисный корт, завел постоянную любовницу – балерину Большого театра.

   Вот эту историю Алексей рассказал Илье на террасе ресторана в Ореанде. Выпито было несколько бутылок сладкого крымского вина. Язык у Алексея слегка заплетался, но Илья не особенно слушал его. Он любовался ночным морем, серебряной лунной дорожкой, кружевной пеной прибоя. Однако парень нравился ему. «Он – настоящий мастер, - думал Илья, - наследник лесковского Левши, который блоху подковал, но зарвался парень, затянут его в трясину большие деньги».

   А Алексей шептал:

   - Только тебе, Борисыч, я рассказываю это, только тебе. Вот ты юрист, умный человек. Ведь я дарю женщинам радость, красоту, но какое значение имеет, настоящие это алмазы или нет.

   Но Илья советовал ему как можно скорее свернуть свой «бизнес», пока не разоблачили его обман. Ведь за крупное мошенничество могут дать 7, а то и 10 лет с конфискацией имущества, а «зона» - это не ресторан в Ореанде:

   - Ты заработал уже большие деньги (Алексей назвал Илье астрономические по тем временам суммы) – так остановись, работай спокойно, как до своего «бриллиантового бизнеса».

   В Москве Алексей часто звонил Илье, приглашал посидеть вдвоем в хорошем ресторане, но Илья отговаривался делами, и встретились они лишь перед новым 1974 годом, перед отъездом Ильи в Америку. Около ресторана «Арагви» стояла длинная очередь, но Алексея хорошо знали швейцары, и он проходил свободно, без всякой очереди. Официант посадил их за столик в глубине зала. Восточные мелодии наигрывал небольшой оркестр, стол был накрыт с кавказским изобилием: свежие овощи, фрукты, черная икра и, конечно, румяные шашлыки на блестящих шампурах.

   Алексей рассказывал Илье про свою жизнь. Слава Богу, все в порядке; нет, он не «завязал» с феонитами сейчас, он зарабатывает огромные деньги, но все потому, что у него появилась «мечта». Илья слушал парня и дивился, какой гениальный роман написали все-таки Ильф и Петров. «Мечта» Алексея удивительно совпадала с грезами Остапа Бендера – только Остап мечтал о Рио-де-Жанейро, где все в белых штанах, а Алексей – о волшебном городе Лос-Анджелесе в далекой Калифорнии, где океан, белые виллы, диковинные тропические цветы. Мечта Алексея родилась не на пустом месте. В начале 1972 года из СССР начали уезжать евреи, главным образом, в Америку.

   Нет, поначалу эмиграция евреев совсем не трогала Алексея, детей его не называли в школе «жидами», они могли поступить в любые институты, куда захотят. Нет, проблемы евреев совсем не касались его. Но тут ему рассказали про Жорку Зильбермана, зубного врача, который жил в их доме в однокомнатной квартире и ездил на старом «Запорожце». За два года жизни в Америке Жорка открыл свой врачебный кабинет, купил двухэтажную виллу с участком земли и ездит теперь на «Мерседесе». Этот рассказ пронзил сердце Алексея. Если этот старый Жорка (ему было 45 лет) достиг такого благополучия, то какие блестящие возможности у него, молодого и красивого парня, первоклассного ювелира, как широко он может развернуться там, в Америке. Он откроет свой ювелирный магазин, купит белую виллу, «мерседес» и со временем женится на девушке из богатой американской семьи (Алексей рассчитывал уехать один, оставив жене и детям квартиру и дачу). Алексей готовился к отъезду – он покупал у надежных людей доллары и только доллары, а уж еврейскую метрику он купит запросто через год, когда полностью упакует свои чемоданы.

   Илья с сомнением думал о планах Алексея. Не зная ни английского языка, ни американских законов, пускаться в «джунгли» американского ювелирного бизнеса было чистейшим безумием. Но Илья не хотел разочаровывать Алексея. Пускай парень пока тешит себя надеждой, а через год, может, планы его изменятся сами собой. Командировку Ильи в Америку Алексей воспринял с восторгом. Илья должен был выяснить, сколько стоит вилла в Лос-Анджелесе и другие многочисленные вопросы, которые Алексей аккуратно написал ему в записную книжку.

   «Теперь надо звонить Алешке, Алешка что-нибудь придумает», - решил Илья.

   Алексей в честь приезда Ильи устроил грандиозный банкет в «Арагви» и снял для этого целый Голубой зал, хотя друзья были вдвоем. И вот в Голубом зале, при прозрачном свете хрустальных синих люстр рушилась «мечта» Алексея. Нет, ювелирный бизнес в Америке отнюдь не процветает – напротив, бриллианты выходят из моды, их одевают только в театры, на премьеры богатые дамы, большинство же носит бижутерию и дешевые золотые украшения, которые привозят огромными партиями из Гонконга, Таиланда и других стран Азии. Владельцы мелких ювелирных магазинов разоряются из-за низких цен, по которым продается товар. Только большие ювелирные магазины, нарядные витрины которых служат украшением центральных улиц крупных городов, процветают, но владельцы их – миллионеры, имеют своих клиентов, за которых идет упорная борьба. Нет, Алексею нечего делать за океаном, заключил Илья, и видя, как расстроился парень, чтоб утешить его, Илья стал рассказывать, как тяжело на первых порах приходится эмигрантам, как трудно пробиться к вершинам, сколько надо труда потратить, чтобы только подтвердить диплом. А без английского языка доступна только самая черная работа. Алексей слушал внимательно, но Илья видел, что он с болью расставался со своей «мечтой».

   Но как оживился парень, когда Илья стал рассказывать о чудесной встрече с Еленой Гольдман, о кольце с изумрудом, которое он узнал сразу, хотя не видел его 20 лет. Вовка и Лена погибли из-за этого кольца, но теперь его носит молодая девушка, их ровесница, а это значит, что жизнь продолжается.

   - Да, жаль того парня, - Алексей затянулся сигаретой, - но он тоже… Убить девушку! А что ему грозило? – спросил он у Ильи.

   - Я думаю, расстрел, сталинские законы были суровы, да и прокурор был настоящий зверь – вряд ли мне удалось спасти его.

   - Ну, тогда он правильно сделал, лучше самому – жаль, что я не видел этого кольца, опиши мне его.

   Илья вынул записную книжку и нарисовал овальный контур изумруда немного неправильной формы, окруженный крупными бриллиантами. На внутренней стороне кольца стояла проба и подпись Карл Фаберже.

   - Полную свою подпись Фаберже  ставил только на работы, сделанные для царской семьи. Пусть Гольдманы продадут это кольцо на аукционе Сотбис или Кристи, они получат хорошие деньги. Дома держать его нельзя. На нем – кровь! – закричал Алексей.

   Илья со страхом подумал о Леночке. Он не был мистиком, но в словах Алексея была какая-то зловещая правда.

   - Но это единственная драгоценность, которую им удалось вывезти. Остальные остались у нечестных родственников, - и он рассказал Алексею о своем «визите» к Лине, о ее сыночке – Гаденыше, который подарил чужие кольца своей любо-внице, и, наконец, о знакомстве с Мариной.

   -Это же вполне современный детектив. А что, эта Мариночка – действительно красивая женщина?

   - Да, - ответил Илья уверенно, - и знаешь, не из тех, просто не повезло девушке в личной жизни, вот и придумала себе занятие – ловить богатых иностранных женихов.

   - Однако спит с этим маленьким придурком, - заметил Алексей, - но он ведь дарит ей бриллианты, а таких мужиков только два во всей Москве – он и я. Слушай, я расстался с этой пиявкой-балериной, сколько на нее потратил денег, сколько у неё моих бриллиантов и мехов – и все ей мало. Ненасытная тварь, - Алексей закурил сигарету. - Я завязал с фальшивками, - с каким-то облегчением выдохнул он, - были небольшие звоночки, - уточнять он не стал, да Илья и не допытывал его. – Баста, - вдруг промолвил Алексей, - начинаю новую жизнь, да я теперь свободен как ветер, толстозадая моя не в счет, живу я с ней ради детей, да и балую ее редко – один-два раза в месяц. Знакомь меня с Мариной, и совсем скоро я верну тебе бриллианты твоей Леночки.

   Илья с сомнением посмотрел на Алексея: да, парень был хорош – синяя рубашка удивительно шла к его голубым глазам. Каштановые волосы живописно падали на лоб. Как бы читая его мысли, Алексей продолжал:

   - Но где она найдет такого как я – молодого, богатого, красивого? Ведь я купил себе новую «Волгу»-шестерку, таких в Москве пока только десять – белая, быстрая, настоящий лебедь. А все эти мечты об иностранцах – блеф, сказки, вроде моей мечты об Америке. Нет, жить нам с Мариночкой в России, и любовь крутить в моей квартире – ведь Раиса с детьми все лето будет на даче. А дай мне ее телефон, я сам ей позвоню, конечно, сошлюсь на тебя, а ты езжай на дачу отдыхать, устал небось с этими чужими делами, да и в Америке тебе было нелегко, уже возраст.

   Илья с удовольствием дал Алексею телефон девушки – пусть сами договариваются. Он вдруг действительно почувствовал усталость – время приближалось к часу ночи, в зал уже несколько раз заглядывал официант. Алексей вышел расплатиться с ним. Илья остался один. Выпито было много, но Илья как-то мгновенно отрезвел: нет, Лешке можно доверять, хоть и знает он его плохо. Но огромная адвокатская практика научила его хорошо разбираться в людях. А все-таки любопытно, как будет действовать парень, чтобы вернуть кольца. «Конечно, подарит свои фальшивки, но и любовь вдобавок».

   Алексей скоро вернулся. Илья вынул бумажник: какая моя часть? Но Алексей отвел руки Ильи.

   - Нет, сегодня ты мой гость, а вот приеду к тебе на дачу с Мариной – тогда и угощай! Через несколько дней приеду, предупрежу телеграммой, - уверенно сказал Алексей.

   - А знаешь, мне не хочется, чтоб ты обманывал девушку фальшивками, - откровенно сказал Илья.

   - Фальшивками? – с негодованием воскликнул Алексей. – Да я же тебе рассказал, что завязал с ними. А вот это видел? – и он вынул из внутреннего кармана пиджака небольшую коробочку и открыл ее. Там лежало бриллиантовое кольцо, удивительно напоминающее по форме кольцо Леночки Гольдман. Но форма лепестков была более изысканной, и «бриллиантовый цветок» играл всеми цветами радуги на ладони Алексея.

   - Вот, - заявил Алексей, - это из якутских алмазов, а хороши, правда?

   - Удивительно хороши, - согласился Илья, - и очень похожи на те старинные. Это, наверное, с выставки, делал какой-нибудь большой мастер?

   - Я делал, - насмешливо процедил сквозь зубы Алексей, - ты ведь не видел мою работу!

   - Лешка, - в восторге закричал Илья, - ты ведь великий мастер – наследник Фаберже. Учи английский и тогда можешь ехать в Америку, Англию, куда захочешь. Будешь выполнять заказы принцесс, королев, жен премьер-министров.

   - А ты здорово пьян, Илюшка, - засмеялся Алексей. – Нет, не приспособлена у меня голова что-нибудь учить, и начинать надо было давно. Поеду когда-нибудь туда к тебе в гости. Ведь ты со временем уедешь туда ради сына, правда?

   Илья пожал плечами. Он многое предчувствовал, но не хотел об этом думать…

   - Марине я дарю это кольцо, - торжественно заявил Алексей, - вместе с собой; надеюсь, она не будет возражать? Взамен она возвращает сашкины подарки. А если этот придурок будет их требовать, он получит их – только вместо бриллиантов там будут феониты. Придурок, конечно, ничего не разберет. Так мы успешно проведем операцию под названием «Бриллианты Елены Гольдман». Ну как, неплохо задумано, господин адвокат?

   - Отлично, но как я расплачусь с тобой? – спросил Илья.

   - Будем чаще встречаться вот в этом зале, ведь у меня – ты не поверишь – совсем нет друзей, только собутыльники, а это не то, совсем не то, - с какой-то грустью сказал Алексей и вздохнул.

   Последнюю лешкину фразу на следующий день вспоминал Илья. Он весь день просидел на балконе дачи – читал, кое-что писал. Вот такой богатый, уверенный в себе Лешка внутренне одинок, а почему? Друзья, женщины – все около его денег, а ведь и душа у него золотая, а это никто не хочет видеть!

   «Сложная все-таки это штука – жизнь, - подумал он. – Может быть, какой-нибудь нищий инженер счастливее Лешки. Но Алешка молод, ему всего 35, и у него все еще впереди. А у меня – сколько испытаний выпало мне, моему поколению. И вот скоро старость, и единственная надежда – сын, который мечтает об Америке».

   Он вышел в сад, Манька побежала за ним.

   «Черт возьми, никогда не видел такой преданной хозяину собаки», - думал Илья, видя как Манька норовит заглянуть ему в глаза. Та вовкина Манька никогда так не любила его, часто она грустила, особенно вечерами, тихонько подвывая на луну, и Илье казалось, что в это время она вспоминает своего прежнего хозяина… А вобщем, кто знает, что творилось в собачьей душе. Илья погладил собаку. «Бу-дем жить, будем еще радоваться, Маня, мы еще молодые», - и Манька радостно залаяла и завиляла хвостом.

   Всю неделю Илья ждал весточки от Алексея – но телеграммы не было. Илья работал в саду, ходил купаться на пруд, но все время думал: а удастся ли Лешке его так хорошо задуманный план?

   Но через неделю, когда Илья собирал только что созревшую малину, про-езжающий на велосипеде мальчишка крикнул ему: «Телеграмма-молния!» Илья испуганно расписался, подумав: а вдруг что с Игорем? (Игорь уехал в экспе-дицию). Но вскрыв телеграмму, он радостно прочел: «Приезжаем через час – Марина, Алексей». Соня стала быстро готовить обед для гостей.

   Они появились ровно через час на белой «Волге». Марина гордо восседала рядом с Алексеем, и была счастлива. Накрыли стол на веранде, но обедать гости отказались. «Только сейчас из ресторана, - заявил Алексей. – Вот чайку выпьем с удовольствием». Соня принесла серебряный самовар – подарок Илье к 50-летию. Растопили самовар еловыми шишками, заварили индийским чаем – и нео-быкновенно вкусным показался этот чай, чуть пахнувший дымком.

   - Хорошо у вас, - Алексей искренне наслаждался покоем и тишиной под-московной дачи, - и дачка хоть старенькая, но просторная и уютная.

   Он посмотрел в сад. На яблонях и вишнях созревали плоды.

   - Надо строить новый дом – двухэтажный, - вдруг заявил Алексей, - с большим холлом, широкой лестницей.

   - Да откуда я возьму столько денег? – удивился Илья. - Отремонтирую свою «старушку-избушку», и на несколько десятков лет ее хватит.

   - Несколько десятков? – иронически возразил Алексей. – Да лет через 10-15 здесь будут сплошные модерновые «коттеджи», вместо ветхих домишек – теннисные корты, сауны. Наступает конец бабушкиным вишневым садам, выру-бят их под корень.

   Соня в ужасе посмотрела на него:

   - Кто же это сделает? Кто эти варвары?

   Алексей спокойно улыбнулся:

   - Варвары… Нет, новые хозяева жизни. Те, у кого сейчас есть большие деньги. А через 10 лет таких людей будет еще больше, им уже сейчас тесно в рамках этой власти, они хотят захватить все лучшее, что есть в России – леса, земли, нефть, газ – и добьются своего. Запад им поможет – так говорил незабвенный Остап Бендер.

   Соня закрыла балконную дверь. «Напротив нас живет полковник КГБ», - объяснила она. Алексей и сам понял, что сболтнул лишнего. «Пойдем, Илья, покурим», - предложил он.

   Мужчины вышли в сад, сели на скамейку. Алексей вынул из внутреннего кармана небольшую коробочку, открыл ее. Илья увидел два бриллиантовых кольца – одно из них то, что было на руке Марины, второе представляло собой крупный камень, вправленный в платиновую оправу.

   - Вот они – бриллианты Елены, Марина с радостью вернула их Сашке, то есть мне. Я не стал ей рассказывать все наши тайны – ни к чему ей это знать. Просто тихонько снял фото с этих чудных колец и сделал точно такие же – только из феонитов. А потом взял грех на душу – подменил кольца. И феониты она отнесла Сашке, когда он потребовал их обратно. А эти кольца – твои.

   Илья молча обнял парня.

   - Нет, это я тебе многим обязан, - Алексей предупредил благодарность. – Эта женщина – моя женщина, она приняла меня такого, как я есть, - несвободного, легкомысленного, часто пьяного. Но теперь я решил остепениться – пора! Как писал Есенин, «И мне в окошко постучал сентябрь багряной веткой ивы». Теперь у меня есть только одна женщина – Марина.

   Будто услышав свое имя, Марина вышла в сад.

   - Вот она какая у меня – высокая, стройная, умная… Настоящая русская красавица, правда? – спросил Алексей у Ильи. Илья согласно кивнул головой. Сам он прекрасно знал, что Марина – еврейка, девушка сама сказала ему об этом, когда он отвозил ее домой.

   - Эх, хорошо в стране советской жить, особенно, когда живешь со мной, - запел Алешка и сжал Марину в объятиях.

   - А какой счастливый случай занес тебя на Кутузовский проспект, прямо к скверику «Украины», к Марине? – шутливо спросил Алексей, подмигивая Илье. – Ведь никогда раньше ты там не гулял? Или решил после Америки немного раз-влечься? У тебя была молодая девушка в Америке?

   - Конечно, была, - в тон ему уверенно ответил Илья. – А вот эту, - он указал на Марину, - ты у меня и увел. Ну что делать, ты ведь моложе и красивее.

   Вечер прошел весело. Алексей и Илья пели под гитару цыганские романсы, Марина с Соней подпевали. В 10 часов вечера Марина с Алексеем стали соби-раться в Москву. Илья поехал их провожать до станции. Ехали в объезд по шоссе, по обе стороны которого расстилалось пшеничное поле, на небе поднялась полная луна. «А хорошо! – кричал из машины Алексей. – В какой Америке найдешь такое!» Илья согласно кивнул головой.

   Обратно Илья ехал медленно, хотелось размыслить над чудесными обстоятельствами, которые в конечно счете привели к тому, что у него в руках оказались бриллианты Елены Гольдман. «Алешка совершил явный подлог, - рассуждал Илья, - но я, как юрист, целиком оправдываю его. Хорошо, что об этом знают только два человека – он и я. Умный он все-таки парень. Здорово мы перехитрили стриженую даму и ее маленького сыночка. Пусть теперь дарит свои феониты кому угодно. Теперь мне все равно. Через неделю кольца будут у Гольдманов».

   Илья ехал по пустынному в это время поселку. Большинство дач были такие, как у него, - старые, еще довоенной постройки. Здесь жила советская интеллигенция: врачи, инженеры, учителя – люди в основном небогатые. Несколько красивых дач были построены недавно; говорили, что хозяева их – директора крупных магазинов. «Алешка как купец Лопахин в «Вишневом саду» Чехова кричал – придут новые люди, вырубят вишневые и яблоневые деревья, на месте их построят «американские лужайки», теннисные корты! Нет, просто он обалдел от этих шальных денег «советской буржуазии». Шкурой своей они рискуют из-за больших денег. Недавно прогремело дело директора Елисеевского магазина – Соколова, которого приговорили к расстрелу. Был ряд и других, более мелких дел. Но ничто не остановило людей, подвизающихся в советской тор-говле! На месте уволенных, посаженных в тюрьму, а то и расстрелянных поя-вились все новые и новые любители больших денег, и число их росло с каждым годом. И это наше советское общество!» - с горечью подумал Илья.

   Был уже поздний час, заснула в своей конуре во дворе даже собака Манька. Но Илье не спалось. Он начал листать старинный альбом о работах К. Фаберже, который по его просьбе привез ему Алексей. Фирма Фаберже делала фигурки животных из серебра и полудрагоценных камней, инкрустированных драго-ценными камнями. Альбом был богато иллюстрирован. Вот серебряная голова лошади с развевающейся гривой и рубиновыми глазами. А у серебряного кота, сложившего лапы словно в молитве, глаза зеленые – из изумруда. Прозрачная обезьяна из горного хрусталя рассматривала на ладони маленькую нефритовую черепаху. Редкой красоты изделия производили русские мастера фирмы Фаберже. Их было много, кажется, около 30 тысяч. Где они теперь? Разлетелись по всему свету. Алексей говорил, что теперь очень трудно купить в антикварных магазинах настоящего Фаберже (очень много было подделок).

   Илья внимательно рассматривал клеймо мастера – в овале его инициалы К. Ф., а вот и раздел работ, сделанных для царской семьи: рисунки пасхальных яиц с секретом, усыпанных бриллиантами. Их на Пасху дарили друг другу царь с царицей и царевны. Корона царицы с 20 крупными алмазами. Иллюстраций было несколько, но изделий много – около двух тысяч. И среди них – кольца, серьги, браслеты. На каждой работе стояло клеймо мастера: полное имя и фамилия в овальной рамке – Карл Фаберже. Неужели действительно кольцо с изумрудом Гольдманов принадлежало царской семье?

   Илья задумался. Он читал секретные материалы об ужасающих подробностях расстрела царской семьи, от которых кровь застывала в жилах. Он догадывался, кому достались драгоценности царицы и четырех царевен. Анна рассказывала, что Исаак Гольдман, ее первый муж, купил это кольцо в Ленинграде, в 1946 году у простой женщины, уборщицы в гостинице «Астория», где он остановился. Исаак был знаток драгоценностей и заплатил женщине хорошие деньги. Как попало драгоценное кольцо к этой женщине? Почему она обратилась к частному лицу, а не в комиссионный музей? Ведь ее могли и надуть: не заплатить или всучить ей фальшивые деньги, которых было много после войны. Вопросы, вопросы, на которые нет ответов. Нет, что-то дьявольское есть в этом кольце, подумал Илья. Почему на него положил глаз Вовка? Конечно, из-за его необыкновенной красоты. Илья вспомнил Вовку, каким он видел его последний раз в тюрьме: похудевший, наголо стриженый, он напоминал отрока картины В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею».

   «Пусть Леночка скорей избавится от этого проклятого изумруда. Настаивать я не могу, но буду советовать продать его на престижном аукционе за хорошие деньги. Теперь у них есть другие драгоценности, а это кольцо должно исчезнуть из их дома», - решил Илья.

   Он написал письмо Гольдманам, которое собирался отправить вместе с кольцами. Довольный собой, он вышел на балкон.

   Уже светало, но все еще спали, не было слышно даже собачьего лая. Вдруг раздался звук мотора, появилась черная старая «Волга», мчавшаяся по поселку. Лихую песню распевали молодые пьяные голоса: «Вставай, страна народная, вставай на смертный бой – с жидами, силой черною, с проклятою ордой», кто-то приказал – раз, два, три – и голоса дружно проскандировали: «Жиды, вон из Малаховки! Это – наша земля!» Никто не отозвался, очевидно, все спали крепким предутренним сном. Залаяли собаки, среди которых выделялся звонкий лай проснувшейся Маньки.

   Илья бросился на чердак, где у него стояло старое охотничье ружье, оставшееся еще от отца. Илья время от времени чистил ружье, иногда брал его с собой в лес – пострелять ворон. Ружье стояло, как всегда, на видном месте, рядом в коробке лежали патроны. Илья стал быстро заряжать ружье, но тут услышал негромкий выстрел и жалобный визг Маньки. Он подбежал к забору – Манька лежала неподвижно на траве с простреленной головой. Она была мертва. Трава под ней окрасилась кровью. Илья посмотрел на улицу: все было тихо, ни «Волги», ни ее пьяных пассажиров не было видно – они умчались куда-то. Илья лихорадочно соображал, что ему делать? И за несколько минут пришло решение: похоронить Маньку тайно, чтоб ни соседи, ни Соня не узнали об этом. Он сбегал на чердак, взял старую «болонью» и завернул в нее труп Маньки. Около сарая он выкопал на днях небольшую яму для мусора, но пока она была пуста. Илья лопатой значительно углубил и расширил эту яму с тем, что она стала манькиной могилой. Недавно прошел дождь, земля была рыхлой, и работа продвигалась быстро.

   Илья торопился – шел уже шестой час утра, скоро люди будут бежать на ранние поезда. Он взял страшный сверток, на секунду открыл его и поцеловал Маньку в нос, затем быстро засыпал землей могилу собаки. На холмик свежей земли он пересадил четыре турецкие лилии оранжевого цвета, извитые лепестки и вытянутые тычинки которых действительно напоминали турецкие фески. Полу-чилась новая красивая клумба.

   Работа была сделана вовремя, на ближнем участке появился сосед и пожелал ему «доброго утра». «Доброе, доброе», - ответил ему Илья. Сердце его бешено колотилось, лицо покраснело, из глаз лились слезы. Илья присел на скамеечку и посмотрел на часы – было полседьмого утра. Соня будет спать часов до восьми, она любит понежиться в отпускное время. Илья не спал всю ночь, но спать не хотелось. Но Соня не должна видеть его в таком состоянии, и так она бес-покоится, что от Игоря нет писем – Игорь был на практике далеко в Гималаях. «Надо лечь  и немедленно уснуть», - сказал себе Илья. Он уже придумал, что сказать Соне об исчезновении Маньки: Маньку еще ни разу не вязали, а сейчас как раз у нее течка, и кобели крутились около забора, но Манька не обращала на них никакого внимания. Но, видимо, природа взяла свое, и Манька убежала с каким-нибудь кобелем и появится через несколько дней. «Что говорить дальше – покажет время».

   Илья решил принять сильное снотворное, которое он привез из Америки и взял на дачу на всякий случай. Соне он написал записку: «Не спал всю ночь – работал. Сейчас принял снотворное и буду спать, вероятно, до обеда. После обеда – увидимся. Илья». Он положил записку на стол на веранде – Соня встанет и сразу увидит ее. Затем пошел в свою комнату, принял две таблетки снотворного и зас-нул крепким сном.

   Следующая неделя прошла относительно спокойно. Соня часто выходила на дорогу и высматривала Маньку, а потом, грустная, возвращалась обратно. Без собаки опустел дом. «Ну что же, не пора ли заводить другую?» - шутил Илья. Но Соня качала головой: Манька вернется, куда бы ее не завезли, она найдет свой дом. Но через неделю со слезами на глазах Соня заявила, что Манька погибла, ее увезли живодеры, хотя было непонятно, кому нужна такая маленькая и невзрачная собака. Илья пожал плечами:

   - Вероятно, увезли.

   Но Соню не так просто было обмануть.

   -Ты что-то знаешь, - заявила она в ответ на его притворное равнодушие, - ты ведь не спал в ту ночь, работал?

   - Ну и что? Работал, слышал собачий лай, и все! Жаль, конечно, Маньку, но это все-таки только собака.

   -Какой ты стал равнодушный, - с горечью проговорила Соня, - а она так любила тебя!

   Илья обнял Соню:

   - Скоро тридцать лет нам с тобой, старуха, отпразднуем осенью, когда вернется Игорь. Давай сейчас составим список приглашенных. И чтоб сшила себе новое красивое платье – приблизительно такое, в котором ты была на свадьбе.

   Соня немного повеселела, принесла альбом старых свадебных фотографий, запела «Как молоды мы были», а потом «Грустить не надо». «И будет взор опять, как прежде, нежен», - она любила петь песни своей молодости.

   Потом пришло письмо от Игоря, и Соня совсем упокоилась.

   Илья почти все дни писал отчет о своей заграничной командировке. Это была серьезная работа. Он знал, что на ученом совете будет много вопросов. Кляу-зников и завистников среди ученых хватало. В саду почти не работал – не хотелось. Он уходил спать рано, часов в 9 вечера, когда только начиналась про-грамма «Время». «Завтра встану в 7 утра – очень много дел», - объяснил он удивленной Соне. Она не знала, что каждую ночь он заводил маленький будильник на 4 утра – и с его мелодичным звоном сразу поднимался с постели и шел на чердак. Он отыскал на чердаке старый бинокль и смотрел в него час, два – он ждал черную «Волгу» - и ружье стояло наготове. Но машина больше не появлялась. Разочарованный, он спускался вниз – опять не приезжали эти бандиты, которым он должен отмстить  за Маньку. Каждое утро он поливал клумбу на ее могиле, и турецкие лилии пышно разрослись на ней. Илья сильно похудел, черные круги образовались вокруг глаз.

   Через неделю приехал Алешка, привез маринованную баранину для шашлыка. Решили жарить шашлык на углях, чтоб с дымком, и долго жгли костер, пока не получились хорошие угли. Илья молча смотрел на пламя костра – говорить не хотелось. Алексей, заметив его грусть, тоже молчал.

   Наконец, когда были готовы румяные шашлыки, Алешка открыл бутылку сухого вина и налил в два бокала (Соня деликатно ушла в дом, поняв, что мужчины хотят поговорить по душам). Илья поднял бокал, предложил Алешке:

   - Выпьем за упокой одной невинной души.

   Алешка показал глазами на дом:

 

   - Теща?

   - Нет – Манька, - ответил Илья.

   - Померла? – удивлённо спросил Алексей. - Я только хотел у тебя спросить, где она?

   - Не померла, а зверски убита, - ответил Илья и смахнул слезу.

   Илья рассказал Алексею о черной «Волге» с пьяными пассажирами, об убийстве Маньки.

   - Кто? – спросил Алексей. - Может быть, соседи?

   - Нет, соседи у нас порядочные люди, живем вместе много лет, да к тому же евреи. Вот на новую дачу директора завмага часто заезжают гости, выпивают, по-ют песни.

   - Нет, - уверенно ответил Алексей, - эти народ денежный, зачем им хулиганить? Это сделали те, кто стоит в очереди у пивнушек и винных магазинов – пьяная серая Русь. Перепились – вот и решили покуражиться.

   Алексей подошел к клумбе с турецкими лилиями, понюхал цветок:

   - Прощай, Манюня, поеду отомстить за тебя.

   - Куда? – удивился Илья.

   - Поедем к винному. Я проезжал, там стоит человек тридцать мужиков, а у меня есть с собой пять бутылок «Столичной» - вот и устроим им лотерею – кто первый поймает. Они за эти бутылки головы себе поотшибают, глотки перегрызут – вот будет потеха!

   - Так, может, это совсем не те?

   - Те или не те – какое это имеет значение? Все равно – они. Поехали.

   Они подъехали к винному магазину. Мужики и несколько женщин стояли в очереди: ждали открытия после перерыва. Очередь галдела, густо сдабривая речь матом. Алексей остановил машину поодаль, взял сумку с водкой, подошел к очереди. Илья остался в машине.

   - Ну, подходи, мужички, кто хочет выпить? – закричал Алексей как коробейник на ярмарке и вынул из сумки бутылку «Столичной». Его окружили.

   - А почем продаешь?

   - Отдаю задаром, от поминок осталось.

   - А кого поминал?

   - Собачку свою бедную, переехала ее черная «Волга» - и не знаю, чья? Вы часом не знаете, у кого есть такая?

   - Нет, мы машин не имеем, - хором отозвались несколько мужиков. – Мишка, а у твоего тестя вроде есть «Волга», - обратились они к здоровому белобрысому парню в белой грязной рубашке. Мишка недоверчиво обернулся:

   - У тестя есть – у меня нет. Какое я к ней имею отношение?

   - А-а, - понимающе протянул Алексей, - ну, держите, мужики.

   Десятки рук потянулись за бутылкой. Одному парню удалось подхватить ее, и он хотел спрятать ее за пазуху, но несколько мужиков накинулись на него. От толчков мужик потерял равновесие и упал вместе с бутылкой. Бутылка разбилась, водка потекла по асфальту.

   - Ну, теперь лакайте вместе со стеклами, - злорадно крикнул Алексей.

   Вторую бутылку он кинул в толпу прицельно. Она попала прямо в голову белобрысому Мишке. Парень сел на траву, лицо его было в крови, но никто не

 

 

обратил внимания. Несколько мужиков пытались вырвать у Алексея сумку, там была водка.

   - Подождите, мужики, так не пойдет, будете отнимать – шлепну об землю последние бутылки. Сейчас из машины принесу ведерко, налью – всем хватит.

   Он принес из машины пустой бачок, в котором держал бензин.

   - Ну вот, будет новое изобретение – «бензиновая столичная», - сказал Алексей. Он вылил в бачок три бутылки водки, поставил его на землю и крикнул:

   - Налетай, мужички!

   Мужики облепили бачок и, несмотря на бензиновый запах, опускали туда кто кружку, кто стакан и пили с наслаждением бензиновую водку. У некоторых тары не было, и они прикладывались к бачку и лакали водку как собаки.

   Открылся магазин, но в него вошло всего несколько человек. Всем хотелось дармовой бензиновой водки – около бачка началась драка. Раздался свисток милиции. Алексей быстро побежал к машине, и они поехали.

   - Ну, отомщена Манька, - потирая руки, сказал Алексей, - будут маяться они животами от этой бензиновой водки, а может, кто и подохнет… И никто не узнает, где могилка моя, - запел Алексей. – А ты брось дежурить с ружьем, поджидать их, тратить на них время и свое серое мозговое вещество (Алексей интересовался медициной и гордился этим). Думаю, они больше не придут: собак убивать неинтересно, а людей они не решатся, нет еще такой команды.

    Алексей довез Илью до дачи и уехал в Москву. Илья остался один со своими горькими думали. «Надо забыть все, что произошло на этой неделе и начать обы-чную жизнь», – сказал он себе. Но «забыть» было не так просто.

   Лето приближалось к своей макушке – августу – любимому месяцу Ильи. Соз-ревали ранние яблоки, вишни, расцветали георгины – гордость садоводческого искусства Сони. Она много ухаживала за этими цветами, и их яркие головки можно было увидеть в разных уголках сада. Илья пересадил несколько бордовых георгинов на могилу Маньки вместо  увядших турецких лилий. Вообще он теперь вел вполне дачную жизнь: ходил купаться на пруд, работал в саду… но заноза глубоко засела в сердце.

   Впервые за все долгие годы дачной жизни он с нетерпением ждал переезда в Москву. Обычно переезжали с дачи в середине сентября, после того как созревала поздняя антоновка, но в это лето сторожить антоновку было некому, и ее сняли недозрелой – пусть дозревает в мешках. Уезжали с дачи в самом конце августа, в теплый солнечный день. Илья закрыл все дачные двери фундаментально, на зиму – осенью он приезжать в Малаховку не собирался. Он еще не знал, что это лето было для него и Сони последним их дачным летом в Малаховке.

 

 

  

 

                        Глава 3. Кровавый отблеск бриллиантов Фаберже.

  

 

   Ранним летом следующего года дачу продали полковнику в отставке в связи с отъездом в Америку. Настаивал на эмиграции Игорь. Илья сопротивлялся слабо. Игорь попал в Горный институт после того, как его провалили на экзаменах в двух вузах – на мехмате МГУ и в Бауманском. Игорь пошел в «Горняшку», чтобы получить какой-нибудь диплом и уехать в Штаты. Он прилично знал английский и был уверен в успехе  своей карьеры. Илья принял покорно этот крутой поворот своей судьбы. В его возрасте он, возможно, не найдет работы в Америке и будет сидеть на велфэре – но что ж, с голоду они с Соней не помрут.

   Летом 1975 года были подписаны Хельсинкские соглашения, и семья Гольд-бергов без всяких осложнений получила выездные документы. Илья отдал в партком института свой партийный билет и свои боевые награды.

   Обосновались в Бостоне, где у Ильи было несколько знакомых семей эми-грантов. Через месяц после приезда Илья с Соней поехали в Принстон, где сердечно встретились с семьей Гольдманов. Оказалось, что Елена и Анна послушались советов Ильи и полгода назад продали кольцо с изумрудом работы Фаберже на аукционе «Сотбис». Продажа прошла успешно, покупателей было много, и между ними шла упорная борьба. Самую большую цену предложил знаменитый танцовщик Рудольф Нуриев, которому и досталось это кольцо. Деньги, вырученные за продажу, Гольдманы держали пока в банке, но присматривали себе хороший дом тут же, в Принстоне. Леночка училась на 5-ом курсе и в этом году заканчивала университет. Она уже немного работала в одной адвокатской конторе.

   Илья через месяц после приезда тоже нашел себе работу помощника адвоката: требовался адвокат, знающий русский язык, так как к такому адвокату предпочитали обращаться эмигранты СССР.

   Игорь быстро нашел работу программиста. Илья, год проработав помощником адвоката, открыл свою собственную адвокатскую контору. Казалось, эмиграция семьи Гольдбергов прошла исключительно успешно, но и в ней были свои подводные камни. Прежде всего, Игорь, прожив только год в Бостоне, уехал в Нью-Йорк. В Америке принято, что взрослые дети живут в разных городах с родителями, но Илья и Соня не были готовы к такому повороту событий и тяжело переживали разлуку с сыном. С утра до вечера Илья был окружен людьми – его контора в центре Бостона процветала, и несмотря на это, он страдал от одиночества. Все это были клиенты, в основном еврейские эмигранты, со своими делами и бедами. Но друзей, настоящих друзей, у него не было, они остались в России. Можно было писать и получать письма, но разве письма заменят радость встреч, вечерних посиделок на кухне, прогулок по ночной Москве?

   В России происходили удивительные перемены. Поменялась власть, поме-нялись деньги, появились новые хозяева жизни – «новые русские», богатые люди, которые скупали дома, фабрики, заводы, приобретали дорогую недвижимость за рубежом. «А за что тогда мы воевали?» - часто думал Илья. Но, может, так и надо, ведь об этом говорил тогда Алешка в Малаховке, почти 20 лет назад!

   Сам Алексей писал Илье часто. В годы «перестройки» он открыл свою соб-ственную ювелирную мастерскую, но потом на него «наехали» и пришлось все закрыть. Но вскоре он нашел работу в престижной фирме «Якутские алмазы» - и быстро сколотил себе капитал. К тому времени он был уже женат на Марине, и у них рос сын. «Вот каким удачным оказалось твое сватовство», - писал он Илье. Алексей построил себе дом-дворец по дороге в «Архангельское», обставил его дорогой французской мебелью. «Видел бы мой папаша, который помер от пьянки под забором в Марьиной Роще, как теперь живет его сын», - написал он Илье. Он прислал Илье свою фотокарточку – теперь это был дородный мужчина в роговых

 

 

очках, в прекрасном костюме от Версаччи. Илья помнил молодого стройного парня в широкой русской рубашке, и ему трудно было совместить этот образ с теперешним респектабельном господином.

   Он звал Алексея и Марину в гости, в Америку, и они обещали приехать летом. Потом от них долго не было писем. А осенью пришло письмо от Марины из Германии. Она писала, что Алексея убили два месяца тому назад на пороге собственной фирмы. Она с сыном сразу уехали по туристической путевке в Германию и здесь добиваются статуса беженцев как еврейские эмигранты. Марина писала, что она прожила с Алексеем фактически 20 лет, теперь жизнь ее окончена, но она должна жить ради их сына – она должна вырастить его и дать ему хорошее воспитание.

   Илья с тяжелым чувством прочел это письмо – вот и нет Алешки, может, единственного друга, пусть он был далеко. Он приглашал Марину с сыном в гости в Америку, но она написала, что не может приехать, пока не оформит свой «статус» в Германии.

   Большой радостью для Ильи были встречи с Леночкой Гольдман, теперь миссис Аккерман (Леночка несколько лет назад вышла замуж и родила двух мальчиков-близнецов). Леночка по делам часто приезжала в Бостон и всегда звонила Илье. Тогда он бросал все свои дела, и они долго гуляли по городу, заходили в кафе поговорить, обсудить разные новости. Особенно они любили Бостонский национальный парк, напоминавший обоим парк на Чистых прудах. И большой водоем этого парка удивительно напоминал Чистые пруды.

   Леночка рассказывала, как в последнюю зиму перед отъездом в Америку она каталась на коньках на «Чистых» с одним мальчиком, который очень нравился ей. Илья катался на коньках  на «Чистых» еще до войны и тоже был влюблен в одну девушку. Обоим казалось чудесным, как много общего было в их юности,  разделенной более чем 30 годами. Дружба пожилого мужчины и молодой красивой женщины иногда казалось странной Илье. Но их объединяла любовь к покинутой родине, которой не было у большинства эмигрантов.

   В один из приездов Леночки в Бостон Илья решил пригласить ее в картинную галерею – там открылась большая выставка работ Фаберже из частных коллекций. Илья увидел воочию те чудесные фигурки зверей и птиц, которые когда-то рассматривал в альбоме работ Фаберже. Выставлено было даже пасхальное яйцо, усыпанное бриллиантами из коллекции Елизаветы Второй. Вдруг Леночка позвала Илью:

   - Смотрите – мое кольцо!

   На белом атласе лежало действительно хорошо знакомое Илье кольцо с боль-шим изумрудом. Внизу была надпись – «Из коллекции Руди Нуриева». Илья и Леночка любовались кольцом, красота которого подчеркивалась умелым освещением. Бриллианты играли всеми цветами радуги, а изумруд овальной формы напоминал Леночке крылья майского жука, Илья же говорил, что камень похож на диковинную водоросль.

   Они заговорили о Нуриеве. Все знали, что великий артист тяжело болен, у него СПИД, он ведь «голубой». И очевидно, благодаря этому получил эту страшную болезнь. Леночка видела его много лет назад в балете «Лебединое озеро» - тогда он ей напомнил летящий факел, а теперь он еле передвигает ноги и, вероятно, скоро умрет. А кому тогда достанется всё это богатство? Вот что интересовало публику.

   - А хорошо, что я продала это кольцо – его должна носить царица, а не сек-ретарша адвоката, - со смехом сказала Леночка. «Видимо, она и носила его», - подумал Илья.

   Леночка укатила на своем «мерседесе» в Принстон, обещав приехать через две недели. Илья пошел еще раз на выставку работ Фаберже, чтобы, как он пред-полагал, увидеть кольцо с изумрудом в последний раз. Но получилось иначе.

   Осенью 1994 года Илье исполнилось 73 года. «Что говорить – возраст солидный, пора писать завещание», - шутил Илья. Илья активно работал, не чувствовал каких-либо серьезных недомоганий, но все-таки втайне от жены и сына написал завещание и заверил его у своего нотариуса. Он завещал жене и сыну дом в пригороде Бостона, который купил в рассрочку, но теперь полностью выплатил. При доме был небольшой сад.

   День рождения отца и сына почти совпадали с разницей в несколько дней, поэтому как в Москве, так и в Америке их отмечали вместе: или Игорь приезжал в Бостон, или Соня с Ильей приезжали в Нью-Йорк. На этот раз Соня с Ильей решили приехать в Нью-Йорк к сыну и молодой невестке (Игорь недавно женил-ся).  Илья подарил сыну новый компьютер японской модели, но оказалось, что и сын не остался в долгу: он купил всей семье билеты на гастроли МХАТа, которые как раз проходили в Нью-Йорке на Бродвее. И спектакль был выбран так, чтобы он пришелся по сердцу родителям – «Дядя Ваня» А. Чехова в постановке Олега Ефремова.

   Илья смотрел этот спектакль, кажется, сразу после войны, но до сих пор помнил его. Да и состав труппы тогда был блестящий: А. Тарасова, А. Кторов, Б. Ливанов. Теперь чеховскую пьесу должны были играть в основном молодые актеры МХАТа.

   - Семейный выход, да еще во МХАТ должен быть для нас праздником, - сказал Илья. Он специально для этого случая купил в дорогом магазине красивый костюм песочного цвета. Соня одела нарядное платье.

   Подъехали к театру за полчаса до начала спектакля. У театра спрашивали лишние билеты, совсем как когда-то в Москве, в Камергерском. Но в Америке это была большая редкость. Зрители, в основном, конечно, русские эмигранты, рас-хаживали по фойе в ожидании спектакля. Соня и Игорь с женой остановились поговорить со знакомыми, а Илья пошел в соседнее фойе, где, согласно афише, была открыта небольшая выставка фотографий спектаклей А.Чехова во МХАТе разных лет, начиная с первых, зрителем которых был сам Антон Павлович Чехов. Илья видел эти старые фотографии еще в Камергерском и сейчас с удовольствием рассматривал их снова. Вот К. Станиславский в роли Гаева в «Вишневом саду» - 1904 г. В этом спектакле Книппер-Чехова играла Раневскую. Ее игрой восхищался А. Чехов. Чудные декорации к спектаклю – светлые залы с широкими окнами, за которыми вишневые деревья с белыми цветами. Любителей старых фотографий оказалось немного. Маленький зал фойе был почти пуст.

   Вдруг послышался шум голосов, аплодисменты. Илья оглянулся – в зал входила чета Горбачевых. Очевидно, будучи в Нью-Йорке, Горбачевы решили посетить ефремовский спектакль. Вокруг Горбачевых образовали полукруг плечистые мальчики – охрана. Толпа «русских» американцев окружила знаменитых супругов – многие протягивали записные книжки для автографов, у кого-то оказалась даже книга Михаила Сергеевича «Перестройка». Михаил Сергеевич остановился с группой мужчин, а Раиса Максимовна подошла к стенду с фотографиями. Илья не был поклонником супругов Горбачевых, к тому же шум в маленьком зале нарушил очарование старых фотографий. Илья повернулся, чтобы уйти, но оказался в полукруге «крутых» ребят рядом с Раисой Максимовной. Она улыбалась ему и протягивала руку. Илья взял эту холеную руку, всю в драгоценных кольцах, и слегка приложил к губам – зеленый огонек изумруда мелькнул перед глазами. Илье хотелось получше рассмотреть кольцо, и он затянул этикет традиционного поцелуя руки, но получил короткий и сильный удар в бок и отпустил руку. Раиса Максимовна удивленно посмотрела на него:

   - Как вас зовут?

   - Илья Борисович, а по-американски просто Илья.

   - И вы давно в Америке, Илья Борисович?

   - Скоро уже 20 лет.

   - О, вы уже здесь старожил. И чем вы занимаетесь? Пенсионер?

   - Нет, у меня есть адвокатская контора в Бостоне.

   - Так вы процветаете в Штатах! Желаю вам всего хорошего.

   - Вам также… У вас очень красивое кольцо с изумрудом.

   - Так ведь это – Карл Фаберже. Это кольцо подарила мне моя бабушка.

   - Вот как? Но оно очень похоже на кольцо покойного Руди Нуриева. Я хорошо знаю это кольцо. Кажется, его продали летом на аукционе «Сотбис» душе-приказчики Руди.

   Раиса Максимовна спокойно произнесла:

   - Вы ошибаетесь, Илья Борисович. Это – только совпадение. Мне это кольцо подарила моя бабушка, когда мне исполнилось 18 лет.

   Небольшой пинок в зад напомнил Илье, что аудиенция закончена. Он покло-нился Раисе Максимовне и вышел из фойе. Раздался звонок, и спектакль начался.

   Ефремовский спектакль с самого начала не понравился Илье. Молодые артисты не понимали Чехова: ни его романтики, ни его печали. А без знаменитых мха-товских декораций спектакль выглядел совсем бледно. Зал откровенно скучал и смотрел больше не на сцену, а на боковую ложу, где сидели супруги Горбачевы. Михаил Сергеевич беседовал с каким-то мужчиной, Раиса Максимовна смотрела на сцену. В глубине ложи расположились горбачевские «гориллы». Илья весь спектакль удивлялся, как часто ему приходилось встречаться со знаменитой работой К. Фаберже. Несомненно, это то кольцо, он не мог спутать: знакомый неправильный овал изумруда, чуть заметная трещина на камне. Раиса хитрит, не хочет признаваться в такой дорогой покупке (несколько миллионов долларов, наверное), решил Илья. Страна разорена, много людей голодают, а ее бывшие правители…

   Как странно складываются судьбы не только людей, но и вещей. Кольцо, сделанное в начале века великим ювелиром, в течение почти века поменяло несколько владельцев, оставляя за собой кровавый след, и, наконец, очутилось у жены бывшего генсека, бывшего президента СССР, который теперь путешествует по миру и раздает ослепительные улыбки своим бывшим соотечественникам. В ушах Ильи звучал не чеховский текст, а другое, гоголевское: «Куда ты несешься, Русь! Дай ответ! Не дает ответа».

   Между тем спектакль кончился. Актеры вместе с О. Ефремовым вышли на жидкие аплодисменты. О. Ефремов сказал короткую речь: как он счастлив играть Чехова в Америке, как благодарен всем пришедшим на спектакль, особенно Михаилу Сергеевичу и Раисе Максимовне. Публика бурно зааплодировала супругам Горбачевым. Михаил Сергеевич поднял руку вверх, будто отдавая пионерский салют, а Раиса Максимовна сделала легкий реверанс.

   В каждый свой приезд в Нью-Йорк Илья останавливался в небольшой гостинице на Брайтон-Бич, стилизованной под русский трактир. Илья смеялся этой «клюкве», но было приятно слушать русские песни и романсы, которые уже с утра исполнял небольшой оркестр. И меню в ресторане было сугубо русское: поросенок с хреном, кислая капуста с клюквой, деревенские щи. Готовили все это дородные русские поварихи. В гостинице звучала русская речь, от которой Илья уже здорово отвык в Бостоне.

   На следующее утро после посещения театра Илья встал рано и решил до завтрака прогуляться по Брайтону. Было ясное осеннее утро, Илья с удоволь-ствием шел по длинной узкой улице мимо многочисленных магазинов, ресто-ранов. Большинство их названий было на русском языке. Все еще было закрыто. Мальчишка-негр предложил ему купить утреннюю «Нью-Йорк Таймс». Илья купил газету, сел на лавочку и стал перелистывать. Каково же было его удивление, когда на второй странице газеты он увидел себя рядом с Раисой Максимовной Горбачевой. Заголовок к фотографиям был кричащим: «Авокат русского происхождения из Бостона узнал кольцо с изумрудом из коллекции Руди Нуриева на руке мадам Горбачевой. Кольцо стоимостью 10 миллионов долларов на аукционе «Сотбис» купили Горбачевы! Адвокат хорошо знает, кто владел кольцом до Руди!»

   Эти горячие журналистские утки повергли Илью в настоящий ужас. Никогда о нем не писали газеты ни в России, ни в Америке. И вот он попал в орбиту Горбачевых, и его имя вместе с ними будет склонять и спрягать американская пресса.

   Он вернулся в отель и стал звонить Игорю. Игорь уже был на работе.

   - Папа, ты теперь – знаменитость, - голос Игоря звучал восторженно, - у нас на работе только и говорят о тебе. Ты разоблачил госпожу Горбачеву. Они скупили все сокровища Руди. На миллионы долларов…

   - Ну вот этого я не говорил, - зло ответил Илья. – И знаешь, прошу тебя, меньше говори со своими сослуживцами на эту тему.

   - Почему, папа? – удивился Игорь. – Ты что, боишься Горбачевых? Пред-ставляешь, какая реклама будет твоей конторе?

   - Мне она ни к чему, - Илья подумал, что и бостонские газеты, где работало много журналистов из России, с удовольствием подхватят эту тему. Как бы в ответ на его мысли раздался звонок из Бостона. Звонила его секретарь Алиса. Она сообщила, что его телефон в Нью-Йорке просят корреспонденты «Нью-Йорк Таймс», а также журналисты нескольких бостонских газет.

   - Ни в коем случае не давайте, - почти закричал Илья. – Я задержусь, приеду не скоро, из Нью-Йорка я уезжаю, потом сообщу вам свой адрес, - и он положил трубку.

   Решение Илья принял быстро. Действительно, надо уехать, желательно совсем, из Америки. Ведь он не отдыхал в этом году. Газетная шумиха уляжется через неделю-две. Горбачевы уедут, его не найдут – у газет будет какая-нибудь другая сенсация. Ведь о педофилии Майкла Джексона кричали приблизительно месяц, а это тема посерьезнее сокровищ Горбачевых. Убегать из Нью-Йорка надо неме-дленно – здесь они его легко вычислят, хотя бы по кредитной карточке. Он объявил удивленной Соне, что сегодня они едут отдыхать в Испанию, в Пальма-де-Майорка, в отель синьора Антониони. Они каждый год отдыхали в этом отеле.

   Через несколько часов Гольдберги приехали в аэропорт, самолет на Мадрид улетал через час. Расстроенный Игорь провожал родителей.

   - Как все сорвалось, ведь я рассчитывал, что вы побудете с нами хотя бы неде-лю, - вздыхал он. – А теперь и меня могут «достать» эти журналисты.

   - Отбивайся от этих ос – им скоро надоест, и они оставят тебя в покое. Мы вернемся в Нью-Йорк ровно через две недели; этот шум, надеюсь, уляжется. Тогда мы будем все время с тобой, сынок, - Илья нежно обнял сына.

   Майорка встретила их чудесный погодой, ярким, но уже осенним солнцем, спокойным морем. Синьор Антониони повел Илью и Соню в «их» номер – он был свободен. Они особенно любили этот просторный номер с видом на море. На широком балконе стояли в вазах белые и желтые розы: синьор Антониони ждал дорогих гостей.

   - Туристов немного, - сообщил он, - несколько молодых итальянцев-спорт-сменов, немцы-молодожены, да приехал «новый русский» с женой и сыном. Ваши столики рядом, вам, наверное, будет интересно.

   - Ни в коем случае не говорите им, что мы эмигранты из России, - попросил Илья. – Мы с женой будем говорить только по-английски.

   А сам подумал: «Довольно с меня Горбачевых».

   Синьор Антониони пригласил их в зал к завтраку. Он сам накрыл им стол, покрытый белоснежной скатертью. На столе красовался фирменный салат, уложенный в маленькие вазочки, кусочки золотистой рыбы утопали в веточках спаржи. В середине стола стояла бутылка дорогого старого испанского вина, еще довоенного 1935 года. Эту бутылку синьор Антониони открыл в честь приезда гостей.

   Илья выпил две рюмки и почувствовал необыкновенную легкость в голове, ноги, однако, стали очень тяжелыми, и Илья боялся сдвинуться с места.

   - Это скоро пройдет, - добродушно сказал синьор Антониони, - таково действие старого вина, оно не дает далеко уйти от дома. А вот и идут русские, - промолвил он, - они очень богаты, им специально накрывают стол по их заказу.

   Действительно, на соседнем столе стояла в вазах черная и красная икра, бутылка старого испанского вина. «Новый русский» оказался довольно невзрачным муж-чиной небольшого роста, с выраженной залысиной, жена его – высокая красивая женщина с темными приглаженными волосами, с ними был мальчик лет 6.

   Семья села за стол. Мужчина лениво намазывал икру на ломтики подогретого хлеба.

   - Жрать не хочется после вчерашнего в баре, - проговорил он, - лишнего хлебнул.

   - Опять, Гоша, все останется хозяину, - стала бранить его жена, - здесь икры, наверное, на 500 долларов.

   - А хоть и на тысячу, - ответил Гоша, - чтоб тебе, жалко? Все равно не твои.

   - И мои, - тихо проговорила женщина.

   - Твои? – прошипел Гоша. – Вот тебе! – он показал ей фигу, - видел, как ты вчера висела на этом волосатом итальянце. Еще немножко, и он трахнул бы тебя прямо при всех в баре.

   Мальчику, видимо, надоело слушать разговор, и он протянул:

   - Папа, а когда пойдем на пляж? Дядя Сережа будет учить меня плавать?

   - Будет, будет, - сказала женщина. – Слушай, а где они? – спросила она мужа.

   В дверях зала показались два молодых парня и сели за стол рядом с Гошей и его супругой. Один из них и был, вероятно, «дядей Сережей».

   - Что так поздно? Дрыхли? – недоверчиво спросил Гоша. – Вчера поддали здорово?

   Ребята кивнули согласно головой.

   - Ну, ладно, - милостиво кивнул им Гоша. – Ешьте быстро все, что на столе, чтоб хозяину ничего не досталось. Мы будем ждать вас в парке! – и он пошел расхлябанной походкой из зала, вслед за ним двинулись жена и мальчик.

   Парни не жаловались на отсутствие аппетита – они уплетали ложками черную и красную икру, запивая ее испанским вином. Говорили они тихо, пересыпая свою речь матерными словами.

   - Охрана этого «нового русского», - тихо сказала Соня Илье. – И до чего же противные, наглые морды! Неужели мы каждый день будем слушать их гадость и пошлость? – с тоской спросила она. – Может, попросим синьора посадить нас за другой стол?

   - Нет, не надо, - возразил Илья, - будто бежим от них. Будем приходить рано утром завтракать и так же рано – обедать, и не увидим их!

   И действительно, Илья и Соня перестали встречать своих бывших соотечес-твенников.

   Дни проходили за днями – Илья и Соня почти все свое время проводили на пляже или в парке. Илья любил плавать и плавал хорошо. Научился плавать он еще в детстве, в Малаховском пруду, потом много плавал в Черном море, а зимой ходил в бассейн «Москва». В Бостоне он плавал в большом закрытом бассейне, где музыка и световые эффекты создавали чудесное настроение. Илья хорошо освоил брасс – этот вид плавания особенно нравился ему. Брасс позволял летать над водой, как птица, был динамичен и упруг. А спокойное и теплое море – море Майорки – звало вдаль, и Илья заплывал далеко за 3-4 километра от берега. Спасатели знали, что синьор Илья хорошо плавает и не посылали за ним катер. Соня тоже спокойно ждала его на берегу, хотя и смотрела на море в сильный би-нокль.

   - Ты как жена матроса – ждешь мужа у моря, - шутил Илья.

   Да, отдых – чудесное время. Но дни шли за днями, и уже хотелось домой. Игорь звонил, что в Нью-Йорке уже прохладно (+5), газетная шумиха давно утихла и можно спокойно возвращаться. «А в Москве, наверное, снег», - напоминала Соня. Она именно осенью вспомнила Москву, ведь осень – время воспоминаний, время подведения жизненных итогов. Илья подумал, что и в Бостоне скоро выпадет снег. Первый снег мил почему-то всем пожилым людям, он напоминает им молодость. Илья любил давнее стихотворение Е. Евтушенко:

 

              А снег повалится, повалится –

              Закрутит в поле ледяном.

              И моя молодость появится

              Опять цыганкой за окном.

 

   «Нет, уже не появится», - грустно подумал Илья. Но жизнь продолжается, вот скоро у него будет внук или внучка (ему Игорь шепнул об этом перед отъездом) – запоздалые они будут с Соней дед и бабка, но все-таки будут! О будущем внуке они шептались тихо, и тогда напоминали пожилую влюбленную пару.

   Оставалось 3 дня от отъезда. Как всегда, Илья с Соней ровно в 8 утра спустились к завтраку. К их удивлению, за столом уже сидели русские. Гоша лениво тыкал в салат вилку, выбрасывая на стол веточки спаржи. Он был явно не в настроении.

   - Что этот чертов испанец положил в салат? – вопил он. – Какую-то гадость, чтоб отравить нас?

   Двое парней-охранников явно не знали, что им делать, - им хотелось есть, но они боялись разгневать босса. Вдруг Гоша заметил Илью и Соню.

   - Как, эти старые козлы-американцы еще здесь? – удивленно сказал он. – Слушайте, а если я завтра им на салат посажу жабу, а потом выкину ее, - они ведь ничего не заметят и съедят салат с жабьим дерьмом! – и он захохотал, показывая белые вставные зубы.

   Илья встал и подошел к столику русских и сильно встряхнул Гошу, ухватив за ворот его рубашки.

   - Это я тебя сейчас посажу в дерьмо, которое на пляже собрали уборщики! – крикнул он.

   Гоша и его команда онемели от удивления.

   - Так вы не американец? – глупо улыбаясь, спросил один из парней.

   - Нет, американец! – гордо ответил Илья. – И россиянин тоже, как у вас сейчас говорят. Я воевал за Россию, и у нас на фронте мы давили вот таких гадов.

    Илья сильно тряхнул Гошу и сунул его мордой в салат. Потом решив, что урок достаточен, сел за свой стол и продолжал завтракать. Гоша вытер салфеткой лицо, явственно пробурчал «Я покажу тебе, эмигрантская сволочь» и в сопровождении своих «горилл» и жены вышел из зала. Молодожены-немцы с удивлением наблю-дали эту сцену. Больше в зале никого не было.

   Вернувшись к обеду, Илья увидел, что столик русских не сервирован – синьор Антониони сообщил, что русские решили переехать в соседний отель.

   На следующий день Илья как обычно заплыл далеко в море. Оно было удиви-тельно спокойно сегодня. Илья лег на спину, вода тихо качала его. Вдруг под ним быстро проплыл какой-то парень – Илья услышал только плеск воды и увидел черные ласты, мелькнувшие на секунду перед глазами. «Кто-нибудь из местных, - подумал Илья, - туристы не плавают так далеко». Пловец появился снова и близко подплыл к Илье, будто хотел что-то сказать, но резко нырнул в воду и сделал несколько кругов около Ильи, больно задев его частоколом жестких ласт. На парне была черная резиновая маска, сквозь прорезь которой Илья заметил злой блеск глаз. «Странно, - с тревогой подумал Илья, - что он крутится около меня, что ему надо?»

   Неожиданно парень ухватил Илью за шею и повлек за собой в морскую пучину. Вода накрыла их с головой, но Илья ударил парня ногой в живот, и парень выпустил его из своих страшных объятий.

   Илья, сильно рассекая водную поверхность, поплыл в сторону берега, но почувствовал, что черная тень преследует его. Так это не случайный пловец, это «черная смерть» специально гонится за ним, чтобы потопить его! И как молния мелькнула мысль: «Конечно, это парень Гоши выполняет задание своего хозяина – убить, утопить тихо, чтоб никто не узнал, не увидел. Пожилой человек далеко заплыл и утонул – и концы в воду».

   Злость и ярость захлестнули сознание Ильи – он будет сопротивляться изо всех сил этому подлому убийству. Но силы были неравны: пожилой мужчина и моло-дой спортивный парень – это не соперники. Он ясно представил горе Сони, не дождавшейся его на берегу, и крепко сжал кулаки. Шея больно ныла, дышать стало тяжело – видно, он здорово наглотался воды.

   А сильные руки вновь охватили его тело. И вдруг – чудо! «Черная смерть» отпустила его и быстро поплыла под водой прочь. Илья посмотрел вслед удаляющемуся пловцу и увидел катер, быстро приближающийся к нему. Вот почему отпустила его «черная смерть»! Илья лег на спину и только теперь почув-ствовал, как он смертельно устал.

   Матросы с катера быстро подплыли к нему, и через несколько минут он был уже на катере. Спасатели бережно положили его на надувной матрас.

   - Только не надо ничего говорить жене, - слабым голосом попросил Илья.

   - Так это она нам сообщила, - сказали матросы.

   Илье все стало ясно. Так это Соня смотрела в бинокль и увидела, как «черная смерть» топит его, она подняла тревогу, она спасла его.

   - Жано и Андре помчались вслед за ним на моторной лодке, - сообщили матросы Илье. – Они непременно его догонят. Полицейский комиссар уже ждет его на берегу.

   - А меня кто будет ждать на берегу – жена?

   Илья вдруг подумал, что соберется толпа смотреть на утопающего.

   - А вас будет ждать амбуланс, - ответил матрос, - и отвезет вас в больницу. Думаю, что ненадолго.

   Семь дней в больнице Пальма-де-Майорка прошли незаметно. Илья лежал или сидел в шезлонге на балконе. Он смотрел на море сквозь кусты бордовых и желтых роз, образующих красивый бордюр по краям балкона. Врачи брали анализы, давали какие-то лекарства, но это мало беспокоило Илью. Итак, ему дарована жизнь, которая висела на волоске как когда-то на фронте. Между этими двумя событиями – целая жизнь. Сколько уместилось в этой жизни: комсо-мольская боевая юность, молодость, когда хочется всего все больше, мудрость среднего возраста и, наконец, «осень патриарха» - спокойная, солнечная в благословенной стране Америке. И вот – неожиданный поворот судьбы – и он на краю смерти, от которой оттащила его Соня. Да, он поистине счастливчик, как называли его завистливые коллеги в Москве, не зная, как дорого достается ему это счастье. Но сколько еще осталось впереди лет, дней, ночей? Об этом лучше не думать, особенно в 73 года. Он вернется в родной Бостон и будет работать, несмо-тря на уговоры Сони уйти от дел, отдыхать. Нет, лучше быть с людьми, он нужен людям.

   Втайне от своих коллег дела малоимущих он вел бесплатно. Недавно он выиграл дело о наследстве одного старого набожного еврея. Наследство было невелико, и Илья не взял с Соломона ни копейки. «Благослови тебя Господь!» - сказал Соломон. Теперь Илья вдруг подумал, что, может быть, благословение Соломона и спасло его. Илья смеялся над собой: всю жизнь он был неверующим, а на старости лет вдруг поверил именно ему, еврейскому Богу.

   «Надо с Соней поехать в Иерусалим, побывать у Стены плача. Молиться я не умею, но подышать этим воздухом, посмотреть, как молятся евреи… Сколько раз хотели уничтожить мой народ, а он воскресал, возрождался вновь».

   Несколько недель назад сообщили о страшном взрыве автобуса в Тель-Авиве. Араб-самоубийца взорвал автобус, погибли старики, дети, юноши, девушки. «Евреи гибнут в своей стране, - с горечью думал Илья,  - в стране, завещанной им Богом!»

   Торжественные размышления Ильи нарушал полицейский инспектор, несколько раз посещавший Илью, чтобы взять у него показания. Парня, который хотел потопить Илью, поймали сразу матросы-спасатели. Им оказался Сергей Каманин 22 лет, русский турист. Босс его, Георгий Яковлев, уехал из Испании, узнав об аресте своего охранника. Полицейский комиссар спрашивал Илью о подро-бностях этого преступления. Впрочем, все «подробности» были налицо в виде синяков на спине и шее Ильи. Преступление, совершенное на испанской земле, подлежало суду по испанским законам.

   Через неделю врачи решили, что Илья вполне здоров и может ехать домой. В конце декабря, когда вся Америка справляла рождество, Илья и Соня получили письмо от синьора Антониони и испанскую газету. В ней было сказано, что состоялся суд над русским туристом Сергеем Каманиным, вина которого была полностью доказана. Впрочем, парень сам сознался, что хотел утопить амери-канского туриста, ни имени, ни фамилии которого он не знал. Его босс обещал заплатить за это 10 тысяч долларов.

   - И вы за 10 тысяч согласились убить совершенно незнакомого вам человека? – с удивлением спросил судья.

   - В России за это берут 2 тысячи, - спокойно ответил Сергей.

   Суд приговорил Сергея Каманина 22 лет к 7 годам тюремного заключения строгого режима.

   - Это значит, что он будет сидеть в камере-одиночке, - сказал Илья.

   - Убийца – такой молодой и красивый парень, - не переставала удивляться Соня. – Неужели он не нашел себе какого-нибудь более достойного дела?

   - Очевидно, не нашел, - ответил жене Илья. – Знаешь, это новый тип хладнокровных убийц, для них убить человека – все равно что раздавить таракана.

   - Да, это не Вовка, - покачала головой Соня. Спустя 42 года ей было жалко этого парня. Илья долго молчал, вспоминая события 42-летней давности.

   - Да, другое время, другие нравы – романтика исчезла из жизни молодежи.

   - А знаешь, посидит этот Сергей в тюрьме, поест испанской каши -  может быть, выйдет оттуда человеком. Он еще молод.

   Но никому не дано предугадать ни свое, ни чужое будущее. Через месяц Илья получил новое письмо от синьора Антониони и вырезку из газеты с полицейской хроникой. В ней говорилось, что осужденный русский Сергей Каманин повесился на своем галстуке в одиночной камере тюрьмы Пальма-де-Майорка. Похоронили Сергея на русском кладбище в окрестностях Мадрида.

   В это время вышла книга господина В. Жириновского «Последний бросок на Юг». В ней Жириновский призывал укрепить позиции России на южных границах и активно влиять на политику южных соседей, особенно Турции и Ирана. «Русский солдат еще омоет свои сапоги в водах Индийского океана», - с пафосом восклицал Жириновский. Экспансивные устремления господина Жириновского, имеющего тогда самую большую фракцию в Думе, повергли в ужас влиятельных политиков Запада. Они потребовали, чтобы валютный фонд оказал существенную помощь молодой российской демократии. Валютный фонд дал России заем в 10 млрд. долларов.

   После этого большое число русских появилось на престижных курортах Испании, Франции, Италии. Они заказывали себе в отелях самые роскошные апартаменты стоимостью 1000 долларов за ночь; свою тоску о России, которую они покинули 1-2 недели назад, они заливали старым французским и испанским вином, они плакали под песни Миши Шуфутинского и Любы Успенской, и дарили местным путанам драгоценности. Их покой охраняли спортивные русские мальчики. Многие из них погибали, но другие продолжали служить своим боссам и Новой России.