Домой

Самиздат

Индекс

 

 

 

Игорь Островский.
ИСКУССТВО ДИХОТОМИЙ

 

 

Даже самые убеждённые из противников г-на Резуна врядли станут отрицать его литературные способности. Тексты г-на Резуна несут в себе сильный эмоционально-суггестивный заряд, подавляющий способность читателя к критическому восприятию и заставляющий последнего принимать на веру даже очевидно абсурдные положения. Чтобы противостоять такого рода внушению необходима достаточно сильная изначальная установка на неприятие соответствующих взглядов и теорий. Но даже у людей с такого рода установкой, зачастую остаётся после чтения книг г-на Резуна неприятный осадок неуверенности. Разумеется, попыток критического анализа теории г-на Резуна не выдерживают, но многие ли читатели будут таким анализом заниматься? Замечу, впрочем, что уже после первых попыток анализа «гипнотическое» воздействие текстов г-на Резуна стремительно редуцируется и уступает место брезгливому отвращению.

Как известно, почти все книги г-на Резуна посвящены, в сущности, одному и тому же – демонтажу мифа о Великой Отечественной войне. Под «мифом» в данном случае понимается историческое предание, несущее в себе определённый идеологический и эмоциональный заряд, существенно важное для функционирования национального (как в этническом, так и в общественно-государственническом смысле) самосознания и безусловно необходимое для национальной самоидентификации. Всякая «нация» (как в этническом, так и в государственно-политическом смысле) обладает целым набором национальных мифов. Степень совпадения такого мифа с исторической реальностью может колебаться (в процентах) от нуля до ста. Но обычно это, естественно, смесь правды и вымысла. Наличие такого мифа является необходимым и неизбежным. В случае разрушения одного его место занимает другой.

На мой взгляд, миф о Великой Отечественной войне это – в сфере идеального – последняя точка опоры современного российского общества. Если он рухнет, то последствия я не решусь предсказать.

Разумеется, из экзистенциального значения этой темы не следует ещё, что она должна быть закрыта для научного анализа и исследования. Но как раз этим-то г-н Резун и не занимается. Это очевидно для всякого, кто дал себе труд вчитаться в его работы. Смысл деятельности г-на Резуна (денежную сторону оставим в стороне) состоит не столько в утверждении альтернативной исторической концепции – иначе его работы не были бы столь поразительно легковесны, - сколько в посягательстве на глубинное сознание нашей исторической правоты в событиях Второй мировой войны. Главное при этом – не доказать, а поставить под вопрос, набросить тень сомнения.

В этом смысле и сторонников и противников г-на Резуна можно было бы сравнить с двумя группами людей, из которых одна толкает трамвайный вагон в одну сторону, а другая, само собой, в другую. Но при этом и те и другие толкают вагон всё по тем же рельсам, проложенным г-ном Резуном (отдадим ему должное). Задач же состоит в том, чтобы перевести вагон на другую линию, иначе все мы будем и дальше работать на г-на Резуна, двигаясь лишь в рамках заданной им дихотомии.

И надо сказать, ещё раз отдавая должное талантам г-на Резуна, что в искусстве подбрасывать публике такого рода каверзы он просто не знает себе равных. К примеру, понадобилось ему, чтобы свести концы с концами (т.е., совместить тезис о готовности Красной Армии к войне с фактическим ходом событий летом 1941 г.), вырыть непроходимую пропасть между понятиями «боеспособность в наступлении» и «боеспособность в обороне». И что же? Многие таки поверили, что может быть такая армия, которая способна разбить противника при наступлении, но одновременно неспособна от того же самого противника оборониться. И повторяют беспрестанно и с победоносным видом,- «Так к какой же войне готовилась Красная Армия?», не задумываясь о том, что самой этой проблемы, в том виде как её ставит г-н Резун, не существует.

Суть намерений г-на Резуна была более чем отчётлива с самого начала. Так, статья, опубликованная в 1985 г., называлась « Who was planning to attack whom in June 1941, Hitler or Stalin?» ( in: Journal of the Royal United Services, Institute for Defense Studies (RUSI), 1985, 2, S. 5). Развивая (иронически, разумеется) тезисы г-на Резуна, немецкая исследовательница Bianka Pietrow-Ennker озаглавила посвящённую этой же теме статью «Deutschland im Juni 1941 – ein Opfer sowjetischer Aggression?» (Германия в июне 1941 г. – жертва советской агрессии?) (in: Der Zweite Weltkrieg. Analysen. Grundzuege. Forschungsbilanz. Muenchen, 1989, S. 586). Как апофеоз, само собой, г-жа Новодворская: «Уберите с глаз долой вольных и невольных фальсификаторов: К.Симонова, Василя Быкова, А.Адамовича, Ю.Бондаpева и прочих, а на полке оставьте одного Виктоpа Сувоpова. Сожгите сами свои нашивки и ордена.» (Газета "Новый взгляд" N1 от 15 янваpя 1994 г. – цитата заимствована с сайта А.Раковского). Логическое ударение лежит, конечно, на словах «сожгите сами свои нашивки и ордена». Если иметь ввиду конечную цель творчества г-на Резуна, то определить её точнее не представляется возможным.

Итак, вопреки фундаментальнейшим историческим фактам, г-н Резун представляет нацистскую Германию жертвой советской агрессии. Гитлеровское же вторжение в СССР в его (и Гёббельса) интерпретации оказывается вынужденной превентивной мерой. Надо сказать, что в самой Германии инициативы г-на Резуна не остались совсем без отклика. Правда, утверждать, что операция «Барбаросса» носила субъективно превентивный характер не осмелился, насколько мне известно, никто. Достаточно хорошо известно, что ни Гитлер, ни его генералы, ни его разведка никакого нападения со стороны СССР не ожидали и что Восточный поход планировался нацистами по собственной инициативе с июня 1940 г. и без всякого повода со стороны Советского Союза. Однако ряд авторов (как правило, не профессиональных историков) утверждает, что хотя германское руководство и не знало об агрессивных намерениях СССР, но, тем не менее, немецкий удар носил, пусть совершенно непреднамеренно, объективно превентивный характер. То есть, субъективно готовились-то к агрессии, но, объективно рассуждая, получилась как бы оборона, во всяком случае упреждающий удар.

Нетрудно заметить, что ключевую роль в этих рассуждениях играет понятие превентивности. Поэтому будет разумным рассмотреть это понятие поподробнее. Для простоты рассуждений редуцируем антураж до минимума. Допустим, некто, назовём его А, обитает с семейством под неким баобабом.. Под соседними баобабами обитают коллеги по несчастью Б, В, Г, Д... . Коллега Г за отчётный период успел отправить на тот свет коллег Б и В. И нет основаной думать, что он на этом остановится. Следовательно А начинает смутно догадываться, что рано или поздно дело может дойти и до него. Поскольку у него нет ещё желания отправится к праотцам, то он начинает строить какие-то планы, возможно оборонительного, возможно наступательного характера. При этом он не считает, что делает что-то нехорошее: в конце концов, право на самооборону включает и право превентивного удара. Однако коллега Г имеет на этот счёт своё собственное мнение. Он понимает, что А, не будучи идиотом, догадывается о грозящей ему опасности и, не собираясь сидеть и дожидаться смерти, наверняка замышляет что-то. А раз А замышляет что-то, то, следовательно представляет для Г опасность. Поэтому Г вправе упредить эту опасность и нанести по А, в свою очередь, пре-превентивный удар. Но и А, предвидя такой ход событий, понимает, что у него нет другого выхода, кроме как опередить Г и подготовить пре-пре-превентивный удар. Коллега Г, опять таки, видит единственное спасение в пре-пре-пре-превентивном нападении, на что А может ответить только... и т.д. и т.п.

Теперь представим, что коллега А всё же решился, один или в дружеской компаниии, предупредить неизбежное, - подстерёг коллегу Г где-нибудь на водопое и «обезопасил» его на вечные времена. Наблюдатель, видевший только эту последнюю сцену, решит, что стал свидетелем подлого убийства. Но тот, кто лучше знаком с ситуацией и учитывает предысторию вопроса, скажет, наверняка, что коллега Г получил по заслугам и что у коллеги А, собственно, не было другого выхода.

Из вышесказанного очевидно следует, что мы можем придти к различным выводам, в зависимости от того, рассматриваем мы всю цепочку событий или только часть её. Также очевидно, что мы можем манипулировать выводом, подобрав для рассмотрения нужную нам часть цепочки. И наконец, очевидно, что понятие превентивности само по себе в сколько-нибудь сложных случаях практически бесполезно при анализе ситуации.

(К слову сказать, понятие превентивности в германской военно-политической традиции имеет весьма широкую трактовку. Превентивным в ней считался удар по всякой стране, достаточно сильной, чтобы представлять потенциальную угрозу для Германии самим фактом своего существования. Наличие непосредственной угрозы не считалось при этом обязательным. С этой точки зрения было бы превентивным, скажем, нападение Германии на Россию в 1887 г., которого добивался Мольтке-старший. (Об этом см. Manfred Messerschmidt. Praeventivkrieg? – in: Praeventivkrieg? Der deutsche Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt am Main, 2000. S. 29) И он был прав. Когда в 1914 г. немцы попытались «разобраться» с Францией, Россия воткнула таки нож в спину Германии. С этой же точки зрения и все войны Гитлера были превентивными.)

Вывод из вышесказанного столь же логичен, сколь и тривиален – исторические факты нельзя рассматривать и оценивать вне исторического контекста в его совокупности. Тот, кто рассматривает исторические факты, вырывая их из контекста, фальсифицирует историю. С заранее обдуманным намерением или без оного – вопрос второстепенный.

Этот нехитрый трюк и был проделан г-ном Резуном. Он вычленил вопрос о происхождении советско-германской войны из более широкого контекста II мировой войны, и тем самым фальсифицировал его. Если рассматривать эту проблему в должном историческом контексте, то, по-моему, ясно, что Советский Союз никак не мог быть агрессором относительно нацистской Германии. СССР мог в предвидение гитлеровской агрессии планировать сугубо оборонительную, активно-оборонительную или чисто наступательную стратегию – все эти варианты, тем не менее, подпадали бы по форме и по существу под понятие необходимой обороны. (Агрессивная война – понятие политическое и моральное, наступательная – понятие стратегическое; наступательная – не обязательно автоматически значит агрессивная.)

Существенными при рассмотрении этой проблемы являются следующие моменты:

- II мировая война была начата нацистской Германией;

- расширение рамок II мировой войны происходило в результате нападения Германии или её союзников на всё новые страны;

- нападение нацистской Германии и её союзников на Советский Союз было неизбежным;

- это нападение было подготовлено и осуществлено независимо от того, какие военные планы имел СССР.

Представим себе, однако, что гитлеровская Германия всё же не собиралась сама нападать на Советский Союз (так же как она не собиралась нападать и на Соединённые Штаты). Было бы в этом случае вступление в войну против Германии преступлением, агрессией? Следовало ли Советскому Союзу сидеть и не вмешиваться, глядя как нацистская Германия консолидирует свои завоевания, становясь практически неуязвимой? Г-н Резун (и Адольф Гитлер) бесспорно сказали бы – следовало бы! У меня, однако, на этот счёт несколько иное мнение. Поэтому я ввожу дополнительные тезисы:

- разгром нацистской Германии и её союзников был в это время приоритетной задачей человечества, вступление в войну против держав оси было политической необходимостью и моральным долгом для каждой страны, безотносительно к тому в какой форме это произойдёт;

- вопрос о наличии или отсутствии у СССР планов наступательной войны является сугубо техническим и не имеет морального измерения, никак не влияя на положение об исторической правоте советского народа в Великой Отечественной войне.

 

 

Домой

Самиздат

Индекс