ЛЕВ ПОЛЯКОВ.

ИСТОРИЯ АНТИСЕМИТИЗМА. ЭПОХА ВЕРЫ.

Книга 4

ХРИСТИАНСКАЯ ЕВРОПА



IV. ВЕК ДЬЯВОЛА

        Как хорошо известно, вторая половина XIII века стала в Германии периодом политической смуты и анархии. Пока претенденты на императорскую корону вели друг против друга бесконечные и беспорядочные войны, мелкие и крупные сеньоры все более предавались своеволию, а города объединялись в лиги или провозглашали себя княжествами. Произошло несколько локальных войн, а также городские и крестьянские восстания. Кроме того случилось событие, о котором пойдет речь ниже и которое на рубеже наступающего столетия явилось своеобразным прообразом серьезных изменений, связанных с ним.

В маленьком городке Ретингене во Франконии весной 1298 года возникло дело о просфоре, которую якобы осквернили евреи. Некий житель города по имени Риндфлейш, по одним сведениям дворянин, по другим мясник (слово Rindfleisch означает «мясо быка») взбунтовал население, призывая к отмщению. Под его предводительством вооруженная банда набросилась на евреев Ретингена, которые были перебиты или сожжены заживо все до последнего. В этом не было ничего нового, и мы уже видели, что большое число подобных историй происходило и ранее. Но на этот раз дело этим не ограничилось. Вместо того, чтобы разойтись, эти Judenschächter (убийцы евреев) стали переходить из города в город, грабя и предавая огню еврейские кварталы и убивая всех жителей этих кварталов, кроме тех, кто согласился принять крещение. Это произошло в большинстве городов Франконии и Баварии за исключением Регенсбурга и Аугсбурга. Активность банд Риндфлейша продолжалась несколько месяцев — с апреля по сентябрь 1298 года. В одной из христианских хроник того времени утверждалось, что тогда было убито около ста тысяч евреев. Эта цифра едва ли является сильно преувеличенной, поскольку сохранились списки с именами многих тысяч погибших.

Новым в этой истории было то, что впервые за преступление, в котором обвиняли одного или нескольких евреев, должны были нести ответственность все евреи страны. Разумеется, весьма вероятно, что по обыкновению речь шла лишь об удобном предлоге для занятия грабежами в широких масштабах. Но раньше дела подобного рода, какими бы многочисленными они ни были, сохраняли преимущественно локальный характер. На этот раз вспышка распространилась по всей стране. Если прибегнуть к современной терминологии, то мы можем сказать, что, если не иметь в виду крестовые походы, то речь идет о первом случае «геноцида» евреев в христианской Европе. Отныне весь XIV век будет отмечен нескончаемыми трагедиями такого рода: в конце концов в Северной Европе уцелели лишь отдельные группы евреев, отверженных и бездомных. Одновременно у различных народов развивается настоящий антисемитизм. Прежде чем приступить к рассказу об этих событиях, необходимо напомнить в общих чертах, что представлял собой этот смутный век и проиллюстрировать наше повествование некоторыми примерами.

XIV век, задний план

Мы подошли к эпохе первостепенного значения, когда начало медленно разрушаться грандиозное монолитное здание средневекового христианства и стали вырисовываться контуры тех новых специфических сообществ, которые лягут в основу современных наций, и начали складываться национальные характеры; тогда утрачивали свое значение прежние социальные рамки, и проявился смутный подъем простого народа — городских ремесленников и крестьян, вставших на защиту своих прав. Столь огромные изменения не могут происходить без всевозможных потрясений. Рождение нового общества осуществлялось ценой бесчисленных испытаний и страданий. Без сомнения в Европе XIV век был самым богатым на разнообразные кризисы и катастрофы. Возможно, когда-нибудь его будут сравнивать с нашим столетием...

Политические конфликты: Столетняя война истощила Францию и Англию, в то время как Германия пребывала в состоянии
постоянной анархии.

Социальные конфликты: Жакерия во Франции, крестьянские восстания в Нидерландах и Англии и, особенно, кровавые городские волнения, «демократические революции», в ходе которых в большинстве немецких городов, в Италии и во Фландрии столкнулись честолюбивые ремесленные корпорации с аристократами, изнуренными властью. В рамках этих конфликтов, как мы это скоро увидим, происходили многочисленные случаи избиения и изгнания евреев.

Стихийные бедствия: похоже, что история европейского континента еще никогда не знала ничего подобного: великий голод
1315 - 1317 годов и особенно эпидемия черной чумы 1347—1349 годов.

В завершение этого перечня следует упомянуть и еще одну, не менее зловещую эпидемию, а именно охоту на ведьм, которая вспыхнула во второй половине этого проклятого столетия, но об этом мы поговорим в другом разделе данной главы.

Таков задник нашей сцены. Бесчисленные антиеврейские эксцессы предыдущих веков, несмотря на их спорадический характер, достаточно хорошо подготовили почву для того, чтобы в случае серьезных кризисов или массовых бедствий общественное мнение с легкостью склонялись к тому, чтобы обвинять во всем евреев. Ниже мы рассмотрим один чрезвычайно показательный случай, позволяющий изучить во всех подробностях, каким образом функционирует этот механизм и с какой скоростью он приводит одновременно к ухудшению положения евреев и к резкому усилению вызываемой ими ненависти и страха. На этот раз сцена находится во Франции, и драма в двух действиях разыгрывается с 1315 по 1322 год.

В 1315 году на Европу обрушился ужасный голод, бесспорно самый страшный за всю ее историю. Лето 1314 года было дождливым, а летом следующего, 1315 года разразился настоящий потоп. Результатом был катастрофический неурожай, а в тех районах, где, как во Фландрии, обширные территории оказались затопленными, урожай фактически оказался нулевым. Как сообщает Жеффруа Парижский, напрасно возносили к небу молитвы:

«Каноники и школяры повсюду молят Бога, чтобы Он послал на землю хорошую погоду. Долго ждали... Наступил голод, великий голод, и нет ни вина, ни хлеба».

Голод свирепствовал столь сильно, что в Париже или Антверпене люди сотнями умирали прямо на улицах. В деревнях бедствие было столь же велико: нередки были случаи каннибализма, из-за отсутствия муки булочники выпекали хлеб «с винным осадком и всяческими отбросами», а цена на зерно поднялась с двенадцати су за сексту (старинная мера сыпучих тел,— прим. ред.) до шестидесяти. В 1316 и 1317 годах также был неурожай, так что лишь в 1318 году наступило некоторое улучшение, но последствия этого бедствия — эпидемии и социальные беспорядки ощущались в некоторых районах еще очень долго.

В этих условиях в 1320 году доведенные нищетой до отчаяния крестьяне Северной Франции покинули свои разоренные поселения и отправились в путь в надежде улучшить свою судьбу. Куда же они пошли? Они и сами этого не знали; в конце концов они направились на более благодатный Юг. В пути их число возрастало как снежный ком. Монахи-проповедники, не менее голодные, чем вилланы, привнесли в это движение мистические акценты и определенное идеологическое значение... У молодого пастуха было видение — волшебная птица села ему на плечо, затем превратилась в молодую девушку, которая призвала его на битву с неверными. Так возникла идея крестового похода, и в результате начался крестовый поход «пастушков». Во время похода отряды добывали себе пропитание у местных жителей, т. е. грабежами, а поскольку речь шла о крестовом походе, то евреи страдали от них больше всех. Не вполне ясно каким образом, но «пастушкам» удалось добраться до Аквитании. С этого момента ход событий проясняется: хроники содержат детальные описания их преступлений в этой провинции. Ош, Жимон, Кастельсарразен, Рабастенс, Гайак, Альби, Верден-сюр-Гарон, Тулуза — во всех этих городах пролилась еврейская кровь, однако королевские чиновники не пытались вмешаться, видимо, с молчаливым одобрением наблюдая за происходящим. То же самое происходило и в других местах, так, и в наши дни недалеко от Муассака существует местечко под названием «Еврейская яма» («Trou-aux-Juifs») (В этой связи следует напомнить о многочисленных пригородных местечках в Германии и Баварии, называющихся «Еврейскими ямами» («Judenloch») или «Еврейскими холмами» Judenbühl»). Эти названия обозначают места совершения массовых убийств евреев во время эпидемии черной чумы в 1347-1349 годах.). Ниже следует живое описание этих событий, принадлежащее перу христианского хрониста.

«Евреи Франции искали спасения во всех укрепленных местах королевства, опасаясь нападения «пастушков», которые осаждали все подобные укрепления. В Вердене-сюр-Гарон евреи героически защищались, сбрасывая на головы осаждавших с высокой башни бесчисленное количество камней, бревна и даже собственных детей. Но это сопротивление ни к чему не привело, и «пастушки» уничтожили большое число евреев, сломив их сопротивление дымом и огнем от подожженных ворот и дверей этих укреплений. Евреи поняли, что живыми им уйти не удастся, и предпочли покончить жизнь самоубийством, чем пасть от рук необрезанных. Они выбрали самого мужественного среди них, чтобы он перерезал им горло. Этот человек убил с их согласия почти пятьсот евреев. Затем он спустился с башни замка с несколькими еврейскими детьми, еще остававшимися в живых. Он попросил «пастушков» выслушать его, рассказал им о том, что он сделал, и попросил крестить его вместе с уцелевшими детьми. «Пастушки» ответили ему: «Ты совершил такое ужасное преступление против собственного народа, а за это хочешь избежать смерти, которую ты заслужил?» И они четвертовали его, но пощадили детей; их крестили и сделали верными католиками. «Пастушки» продвинулись таким образом вплоть до окрестностей Каркассона, умножая по пути свои преступления...»

Мы ясно видим в этом повествовании приметы времени крестовых походов... Согласно еврейским источникам «пастушки» уничтожили сто сорок еврейских общин. Как известно, статистические данные, сообщаемые средневековыми авторами, требуют весьма осторожного отношения; но в любом случае они указывают на масштаб происшедшего и позволяют оценить то впечатление, которое эти события произвели на современников. Наконец, власти решили принять меры против «пастушков», которые, к тому же, после избиения евреев стали обвинять во всем священнослужителей.

В Авиньоне папа Иоанн XXII выступил с проповедью против них; в Париже король Филипп V направил против них военные отряды, которые легко рассеяли неорганизованные банды «пастушков». С конца 1320 года о «пастушках» больше ничего не слышно. Известно только, что несколько групп пересекли Пиренеи и пришли в Испанию, где в течение некоторого времени продолжали заниматься убийствами.

Таков был первый акт. Можно предполагать, что подобные массовые убийства должны были вызвать у местных жителей, бывших свидетелями или даже соучастниками этих преступлений, какое-то беспокойство, суеверное волнение, боязнь проклятия: не захотят ли евреи отомстить? Эти опасения даже породили новую легенду, которая должна была задним числом оправдать совершенные преступления. Совпадение в датах поражает столь сильно, что невозможно не прийти к выводу о наличии непосредственной связи между массовыми убийствами 1320 года и новыми обвинениями, выдвинутыми против евреев несколько месяцев спустя в тех же самых местах, где и происходили эти убийства.

События развивались следующим образом: летом 1321 года в Аквитании возник слух, что среди прокаженных и евреев возник зловещий заговор, организаторами которого были евреи, а исполнителями должны были стать прокаженные. Заговорщики хотели погубить всех христиан, отравив родники и колодцы. Не было недостатка в ужасных деталях: яд, составленный из смеси человеческой крови, мочи и трех тайных трав, разумеется, с добавлением просфоры, должен был быть положен в мешочки и брошен во все местные колодцы. В этом не было никакого сомнения, поскольку на землях сеньора де Партенея был пойман один прокаженный, который во всем признался и сообщил, что яд ему дал некий богатый еврей, заплативший за эту работу десять ливров и обещавший заплатить намного больше, если он сумеет найти и других прокаженных для выполнения этого зловещего плана.

По другой версии ядовитый порошок состоял из смеси жабьих лап, змеиных голов и женских волос, смоченных «очень черной и зловонной» жидкостью, ужасной не только своим запахом, но даже видом. В этом случае также не могло быть никаких сомнений в магической силе этой смеси, потому что она не горела даже в самом сильном огне. К тому же евреи были не единственными вдохновителями заговора: в поисках его истоков следователям удалось установить благодаря «арабским письмам», перехваченным и должным образом переведенным ученым «лекарем» Пьером д'Акром, что на самом деле во главе заговора стояли короли Гранады и Туниса. По еще одной версии речь шла не о мусульманских владыках, но непосредственно о самом дьяволе...

Итак, впервые мы сталкиваемся с конкретными обвинениями еврейства в заговоре с целью погубить христианский мир с помощью изощренных ученых приемов. Напомним, что это происходило непосредственно после истребления евреев, которое отнюдь не стало известно по слухам, а было весьма реальным. Можно предположить вслед за некоторыми авторами, что отдельные решения церковных соборов предыдущего столетия, например, соборов во Вроцлаве и Вене (1267 г.), запрещавшие христианам покупать съестные припасы у евреев из-за страха, что те, кто «считает христиан своими врагами, могут подло их отравить», могли послужить источником для возникновения этого нового мифа; можно искать и иные прецеденты. Но то, что раньше было лишь риторическим преувеличением, провозглашавшимся с высоты амвона, отныне приобрело совсем другое содержание, а смешивание в одно целое евреев и прокаженных, этих неприкасаемых по самой своей природе, является весьма показательным.

Однако, хотя через несколько десятилетий легенду о еврейских отравителях по призванию ждет особая судьба, в тот момент ее воздействие имело еще довольно ограниченный эффект. Народный страх и гнев привели лишь к нескольким случаям самосуда: «Простые люди творили свое правосудие, не прибегая к помощи прево или байи», — говорится в одной хронике. Кроме того, королевская власть ловко воспользовалась этими событиями, чтобы доставить удовлетворение своему народу и одновременно пополнить королевскую казну, хотя совершенно неизвестно, верил ли сам король Филипп V в эту легенду.

Во-первых, подробные инструкции были разосланы всем сенешалям и байи, информировавшие их о преступных деяниях прокаженных и евреев, «столь ужасных, что они никак не могли остаться в тайне», и предписывавшие произвести расследование по поводу евреев, подлежащих суду. Произошли многочисленные аресты и суды по всей Франции, от Аквитании до Шампани, где по имеющимся сведениям 40 евреев покончили с собой в тюрьме в Витри-ле-Франсуа, или в Турени, где 160 евреев были сожжены в Шиноне.

Во-вторых, за этим последовали конфискации, что и составляло, как можно полагать, главную цель всей операции. Эти конфискации распространялись даже на тех евреев, которые были признаны невиновными. Евреи Парижа должны были выплатить штраф в 5300 ливров; общая сумма штрафов по стране составила 150 000 ливров. В этом плане вся история вполне вписывается в рамки той политики по отношению к евреям, которой придерживалась в XVI веке во Франции королевская власть, использовавшая их как своеобразные «финансовые губки» — их постоянно выжимали, изгоняли, призывали обратно, задерживали. Мы к этому еще вернемся, но сейчас необходимо отметить, что эта история бесконечно далеко выходит за обычные рамки в том отношении, что она контрастно освещает пути распространения массовых предрассудков.

Начиналось все обычно с массовых убийств, а затем из страха перед возмездием возводились обвинения, жертвам приписывались свои собственные агрессивные намерения, их обвиняли в жестокости — в разных странах, в различные эпохи и в разнообразных обличьях мы обнаруживаем один и тот же механизм. [Так, мы знаем нацистских убийц, оправдывавших массовое уничтожение еврейских детей речами о «потенциальных мстителях», а через десять лет после войны в Западной Германии один муниципальный совет отправил в отставку врача-еврея из опасения, что из мести он может причинить вред больным-немцам...].

Точно такая же последовательность событий обнаруживается пятнадцатью годами позже в Германии, где на фоне царившей тогда в стране перманентной анархии два дворянина из семьи Армледер имели видения и, повторяя подвиги Риндфлейша, начали кампанию отмщения за Христа: в 1336 году произошли массовые убийства евреев в Эльзасе и Швабии, но только после этого были сформулированы конкретные обвинения. В Деггендорфе, в Баварии, и в австрийском городе Пулькау возникли дела об осквернении просфор, послужившие предлогом для новых убийств... Даже если они того и хотели, императоры и князья не имели достаточного могущества, чтобы противостоять этому; к тому же в 1345 году появился новый обычай — король Иоанн разрешил своим подданным в Лигнице и Вроцлаве разрушить еврейские кладбища, чтобы использовать надгробные камни для починки городской стеньг. Позднее стали говорить: «Не подобает совершать обряды над врагами веры». А сейчас мы находимся на пороге важнейших перемен, которые будут иметь для судеб евреев такое же серьезное значение, как и события 1096 года, и которые тяжким грузом лягут на будущее всей Европы...

Черная чума

Перечтем описание чумы у Боккаччо:

«... [в городах] заболевали они ежедневно тысячами, а так как никто за ними не ухаживал и никто им не помогал, то почти все они умирали. ... соседи... выносили мертвые тела из домов и клали у порога, где их, выставленных во множестве, мог видеть, особливо утром, любой прохожий. И никто, бывало, не почтит усопших ни слезами, ни свечой, ни проводами — какое там: умерший человек вызывал тогда столько же участия, сколько издохшая коза.

... в раскиданных там и сям усадьбах и в селах крестьяне с семьями, все эти бедняки, голяки, оставленные без лечения и ухода, днем и ночью умирали на дорогах, в поле и дома — умирали так, как умирают не люди, а животные. Вследствие этого у сельчан, как и у горожан, наблюдалось ослабление нравов; они запустили свое хозяйство, запустили все свои дела и, каждый день ожидая смерти, не только не заботились о приумножении доходов, которые они могли получить и от скота и от земли, о пожинании плодов своего собственного труда, но, напротив того, старались все имеющееся у них тем или иным способом уничтожить. Волы, ослы, овцы, козы, свиньи, куры, даже верные друзья человека — собаки, изгнанные из своих помещений, безвозбранно бродили по заброшенным нивам, на которых хлеб был не только не убран, но даже не сжат... Если оставить окрестности и возвратиться к городу (Флоренции, где Боккаччо жил во время черной чумы, — прим. автора), ... то ли небеса были к нам так немилостивы, то ли до некоторой степени повинно в том бессердечие человеческое, как бы то ни было — с марта по июль... умерло сто с лишним тысяч человек, а между тем до этого мора никто, уж верно, и предполагать не мог, что город насчитывает столько жителей», (пер. Н. Любимова).

Такова была черная чума, катастрофа, за три года, с 1347 по 1350, унесшая жизни трети, или даже больше, населения Европы. Многие авторы утверждали, что именно тогда прозвучал похоронный звон по средневековой цивилизации, или даже, что это был «самый резкий разрыв исторической преемственности, который знало человечество». По этому поводу возможны различные точки зрения в зависимости от того, с какой позиции рассматриваются эти вопросы, а также от общего понимания исторического развития. В рамках интересующей нас проблемы, являющейся прежде всего проблемой коллективного помрачения сознания и его социальных последствий, воздействие великой паники 1347—1350 годов оказалось решающим.

Необходимо принять во внимание, что эпидемия обрушилась на элиту и священнослужителей в той же мере, что и на простых людей. Результатом этого стало резкое снижение интеллектуального уровня (Подобным же образом из-за сильной нехватки преподавателей «народный» английский язык пришел на смену французскому в английских школах. Таково происождение современного английского.) и всеобщий упадок нравов. Эпидемия выбила рассудок людей из привычной колеи, возбудила апокалиптические настроения и привела к распространению навязчивых мыслей о дьяволе. Наконец, вплоть до конца столетия происходили многочисленные новые вспышки этого ужасного бедствия...

Нет ничего удивительного, что в этих условиях была доведена до логического конца та тенденция, о которой мы говорили на предыдущих страницах, и черная чума наложила неизгладимый отпечаток на участь европейских евреев, чей образ в глазах христиан будет отныне окружен ореолом серы и пепла. В каком-то смысле 1347 год можно сравнить с 1096 годом, поскольку эпидемия чумы имела двойные последствия: ее непосредственным результатом была гибель большого числа евреев по всей Европе, а отдаленные эффекты проявились в окончательном созревании специфического феномена - христианского антисемитизма.

 

 

*****

По всей Европе люди задавали себе с тревогой один и тот же вопрос: почему их постигло это бедствие? Какова была его причина? Ученые люди, прежде всего врачи, составляли научные трактаты, из которых следовало, в соответствии с лучшими законами схоластики; что у эпидемии было два вида причин: первичные причины небесного порядка, как-то неблагоприятное положение звезд, землетрясения, и вторичные, или земные причины — заражение воздуха, отравленные воды, а некоторые умы, опережавшие свое время, даже выдвигали гипотезу об инфекционной природе болезни. Более простодушные создания не утруждали себя подобными тонкостями: для них речь шла или о наказании Божьем, или о происках Сатаны, или о том и другом одновременно — Бог дал полную свободу действий своему антагонисту, чтобы покарать христианский мир. В этих условиях Сатана действовал по своему обыкновению с помощью агентов, отравлявших воздух и воды. А где мог он найти этих агентов, как не среди отбросов человечества, нищих и бродяг, прокаженных, и прежде всего, разумеется, среди евреев, народа, принадлежащего одновременно Богу и дьяволу? Вот так евреи в целом и оказались обреченными на свою роль козлов отпущения...

Иногда опережая распространение эпидемии, иногда двигаясь по ее следам, эти слухи впервые возникли, как можно думать, в Савойе: некто, по имени Яков Паскаль (т. е. «пасхальный» — имя, которое должно было вызывать определенные ассоциации, связанные с легендами о ритуальных убийствах), прибывший из Толедо, якобы раздавал в Шамбери своим единоверцам мешочки с опасными снадобьями. Отметим, что способ действий, приписываемый отравителям, а также состав яда были абсолютно идентичными с теми, о которых шла речь за тридцать лет до этого во время дела «пастушков». По приказу герцога Амедея Савойского были арестованы евреи в Тононе, Шийоне и Шателаре и после допроса под пыткой признали свою вину, а один из них, Акет де Вильнев, сознался, что он действовал по всей Европе — в Венеции, в Калабрии, в Тулузе... Из Савойи эта басня распространяется в Швейцарию, где происходят оканчивающиеся казнями судебные процессы в Берне, Цюрихе, на берегах Боденского озера. Консулы славного города Берна даже чистосердечно направили послания в различные немецкие города, в Страсбург, в Кельн, с предупреждением об ужасном еврейском заговоре.

В Германии события быстро приняли совсем другой оборот. Во многих городах князья и епископы попытались защитить евреев; к тому же в сентябре 1348 года папа Климент VI обнародовал буллу, в которой он подробно объяснял, что евреи умирали от чумы точно так же, как христиане, что эпидемия свирепствовала и в тех краях, где вообще нет евреев, и что нет никаких оснований обвинять их в распространении болезни. Но подобные усилия обычно оставались безрезультатными, поскольку в немецких городах массовые убийства и сопутствующие им грабежи были делом рук черни, одновременно являясь бунтом против властей. Так, в Страсбурге, где еще была жива память о подвигах Армледеров, эти внутренние конфликты продолжались почти три месяца: муниципалитет провел расследование и пришел к заключению, что евреи невиновны, за что был свергнут, а новый муниципалитет не имел более важных дел, чем заточение в тюрьму всех евреев, всего в количестве двух тысяч человек; на следующий день (14 февраля 1349 года) все они были сожжены на еврейском кладбище, в то время как их имущество было распределено между городскими жителями. «Это и был тот яд, который погубил евреев», — так завершил свое повествование один хронист. Такие же массовые убийства, сопровождаемые грабежами, происходили в подавляющем большинстве германских городов, в Кольмаре, где «Еврейская яма» (Judenloch) еще хранит об этом память, в Вормсе, в Оппенхейме, где евреи сами подожгли свои кварталы и погибли в огне, во Франкфурте и в Эрфурте, где их закололи мечами, в Кельне и Ганновере, где часть евреев была перебита, а остальные изгнаны...

Другие фанатики убивали только по религиозным причинам. В ситуации вспышки мистицизма, возникшей под влиянием стихийного бедствия, толпы каящихся грешников, «флагеллантов», бродили из города в город, умерщвляя свою плоть, чтобы умилостивить и отвратить гнев Божий. Считалось, что тридцать четыре дня бичеваний были достаточны для того, чтобы получить от Иисуса отпущение всех грехов. Ведя суровый образ жизни и распевая псалмы, «флагелланты» избороздили всю Германию. Они даже проникли во Францию, и их публичные выступления, встречаемые всеобщим бурным одобрением, обычно заканчивались избиением евреев. Папа приказал провести расследование по этому поводу и получил от своего легата, Жана де Фейта, крайне неблагоприятный доклад. Во Франции королевское правосудие быстро положило конец их подвигам. Но в Германии и во Фландрии их приходы и уходы оставили гораздо более глубокий след. Вот живое описание этих событий, сделанное хронистом Жаном Замаасским:

«В то время, когда эти «флагелланты» переходили из страны в страну, произошло великое чудо, о котором не следует забывать: когда увидели, что смерть и чума не прекращались после покаяний этих самобичевателей («флагеллантов»), то стали широко распространяться слухи; повсюду повторяли и безусловно верили в то, что евреи виноваты в эпидемии, что они бросали страшную отраву в колодцы и родники по всему миру, чтобы отравить и заразить чумой христианский мир; поэтому и стар, и млад преисполнился гнева против евреев, которых везде, где возможно, сеньоры и байи бросали в тюрьмы, казнили и сжигали во всех тех областях, по которым проходили «флагелланты»...»

В Германии уничтожение евреев будь то из-за алчности или из благочестия пошло до того, что в тех областях, где евреев было очень мало или вообще не было, как, например, на землях Тевтонского ордена, христиан, которых подозревали в еврейском происхождении, по всей видимости, убивали вместо отсутствующих евреев. Некоторые обвинители, стремясь убедительнее доказать вину евреев, утверждали, что они невосприимчивы к чуме, что они вообще не умирали от чумы или умирали в гораздо меньших количествах. Эта басня пустила столь глубокие корни, что она даже была повторена некоторыми историками XIX века, которые пытались объяснить этот факт лучшими гигиеническими условиями в домах евреев (В частности, этого мнения придерживались еврейские историки, такие как Грец, Дубнов и др.). Однако уже в это время хронист Конрад фон Мегенберг отмечал:

«Во многих колодцах были обнаружены мешочки с ядом, и бессчетное количество евреев были убиты в Рейнской области, во Франконии и во всех германских странах. По правде говоря, мне не известно, действительно ли сделали это некие евреи. Если действительно так и было, то это, разумеется, должно было усугубить зло. Но с другой стороны, я знаю, что ни в одном немецком городе не насчитывалось столько евреев, сколько их жило в Вене, и при этом такое количество их умерло во время эпидемии, что им пришлось значительно расширить свое кладбище и купить еще два участка. Они были бы слишком большими глупцами, чтобы травить самих себя...»

В течение рокового 1348 года ни одной крупной еврейской общине Германии не удалось избежать массовых убийств, за исключением, вероятно, только Вены и Регенсбурга. Эти избиения стали настолько привычными, что император Карл IV проявил предусмотрительность и уступил муниципалитетам некоторых городов, вытребовав для себя заранее оговоренное условие, а именно собственность «его» евреев, поскольку он считал их уничтожение неизбежным. «Да свершится воля Божья!» — добавил государь, но это было лишь стилистическим оборотом, поскольку избиения не заставили себя ждать. В частности, именно таким образом обстояло дело во Франкфурте, в Нюренберге и Аугсбурге.

Хотя нет никакой возможности для сколько-нибудь надежной статистической оценки общего количества жертв, можно получить представление о масштабе потерь по тому факту, что в течение лет, следовавших за эпидемией чумы, евреи стали редким и ценным товаром. Так, в 1352 году город Шпейр пригласил евреев вернуться, дав им множество заверений в защите и абсолютной безопасности; епископ Майнца сделал то же самое; а опубликованный в эту эпоху кодекс «Meissener Rechtsbuch» (Мейсенский кодекс законов) содержит исключительно благоприятные для евреев положения — их синагоги и кладбища должны были находиться под специальной защитой, а христиане должны были обеспечивать их вооруженной охраной в случае нападения. Сходное положение существовало и во Франции, где изгнания и приглашения вернуться обратно чередовались между собой с самого начала века. Евреи были приглашены в страну Иоанном Добрым на гораздо лучших, чем раньше, условиях. Постепенно возродились некоторые еврейские общины, сосредоточившиеся по-прежнему на ростовщичестве, как правило мелком, к которому добавилась и другая, связанная с ней специализация — торговля подержанной одеждой. Но вскоре изгнания возобновились, и положение евреев ни в чем не напоминало то, каким оно было в предшествующем столетии. Теперь мы кратко рассмотрим эту проблему.

Положение евреев непосредственно после эпидемии чумы

Трагедия черной чумы невероятно ускорила процесс, развивавшийся уже на протяжении двух с лишним лет: отныне история евреев будет идти невероятным, причудливым путем. Приступая к краткому очерку их социального положения со второй половины XIV века, нам представляется принципиально важным подчеркнуть, что экономическая «база» отныне будет иметь мало общего с развитием этой истории. Если прибегнуть к современной терминологии, то можно сказать, что с этого времени история евреев протекала целиком в рамках «суперструктур»; рассмотрение этой истории в данном аспекте представляет значительный интерес, поскольку именно исключения позволяют лучше понять правила.

Как сказано в одной хартии, юридическом документе, предназначенном для регламентации возвращения евреев во Францию в 1361 году, они «не имеют во всем христианском мире ни страны, ни собственной земли для пребывания, посещения или постоянной жизни»... Этот текст весьма точно и недвусмысленно выражает следующую мысль: если в течение предшествующих столетий общим правилом для евреев было наличие определенного юридического статуса, гарантий закона, а избиения или изгнания являлись исключением из этого правила, то отныне жизнь вне закона становится, если можно так выразиться, обычным и постоянным образом их ; а если им удается в течение некоторого времени жить в безопасности, то это полностью зависит от местного властителя, от его заинтересованности или от его каприза.

Посмотрим, как обстояли дела во Франции. Ни Филипп Август, ни Людовик Святой не добились изгнания евреев, ни даже серьезных изменений в их положении, хотя первый попытался сделать это, а второй часто об этом думал. В 1306 году Филиппу Красивому удалось добиться более значительных успехов в этом деле. Он изгнал их всех, хотя и задержал самых богатых из них на несколько месяцев, чтобы до последнего су собрать все суммы, которые они дали в долг, поскольку этот весьма практичный государь прежде всего заботился о выгоде для королевской казны. Уступая «всеобщему требованию народа», как утверждается в ордонансе Людовика X, евреи были возвращены в 1315 году, но шестью годами позже, вслед за делом «пастушков» они были вновь изгнаны, так что похоже, что в течение сорока лет во Франции вообще не было евреев — во всяком случае ни один исторический источник, ни одна хроника не упоминают об их присутствии.

Но в 1361 году финансовое положение королевства становится настолько тяжелым, что казначейство оказывается неспособным собрать необходимую сумму для выкупа Иоанна Доброго, взятого в плен англичанами. Среди прочих мер дофин Карл принял тогда решение обратиться к евреям. Им вновь разрешается въезд во Францию, но уже на совершенно новых условиях. На них налагается тяжелая подушная подать в размере семи флоринов в год на каждого взрослого и одного флорина на каждого ребенка, но зато они получают права покупать дома и земельные участки, а для надзора за соблюдением их интересов был назначен «хранитель евреев», которым стал дальний родственник короля Луи д'Этамп. Они также получили право назначать до 87 процентов за кредит. Наконец, весьма показательным является то, что еврейской общине разрешили изгонять своих членов без предварительной санкции «хранителя евреев», но в этом случае община была обязана внести в казну огромную сумму в сто флоринов в качестве компенсации тех налогов, которые должны были бы выплачивать изгнанные... Таким образом, все было предусмотрено для того, чтобы выкачивать через посредничество евреев максимально возможное количество денег.

В течение двадцати лет евреи жили в относительном спокойствии, но они больше не были теми услужливыми и привычными заимодавцами, возвращения которых когда-то требовал народ. Они стали финансовыми деятелями, ненавистными и презираемыми. Их организация и внутренняя сплоченность также являются следствием общего положения дел: вероотступничество, по всей вероятности, было довольно распространенным явлением, и, как обычно, обращенные в христианство евреи немедленно превращались в главных врагов своих бывших единоверцев. Так, мы можем прочитать в ордонансе, датированным 1378 годом:

«... многие из соблюдавших раньше их Закон, которые недавно приняли христианство, преисполнились зависти и ненависти, поскольку они более не могли извлекать никакой прибыли . е. потому что они более не могли получать доход от тех дел, которыми занимались, когда были иудеями.), приложили свои силы к тому, чтобы обвинить евреев, сделали многочисленные разоблачения и продолжают заниматься этим изо дня в день... из-за этих обвинений и разоблачений евреев многократно арестовывали, притесняли, избивали и грабили...»

В этих условиях, во время восшествия на престол Карла VI в 1380 году, произошли беспорядки и массовые волнения; гнев народа обратился против евреев, которых убивали и грабили по всей франции. Добавим, что эти «чудовищные беззаконные действия, совершенные против них как в упомянутом городе Париже, так и во многих других местах», происходили таким образом, что в их истоках невозможно обнаружить ни малейшего предлога из религиозной сферы, однако священнослужители поощряли толпу, и даже сам архиепископ Парижа встал на сторону бунтарей. Королевской власти удалось защитить евреев, но это положение не могло долго продолжаться, поскольку налагаемые на евреев контрибуции становились все более тяжелыми, а привилегии, которые им даровались, чтобы они могли осуществлять эти платежи, часто становились немыслимо огромными. Так, например, ордонанс, датированный февралем 1389 года, предписывал, что все тяжбы между христианами и евреями подлежали юрисдикции «хранителей евреев», т. е. чиновников, обязанных по долгу службы защищать евреев и получавших от них свое содержание; более того, они имели право отправлять в тюрьму несостоятельных должников. Подобные привилегии довели до крайних пределов ожесточение масс и побудили власти к еще большему увеличению платежей, налагаемых на еврейских финансистов, что привело в конечном итоге к их разорению.

В течение еще нескольких лет на фоне жестокой борьбы между Бургундией и Гасконью происходили резкие колебания в общем положении евреев, но в конце концов антиеврейская партия возобладала. В 1392 году специальным ордонансом отменяется древний обычай, по которому евреи, обратившиеся в христианство, лишались своего имущества — это указывает на то, что в качестве источника доходов для казны евреи утратили свое значение. С этого момента их судьба была предрешена. В сентябре 1394 года, «желая укрепить истинную веру и опасаясь дурного влияния евреев, на христиан», король приказывает изгнать евреев, что на этот раз явилось окончательным завершением тысячелетней истории собственно Французского еврейства. Эдикт был обнародован 17 сентября, в Йом-Кипур (День Искупления) по еврейскому календарю. Это стало одним из первых проявлений пропитанного ненавистью внимания к еврейскому календарю, с которым мы еще много раз столкнемся на протяжении веков.

Но Франция, которая даже в XVI веке была страной с сильной центральной властью, значительно менее показательна для нашей темы, чем Германия. Кроме того, именно евреи, проживавшие на территории Священной Германской империи, отныне составляли основную ветвь иудаизма. Процесс упадка еврейства в Германии в общих чертах совпадает с тем, что происходило во Франции, и вскоре начнется изгнание евреев с той только разницей, что на чрезвычайно раздробленной территории этот процесс распылится на бесконечное количество индивидуальных судеб. Именно это распыление в конечном итоге позволит немецким евреям выжить в этой стране: всеобщее и одновременное изгнание евреев из тогдашней Германии было просто невозможным.

Можно датировать 1343 годом окончательную утрату немецкими евреями их гражданских прав. В этом году император Людовик Баварский довел теорию «рабства» евреев до логического конца, установив подушную подать в размере одного флорина, которую отныне должен был платить в императорскую казну каждый еврей, достигший двенадцатилетнего возраста. А согласно средневековым порядкам человек, который должен был платить этот налог, не мог претендовать на статус гражданина.

С другой стороны, мы видели, что всеобщий экономический упадок, последовавший за эпидемией черной чумы, побудил некоторые немецкие города и княжества призвать евреев, которые на протяжении одного-двух десятилетий рассматривались как своего рода редкий товар. Но условия их пребывания на этот раз сильно отличались от того, что было раньше. Покровительство «императорской казны», сервами которых они в принципе оставались, существовало теперь лишь на бумаге, впрочем так же, как и власть императоров, испытывавших постоянную нужду в деньгах и уступавших городам «своих» евреев или их налоговые обязательства.

Так, в 1343 году Людовик Баварский объявил евреям Нюрнберга: «Вы нам принадлежите, вы сами и все ваше имущество, и мы можем использовать его и поступать с вами по нашей воле и желанию». После эпидемии черной чумы, как правило, города или местные государи издавали новые хартии для проживания, отличительной чертой которых был временный характер их действия, ограниченный определенным сроком. Таким образом, факт изгнания евреев после истечения срока действия хартии больше не являлся актом несправедливости. Отныне речь шла о нормальной и законной акции, так что в каком-то смысле евреи чисто юридически стали вечными странниками. Но происходили и «незаконные» акции изгнания евреев, прерывавшие срок действия хартии; иногда это случалось при столь смутных обстоятельствах, что невозможно определить, было ли это изгнание законным или нет. В некоторых хартиях даже специально предусматривалось право на досрочное изгнание евреев в случае, когда их присутствие вызывало беспорядки: такова была хартия города Трира, изданная в 1362 году.

Так же, как и во Франции, сначала на протяжении одного или двух поколений евреи живут в условиях относительного спокойствия. Но в 1384 году происходит резкий взрыв на юге Германии — в Аугсбурге, Нюрнберге и в небольших соседних городах евреев берут под стражу и отпускают только за солидный выкуп. В следующем году представители тридцати восьми городов, собравшиеся в Ульме, провозглашают всеобщее освобождение от долговых обязательств евреям. Через два года, в 1388 году, происходит первое общее изгнание евреев из Страсбурга, в 1394 году — из Пфальца.

С этого времени на всем протяжении XV века изгнания происходили постоянно. Вот перечень наиболее заметных: 1420 г. — Австрия; 1424 г. — Фрейбург и Цюрих («из-за их занятий ростовщичеством»); 1426 г. Кельн («во славу Господа и Святой Девы»); 1342 г. -Саксония; 1439 г. — Аугсбург; 1435 г. — Вюрцбург; 1454 г. — Бреслау. Этот список, который к концу столетия увеличивался как снежный ком, можно продолжать до бесконечности. Некоторые из этих изгнаний оказались окончательными, в некоторых случаях после изгнания выдавалось новое разрешение на проживание, что объясняет, каким образом евреи Майнца могли подвергнуться изгнанию четыре раза за пятьдесят лет: в 1420 году по приказу архиепископа; в 1438 году по решению городской управы; в 1462 году в результате конфликта между двумя претендентами на кафедру архиепископа; и в 1471 году снова по приказу архиепископа.

Выдвигались различные причины для изгнания — иногда мирские: защитить народ от еврейских ростовщиков; иногда духовные: обеспечить Божественную милость; в отдельных случаях приводились точные и конкретные причины: так, в обращении к герцогу Леопольду с просьбой разрешить изгнание евреев члены городской управы Фрейбурга указывали на общеизвестный факт, заключающийся в том, что «все евреи жаждут христианской крови, которая позволяет им продлевать свою жизнь». Еще проще поступили жители Эльзаса, пожаловавшиеся в 1477 году на беспорядки, вызываемые присутствием евреев: швейцарцы, направлявшиеся во Францию, постоянно грабили их, что и вызывало беспорядки — поэтому евреев следовало изгнать.

По сути дела, в конфликтах, возникавших из-за евреев, сталкивались, как правило, их хозяева — князья или городские управы, извлекавшие из их присутствия определенную выгоду, и массы горожан, которым от этого ничего не перепадало и которые надеялись нажиться на их исчезновении. Чаще всего этим последним удавалось в конце концов взять верх и заставить власти встать на их сторону, или же они действовали силой, не спрашивая на это разрешения. Таким образом, горожане Рикевира в Эльзасе, даже не позаботившись о том, чтобы поставить в известность своего сеньора, решили одним прекрасным днем в 1420 году изгнать своих евреев, преследуя их на улицах и убивая тех, кто по их мнению подчинялся недостаточно быстро.

Напротив, когда городская управа Регенсбурга, поддержанная своим епископом, попыталась изгнать евреев в 1476 году под классическим предлогом ритуального убийства, она сначала потерпела неудачу. Считалось, что еврейская община этого города пользовалась особым доверием императора Фридриха III. Посланцы этой общины явились ко двору с петицией, в которой было сказано, что евреи Регенсбурга поселились в этом древнем городе еще до рождества Христова и поэтому они никак не могли нести ответственность за его распятие. Без сомнения они использовали и аргументы более практического свойства, так что Фридрих III принял решение, достойное царя Соломона, и разрешил конфликт, наложив штраф в 8000 гульденов на городскую управу, а второй штраф в 10000 гульденов на евреев, и приказал сохранять статус кво. Тогда горожане, которые, напомним об этом, защитили своих евреев от банд Риндфлейша в 1298 году, а также во время эпидемии черной чумы, прибегли к иным методам: булочники перестали продавать хлеб евреям мельники отказывались молоть их зерно, на рынки их допускал' только в четыре часа пополудни, когда христиане уже закончил делать покупки... В конце концов, евреи Регенсбурга были изгнан в 1519 году.

«Долина Слез» — так выразился знаменитый хронист Иосиф га Коэн в 1558 году: позднее еврейскую историю будут составлять помощью подобных записей. Все это происходило на фоне местных происшествий, дел об осквернении просфор и о ритуальных убийствах или просто спонтанных погромов, чему мы уже привели разнообразные примеры. Это можно суммировать словами одного немецкого историка прошлого века:

«Так случилось, что у них больше не осталось постоянного места жительства на большей части Германии, но только разрешения на то, чтобы находиться в каком-то месте несколько дней за специальную транзитную плату. Если со времени крестовых походов положение евреев в германских государствах было ненадежным, то лишь на исходе средних веков они стали настоящими бродячими евреями, перемещающимися из города в город и практически лишенными постоянного жилья».

По сути дела, немецкие города, которые в конце XV века предоставляли евреям право постоянного жительства, можно пересчитав по пальцам одной руки. Постоянным потоком, иногда целыми общинами немецкие евреи эмигрировали под более гостеприимное небо Польши и Литвы. Другие оседали у городских ворот, вливаясь в предместья: нюрнбергские евреи в Фурте, аугсбургские в Пферзее и т. п.

Можно сказать, что чем менее многочисленными они становились, тем больше обращали на них внимания, поскольку там, откуда их не изгнали, евреи стали объектом бесчисленных притеснений нового типа. В то время как юридические документы предшествующих веков отражают в целом достаточно удовлетворительную ситуацию, то документы позднего средневековья содержат унизительные положения.

В случае применения смертной казни с конца XIV века установился обычай вешать евреев за ноги, иногда также подвешивали рядом свирепую овчарку. В области гражданских споров показания евреев под присягой часто отвергаются. Если же это все-таки происходит, то с конца XIII века эта церемония часто принимает унизительный характер. Так, согласно «Швабскому зерцалу» еврей должен был приносить присягу, стоя на шкуре свиньи. Отныне эта церемония превращается в откровенный фарс или чистое и простое святотатство: по законам Силезии 1422 года еврей должен был залезть на трехногий табурет и глядя на солнце произнести традиционную формулу, если он падал на землю, то должен был заплатить штраф. В 1455 году муниципалитет Бреслау издал предписание, что евреи должны были приносить клятву с непокрытой головой, произнося по буквам священный тетраграмматон. Со своей стороны, церковные власти постановили в 1434 году на Базельском соборе, что евреи не должны допускаться к университетскому образованию, но зато для их обучения необходимо заставлять их присутствовать на христианских проповедях. Распорядок этой церемонии в том виде, как она практиковалась на протяжении последующих столетий в Праге, Вене или Риме убедительно показывает, что речь здесь шла в гораздо большей степени о еще одном виде притеснения, чем о настоящем миссионерском рвении. В Риме этот обычай predica coativa (принудительной проповеди) был запрещен лишь в 1846 г.

Новый образ евреев

Что же должны были думать о евреях христианские массы, будь то священнослужители, буржуа или простые вилланы, являвшиеся свидетелями их унижений и мук? Как мы уже показали, враждебность к евреям питалась теми же избиениями, которые она и вызывала: сначала их убивают, а уже затем ненавидят. Этот принцип, какова бы ни была его настоящая психологическая природа, достаточно регулярно подтверждается опытом. Начиная со второй половины XIV века, ненависть к евреям достигает такой остроты, что мы смело можем отнести именно к этой эпохе складывание антисемитизма в его классической форме, той самой, которая побудила Эразма Роттердамского констатировать: «Если ненависть к евреям является признаком доброго христианина, то все мы добрые христиане».

Важно особо отметить, что отныне эта ненависть вынуждена черпать силу в себе самой независимо от того, имеются ли евреи на данной территории или нет. Если евреев больше нет, то их придумывают, и христианское население, которое все реже и реже сталкивается с евреями в повседневной жизни, оказывается под постоянно возрастающим воздействием их образа, который они находят в текстах, читаемых во время службы в церкви, обнаруживают на важнейших сооружениях, созерцают в ходе представлений и действ. Эти воображаемые евреи, разумеется, прежде всего те, о ком думают, как об убийцах Иисуса, но люди завершающегося средневековья не делают больше различий между этими легендарными евреями и их современниками. В крайнем случае ненависть к евреям получает от их реального физического присутствия лишь дополнительный стимул. Евреев будут презирать во Франции и в Англии точно так же, как в Германии и Италии. Если попытаться сравнить силу чувства, которое направлено на евреев в разных странах, то похоже, что она больше всего зависит от субстрата, на котором покоится национальная культура; эта сила оказывается более ярко выраженной в германских странах, чем в романских. Таким образом, все указывает на то, что Германия является избранной страной для антисемитизма — мы еще вернемся к этой проблеме ниже.

Бесчисленные литературные и художественные документы отражают это положение вещей. Можно утверждать, что антисемитизм растет по мере развития искусства и литературы и в зависимости от степени их распространения среди народных масс. Почти полностью отсутствуют литературные жанры: фаблио, сатиры, легенды, баллады, где бы не был представлен образ еврея и где бы они не были описаны в смешном или отвратительном виде, часто с помощью скатологических мотивов, на которые был так падок этот век. Эти сюжеты перекрещиваются и перемещаются из страны в страну. Одно из самых ранних произведений этого рода обращается к образу Людовика Святого, этого примера всех христианских добродетелей, за наставлением, как следует обращаться с евреями.

В одной французской сатире XIV века, написанной на народном языке, представлен некий парижский еврей, пользующийся высоким авторитетом среди своих единоверцев, который однажды упал в общественную отхожую яму. Другие евреи собрались, чтобы оказать ему помощь. «Остерегитесь, — воскликнул пострадавший,— ибо сегодня суббота. Подождите до завтра, чтобы не нарушать наш закон». Они согласились с ним и удалились. Присутствовавшие при этом христиане поспешили сообщить об этом происшествии королю Людовику. Тогда король приказал своим людям не позволять евреям вытащить своего единоверца из ямы в день Господа, сказав; «Он соблюдал субботу, пусть также соблюдет и наше воскресенье». Так и произошло, а когда в понедельник пришли, чтобы вытащить несчастного из его ужасной западни, он был уже мертв.

Та же история существует и в немецком варианте, возможно, в еще более характерной форме, поскольку здесь вместо Святого Людовика действует папа, духовный вождь христианского мира.

После эпидемии черной чумы в Нидерландах практически не осталось евреев, но им оказалось посвящено значительное количество литературных произведений. Некоторые поэмы затрагивали знаменитое дело о жертве Святой Гуцулы в 1370 году; другие описывали ритуальные убийства.

В Англии после изгнания 1290 года вообще не осталось евреев, но там еврейская тема продолжала пользоваться исключительной популярностью. Возникшая в 1255 году история о ритуальном убийстве породила в следующем столетии двадцать один различный вариант баллады, названной «Sir Hugh or the Jews' daughter» («Сэр Хью или еврейская дочь»). Джеффри Чосер в своем «Рассказе настоятельницы», написанном в 1386 году, явно использует ту же историю:

«В Азии, в одном большом городе
Среди христиан были евреи.

----------------------------------------------------

Когда там проходил ребенок,

Проклятый еврей схватил его и крепко стиснул,

Потом перерезал ему горло и бросил в яму.

Я говорю, что его бросили в уборную,

Куда эти евреи, наевшиеся до отвала, приходили облегчиться.

О проклятый народ, о новый Ирод!

-----------------------------------------------------

Юный Хью из Линкольна, о ты, который также
был убит проклятыми убийцами, как хорошо известно,
Поскольку с этого момента прошло очень мало времени,
Молись же за нас...»

В эту эпоху Италия оставалась единственной европейской страной, где трактовка еврейской темы в литературе могла быть благоприятной: даже в религиозных театральных постановках иногда можно было встретить образы честных и добрых евреев. Однако именно в Италии вскоре после эпидемии черной чумы произошла характерная реадаптация одной из тех легенд, происхождение которых теряется во мраке времени. Была ли она заимствована на Востоке или возникла под влиянием жестоких римских законов XII таблиц, тема «платы за плоть» во всевозможных ее вариациях до сих пор представлялась на сцене в образе безжалостного заимодавца, который был то злопамятным рабом, а то и непосредственным воплощением дьявола. Но вот в 1378 году флорентийский автор Сер Джованни Фиорентине в своей новелле «Баран» («II Pecorone») надумал сделать этого персонажа евреем. Нам хорошо известна странная судьба этой трансформации, которая после многочисленных метаморфоз два века спустя вдохновила Шекспира и привела к рождению бессмертного образа венецианского купца.

Но в напряженной культуре антиеврейских эмоций первое место постоянно занимает религиозная драма, этот ни с чем несравнимый носитель движущих идей своего времени. Темы Нового Завета, воплощенные на народном (вульгарном) языке, всегда занимали главное место в репертуаре средневекового театра. Но после того, как театр освободился от церковной опеки, он стал позволять себе все большие вольности в трактовке священной истории для того, чтобы удовлетворять склонностям зрителя и одновременно воспитывать и образовывать его, поскольку морализаторские тенденции составляли основу этого театра. Чтобы соответствовать примитивным и грубым вкусам этого зрителя, умножают всевозможные изобретения и сценические эффекты, предназначенные для наилучшего показа «величия и святости Спасителя и Святой Девы» на фоне безмерного вероломства евреев. Бесчисленная гамма эпитетов, используемых для описания евреев, дает достаточно полное представление об общей тенденции: «лживые, неверные евреи», «лживые мошенники», «лживые безбожники», «дурные и вероломные евреи», «порочные евреи», «беззаконные евреи», «предатели-евреи», «лживый и проклятый народ» и т. п. («faulx Juifs; faulx larrons; faulx mécréans; mauvais et fêlions Juifs; pervers Juifs; des-leaulx Juifs; traistres Juifs; faulce et perverse nacion; fauce chenaille; fauce moignye mau-dicte».). Вряд ли есть необходимость добавлять, что евреи — это только противники Иисуса, а его апостолы и верные его последователи, естественно, могут быть только христианами.

Но этим дело не ограничивалось. Средневековый театр в целом отличался крайним динамизмом, и нужно иметь в виду, что обращение к откровенному садизму составляло один из важнейших его приемов. В нем изобиловали сцены крайней жестокости, пыток, распятий и насилия: некоторые сцены таковы, что крайне затруднительно описывать их теперь в пристойных выражениях. Так, в конце одного представления постановщик сказал:

«Вы видели, как девственниц лишают невинности
И как насилуют замужних женщин».

        И это была еще не вся правда — на самом деле, в пьесе имелась крайне скабрезная сцена хирургической операции, которую Нерон приказал сделать своей матери, чтобы «узнать, как он появился на свет».

Таковы были нравы средневековья; но некоторые театральные приемы остаются неизменными. В частности, в тех случаях, когда развитие действия не предполагало наличия насильственных антиеврейских сцен, то иногда ухитрялись вставлять их искусственно, подобно тому, как в популярных современных «вестернах» в конце часто используется сцена грандиозной финальной драки, позволяющая вознаградить достойных, покарать негодяев и успокоить совесть зрителей. Напомним также, что в своем наивном реализме средневековый театр не обращал внимания на анахронизмы, представляя евреев (и других персонажей) в одеяниях и с именами, принятыми в данную эпоху.

Так, некоторые немецкие представления, посвященные успению Девы, включали добавленную в конце сцену, известную как «Представление о разрушении Иерусалима». В этой сцене, лишенной какой-либо органической связи с основным действием, показывалось, как император Тит, ставший христианским рыцарем, предает Иерусалим огню и мечу, чтобы отомстить евреям за богоматерь. К тому же действие вполне соответствует своей эпохе. Так, в «Мистерии святых даров» на сцену выводится еврейский ростовщик, который подкупает свою должницу-христианку и получает от нее кусочек освященной просфоры. Он немедленно начинает осквернять просфору — «Меня охватило желание распять ее, бросить в огонь, терзать, растоптать на земле, сварить в кипятке, бить и забросать камнями» — однако, чтобы он ни делал, просфора истекает кровью, но остается невредимой. На жену и детей этого еврея, ставших свидетелями чуда, снисходит благодать, и они выдают его, а сами немедленно принимают христианство. Когда прево приходит за ним, еврей также предлагает принять крещение:

«Я охотно крещусь

                                  Потому что тогда я получу приговор

Который сохранит мне жизнь».

Но прево не поддается на уговоры:

«Это всего лишь уловка».

И еврея приговаривают к смерти на костре. Он умирает, прославляя «свою книгу» (разумеется, Талмуд) и выкрикивая ужасные проклятия:

«О дьявол, мне кажется, что я горю
Дьяволы, дьяволы, все горит и пылает.
У меня все тело в огне
Я погибаю в огне и пламени
Мое тело, мой ум и моя душа
Горят и пылают ярким пламенем
Дьяволы, приходите быстрее
И спасите меня от этой муки».

«O diable, il me semble que iarde
Diables, diables brusle et ars
le are je brusle de toutes pars
Je dépars en feu et en flamme
Mon corps mon esprit et mon ame
Bruslent et ardent trop en ardamment
Dyables venez hastivement
Et m'emportez à ce besoing.»

 

Что же касается его соучастницы, должницы-христианки, то ее тоже сожгли, но она умерла в вере и раскаянии.

В XIV веке впервые появляются «Мистерии страстей господних», которые получат огромную популярность в следующем столетии. Было вполне характерно для мрачной атмосферы позднего средневековья, что, в конце концов благодаря этим мистериям, основной акцент падал на наиболее патетические и кровавые страницы биографии Иисуса и оказались оттесненными на второй план истории его рождения, жизни и воскресения. Представления этих мистерий происходили в обстановке абсолютной религиозной общности и веры и не имели ничего общего с современными спектаклями. Отдаленное представление о потрясающей эмоциональной силе воздействия этих мистерий может дать сравнение с современными спортивными матчами, или, точнее, с политическими церемониями, столь любимыми тоталитарными партиями: жизнь в городе замирала, закрывались лавки и мастерские, пустели монастыри и суды; в течение нескольких дней все население покидало свои дома и собиралось на представление, так что приходилось назначать специальных стражников для наблюдения за опустевшими улицами и домами - а иногда также для защиты местных еврейских гетто; нам известно, что это делалось во Франкфурте, во Оренбурге и в Риме.

Попробуем перенестись в нашем воображении на главную площадь какого-нибудь города, например в Баварии, где перед населением, собравшимся перед подмостками, разыгрывалась одна из самых популярных немецких мистерий «Асфельдская Страстная мистерия». В первый день сразу после краткого пролога в действие вступали черти, замышляющие погубить Иисуса. Всего их двадцать, и, за исключением Люцифера и Сатаны, они имеют германские имена с характерной средневековой выразительностью:

Natyr, Hellekrugk, Bone, Spiegelglantz, Rosenkranz, Raffenzann, Bincken-bangk...

 

Черти решают поручить евреям совершить безымянное преступление. После всевозможных перипетий эти евреи в количестве четырнадцати человек в свою очередь собираются на совет (в конце первого дня представления), их имена, кроме Каиафы и Анны, также отличаются гротескным звучанием:

Natey, Hölderlin, ßorey, Snoppenkeille, Lendekiie, Effikax, Gugulus...

Они разрабатывают план, и спектакль продолжается на следующий день непередаваемой сценой сделки между евреями и Иудой — они обсуждают в каких монетах будут выплачены тридцать серебренников, пытаются перехитрить друг друга, в общем представляют пародию на ростовщиков того времени... Но перейдем к кульминационному моменту действия, т. е. к распятию Иисуса, как это содержится в рукописи:

К а и а ф а.

«Иисус, сними твои одежды.
Они достанутся солдатам.
Ложись на крест
И вытяни ноги и руки!

(Его растягивают на кресте)

Второй палач.

Дайте мне три больших гвоздя,

И молоток, и щипцы!

Крепко привяжите его руки и ноги

И протащите его вдоль креста

До отмеченной зарубки.

Пусть его ноги и ступни будут там,

А гвозди пронзят его насквозь.

Так он не сможет спастись.

Этот гвоздь, я вобью его & твою правую руку.

Ты будешь страдать от мук и боли!

Первый палач.
Дружище, ноги и руки
не достают до зарубок!

Третий палач.
Я дам хороший совет:
Принесите веревку;
Мы вытянем ему руки;
Мы будем растягивать его тело,
Так что оно разорвется на части!»

Остановимся на этом месте. Сцена распятия насчитывает более семисот стихов: палачи, безымянные флагеллаторы изобретают все новые пытки, которые разыгрываются в самой реалистической манере, красная жидкость заменяет кровь, а веревки затягивали так туго, что иногда случалось, что актер, игравший роль Иисуса, терял сознание во время представления. Все это время присутствующие на сцене евреи радуются и всеми возможными способами унижают Иисуса. В пьесе «Асфельдская Страстная мистерия» евреи ограничиваются ролью провокаторов; в знаменитой французской мистерии Жана Мишеля они сами занимаются пытками. Действие начинается во дворце Пилата, которому любезно отводится хорошая роль. Рукопись гласит:

(Здесь они бьют его по плечам и по голове тростью)
Руйар.

Посмотрите, как течет его кровь Все лицо его разбито.

                                               Мальшу.

Эй, лживый и окровавленный человек,
Я не жалею тебя из-за твоей боли.

Не больше, чем грязного развратника,
Который ничего не может и столь отвратителен.

                                     Брюйан.

Развлечемся и выщипаем ему бороду,
Она слишком большая.

   Дентар.
Победит тот,
Кто вырвет самый большой клок.

(Здесь они вырывают ему бороду.)

Далее следует полная напряжения сцена пригвождения к кресту. Евреи по жребию разыгрывают части тела Иисуса, чтобы распределить, кто куда будет наносить удары. Они плевали на него, а один из них воскликнул:

«Он весь покрыт
плевками с головы до пят».

Жестокость этих сцен, а мы должны помнить, что речь идет театральной постановке, с трудом принимается в наши дни. Попробуйте представить, какое влияние они могли оказывать кадетское спонтанное мышление человека средневековья! В полном единодушии толпы зрителей напряженно переживали агонию Христа, преисполненные ненависти к его мучителям, так что достаточно чаете настоящие убийства следовали за убийством воображаемым; это бы необходимая разрядка, расплата за страдания, с которыми отождествляла себя толпа; но это также была маскировка, скрывающая невыразимое удовольствие распять на кресте своего собственного Бога и Спасителя!

 

*****

Принято считать, что иконография была верной дочерью религиозной драматургии и воплощала по мере своих возможностей ее основные мотивы. Как бы то ни было, нет сомнений в том, что в рамках нашей темы она развивалась в том же направлении, что театр и литература.

Мы уже знаем, в каком виде представало перед глазами христиан со времени расцвета средневековья поучительное противостояние церкви, которую олицетворял образ блестящей девственницы, и синагоги в образе падшей вдовы. Эти две фигуры можно было видеть на фронтонах и витражах соборов, иногда по обе стороны распятого Христа. Но эта символическая персонификация, преисполненная смысла, подчинялась правилам определенной симметрии. Обе соперницы оказывались чрезвычайно близки друг другу в том, как их изображали: у них были одинаковые позы, на них были похожие одеяния и аксессуары. Поэтому некоторые фигуры, изображающие синагогу, отличаются элегантностью и неизъяснимым очарованием, как, например, замечательная голова с завязанными глазами, украшающая фронтон собора в Страсбурге, которая датируется концом XIII века. Параллельно этому большинство изображений пророков преисполнены величия и благородства.

Но постепенно художники начинают все чаще прибегать к иному символическому противопоставлению, в котором уже отсутствует внутренняя симметрия: по одну сторону от Спасителя помещают фигуру римского центуриона — это Лонгиний, который у подножия Голгофы был ослеплен истинной верой (иногда это слепой центурион, обретающий зрение); по другую сторону находится «фигура с губкой» — это синагога, ее губка пропитана уксусом, и она собирается растравлять раны Иисуса. Подобные изображения отражали тенденцию, опиравшуюся на неясные описания в евангелиях и преследовавшую цель освободить язычников от малейшей ответственности за богоубийство и возложить весь позор на евреев. В целом, изображение распятия во всех кровавых и ужасающих подробностях становится, начиная с XIV века, основной темой художников подобно тому, как это имеет место в трактатах и проповедях.

Одержимость страданием, навязчивые мысли о всевозможных разновидностях человеческих мучений, о смерти, о царстве дьявола, об аде и тысяче адских пыток — все эти темы были почти неизвестны до той эпохи или трактовались с максимальной тактичностью, а теперь заняли ведущее место в искусстве, так что художники и скульптуры дали полную свободу своему горячему воображению.

По этому поводу следует также отметить, что, видимо, существует определенная связь между подобными мрачными увлечениями и опустошениями, причиненными эпидемией черной чумы. Так, именно после 1400 года в Европе возникла тема «Пляски смерти» (Danse macabre): следует задуматься о тесном родстве между этими загробными забавами и темой «Пира во время чумы», безумными попойками, когда их участники пытались утопить свой ужас в вине, в то время как по улицам могильщики свозили на телегах трупы в общую могилу...

Таков был общий апокалиптический фон, на котором трактовка образа евреев обогащалась все новыми изобретениями.

В Италии в конце XIV века художники придумали уподобить их скорпионам: отныне на картинах и фресках эта в высшей степени опасная и вероломная тварь часто изображается на еврейских штандартах, щитах и одеяниях. Подобные изображения можно обнаружить в следующем столетии в Савойе, Германии и далее вплоть до Фландрии. Этой тонкой аллегории, созданной средиземноморским гением, на немецкой земле соответствовал гораздо более грубый, сальный и грязный образ — с евреями ассоциируется свинья, которая кормит их молоком, занимается с ними блудом на бесчисленных каменных сооружениях Магдебурга, Фрейзинга, Регенсбурга, Кельгейма, Зальцбурга, Франкфурта, на многих голландских церквях... Большинство этих горельефов не сохранилось, но описание одного из них можно найти в знаменитом памфлете Мартина Лютера «Vom Sehern Hamephoras» в следующих словах:

«Здесь, в Виттенберге, на нашей церкви есть высеченное из камня изображение свиньи, которую сосут маленькие поросята и евреи; сзади свиньи стоит раввин, он поднимает правую ногу свиньи, тащит ее за хвост своей левой рукой, наклоняется и усердно рассматривает под хвостом Талмуд, как если бы он хотел узнать что-то очень тонкое и важное...»

Во второй половине XV века в Германии также появляется карикатурное изображение евреев с длинным носом и безобразным телосложением, которое в будущем станет излюбленной антисемитской темой. В этом смысле решающую роль мог сыграть контраст между бело-розовыми германцами и более темными и низкорослыми евреями. По-видимому, из Германии происходит еще один приписанный евреям атрибут, которому была суждена странная судьба. Речь здесь идет о рогах. По сути дела этот атрибут имеет двойное происхождение. С одной стороны, с древнейших времен Моисей, и только он один, изображался с рогами, как можно думать, в результате ошибочной интерпретации одного места из Библии («Исход» (34, 29): «...лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним» Вульгата дает ошибочный перевод: «... на его голове были рога...»). Эта интерпретация не имела никакого уничижительного смысла: вплоть до XIII века рога отсутствуют на изображениях патриархов и даже Каиафы и Анны. С другой стороны, еврейские заостренные шляпы — pileum cornutimi (рогатая круглая войлочная шляпа), которые евреи носили в Германии с конца XIII века, могли составить дополнительный источник для художественного вдохновения. В результате на архитектурных сооружениях и картинах последующих столетий можно часто видеть изображения евреев с рогами на голове: например, на витражах собора в Оше, на башне над старым мостом во Франкфурте, на картине Веронезе «Голгофа» в Лувре...

Рога - самый заметный атрибут дьявола. На предыдущих страницах речь часто заходила о дьяволе, причем не ставя перед собой такой цели, мы часто были вынуждены сближать непристойное и священное. Может быть, это наведет нас на верный путь, чтобы правильно понять, какой образ евреев был создан поздним средневековьем, и чтобы добраться до самых глубоких его корней. Но для этого необходимо сделать небольшую паузу, и оставив на некоторое время евреев, уделить немного внимания дьяволу. Ведь сейчас мы находимся в эпохе, когда в христианском воображении князь тьмы появляется на земле, удобно здесь располагается и занимается самой разнообразной деятельностью, результаты которой обнаруживаются повсюду...

Черти, ведьмы и евреи

Был ли князь тьмы создан дурным, или же это был падший ангел, ставший таковым по своей собственной воле? И если это был падший ангел, то о каком разряде ангелов идет речь: о высшем ангеле, ангеле высокого ранга или низкого ранга? Каков был его главный грех, за который он был навечно проклят: гордыня, зависть? Другие черти, которыми он командует и имя которым легион, небесного происхождения, или среди них есть и те, кто был рожден от людей? Есть ли у них тело из плоти? Таковы были вопросы, которые с первых веков занимали отцов церкви. Но пока учение о дьяволе формировалось в рамках доктрины, церковные авторитеты эпохи высокого средневековья проявляли замечательный скептицизм по отношению к тому, что касалось его земных проявлений. Дело было в том, что рассказы об их злодеяниях в основном соответствовали языческим суевериям, которые в ту эпоху еще были легко узнаваемы в качестве таковых.

Так, в 466 году Ирландский собор отлучил от церкви тех, кто верил, что является колдуном, или заявлял об этом. Почти четырьмя столетиями позже епископ Агобард, этот великий истребитель евреев, с позиций здравого смысла восстает против суеверий своего века, против веры в невидимых чертей, которые бросаются камнями и наносят удары, а также против духов, которые умеют вызывать бурю.

В общем, в глазах церкви дьявол в эту эпоху представлял скорее проблему морального порядка: его присутствие на земле почти не проявляется. Конечно, приходится бороться с колдунами, чьи злодеяния не вызывают особенных сомнений, иногда их даже приговаривают к смертной казни. Но все истории о шабашах ведьм, об оборотнях и сексуальных контактах с дьяволом отбрасывались как пустые выдумки. Без сомнения это был самый эффективный способ борьбы с распространением этих заблуждений.

Так продолжалось на протяжении последующих столетий, когда на борьбу с ересями уходили самые лучшие церковные силы. Еще в 1310 году Трирский собор объявил, что «ни одна женщина не должна утверждать, что она гуляла по ночам с Дианой или Иродиадой, поскольку это лишь дьявольское наваждение». Таким образом, если наказывали какую-то женщину, объявившую себя колдуньей, причем самым суровым наказанием было отлучение, то наказание налагалось не за телесное общение с дьяволом, а за совершение под его моральным воздействием греха отвратительной лжи.

Простой народ однако придерживался другого мнения. Суеверия предков были весьма живучими, и поэтому колдунов, насылающих порчу, и ведьм часто карали быстро и жестоко, используя суд толпы без какого-либо разбирательства. Но речь здесь идет об изолированных и спорадических инцидентах, таких же, как и антиеврейские эксцессы этой эпохи.

А в это время схоласты воздвигали грандиозное здание толкования земного и небесного миров. Дьяволу принадлежало там важное место: начиная с основных догматических аксиом его атрибуты и его возможности определялись с помощью тонкой диалектики, некоторые приемы которой обнаруживают любопытное сходство с самыми головоломными рассуждениями Талмуда.

Так, Фома Аквинский утверждал, что демоны могут принимать телесную оболочку и принимать пищу — что является лишь видимостью, ибо они не способны на самом деле осуществлять пищеварение, а, следовательно, и зачатие. Однако принимая последовательно образы суккуба (женщины) и инкуба (мужчины) они в состоянии благодаря своей поразительной ловкости ввести в женщину семя мужчины, которое они получили перед тем, но зачатые таким образом дети ни в коей мере не являются порождением дьявола, поскольку его роль ограничена лишь функцией простого посредника... Но, развивая свою мысль, Фома Аквинский утверждал, что гунны действительно происходят от демонов; в результате был сделан большой шаг в сторону веры в телесную природу дьявола.

Это позволяет лучше понять, каким образом на протяжении всего пятидесяти лет в следующем столетии мог произойти полный переворот в господствующих взглядах по этому поводу. Основными авторами схоластических теорий были доминиканцы — те самые доминиканцы, на которых с начала XIV века была возложена задача по искоренению ересей, и которые создали для этой цели зловещий и эффективный механизм инквизиции, одну из тех организаций, которые по самой сути предназначены повсюду подозревать преступления. Основной ересью этой эпохи была ересь катаров. Согласно их учению миром правил сатана, а не милосердный Бог. Из этого следовало, что главным преступлением, которое должны были разоблачать инквизиторы, являлись именно сношения с дьяволом. В результате теория и практика совпали в том, чтобы принять всерьез народные сказки, тем более, что бедствия, обрушившиеся на христианский мир в XIV веке, вызвали смятение в умах.

С одной стороны, умножалось число верующих, которые устали молить Бога, разочаровались в нем и обратились к дьяволу, причем количество патологических случаев постоянно возрастало. С другой стороны, церковь признавала за своим главным врагом те самые фантазмы, с которыми она боролась на протяжении веков. Хронологически этот поворот начался в 1320 году, когда новые демонологические доктрины получили первое официальное одобрение папы. Папа Иоанн III опубликовал буллу «Super illius specula» против ложных христиан, которые «приносят жертвы демонам, почитают их, изготавливают или добывают изображения, кольца, стеклянные сосуды, зеркала и другие предметы, в которые они заключают демонов с помощью своего магического искусства, заставляя их давать ответы, требуя от них помощи для осуществления своих злодеяний, поступая в самое постыдное рабство за самое позорное дело»...

В эту эпоху папская резиденция находилась в Авиньоне, так что вполне можно допустить, что циркулировавшие во Франции слухи об отравлении колодцев прокаженными и евреями могли усилить беспокойство Иоанна III. Его преемник Бонифаций XII подтвердил его распоряжения. Во время его понтификата в 1335 году в Тулузе состоялся первый известный нам процесс по делу о колдовстве, а в 1337 году инквизитор Ниддер опубликовал первое дошедшее до нас подробное описание ведьм, их злодеяний, а также способов распознать ведьму.

После эпидемии чумы охота на подручных дьявола быстро развивается. Каждая сожженная колдунья порождает целый выводок других, поскольку каждое аутодафе (акт веры), эта эффектная театрализованная церемония, распространяет в народе веру в колдовство и в сверхъестественные силы, которыми оно повелевает. Одни предаются искусству черной магии, другим повсюду мерещатся ведьмы. Таким образом, инквизиторы, получившие мандат на уничтожение колдовства, на самом деле оказались его самыми активными миссионерами. С другой стороны, процедура расследования инквизиции настоятельно требовала признаний жертвы: дело могло иногда продолжаться много недель и месяцев, иногда несколько дней без перерыва, иногда с длинными интервалами, но всегда заканчивалось одним и тем же — инквизитору удавалось вырвать требуемые признания, подробные и точные, содержащие полное описание дьявола, его внешности, его нрава и его поступков. Таким образом, дьявол становился живой реальностью. В то время, как пепел сожженных колдунов служил питательной средой для колдовства, постоянные успехи профессиональных преследователей дьявола не могли не усиливать их уверенности в жизненной необходимости их миссии. Как с гордостью констатировал в 1404 году один из них, Парамо, Святой Престол уже сжег более тридцати тысяч колдунов, которые, разумеется, смогли бы погубить весь мир, если бы остались безнаказанными.

Эпидемия охоты на ведьм разрастается в XV веке. В некоторых областях эта охота получает особый размах. Она особенно свирепствует в горных районах Савойи и Швейцарии, но особенно в Германии, где без сомнения были особенно сильны пережитки язычества.

В 1484 году сам папа Иннокентий IV с грустью констатировал в своей булле «Summis Desiderantes», что все тевтонские земли наводнены слугами дьявола. Немецкие инквизиторы Шпренгер и Инститорис, совмещавшие занятие теоретическим анализом с практической деятельностью, выпустили в свет в этом же году трактат «Молот ведьм», который сохранял свое значение вплоть до начала нового времени, а также, пользуясь поддержкой папы, устраивали суды в разных городах, оставляя за собой потоки крови и огня.

Но этим дело не ограничивалось. Каковы основные атрибуты дьявола? У него есть рога, когти и хвост. У него черные волосы, козлиная борода, его тело покрыто шерстью, он издает сильный запах — все это красноречивые признаки исключительной похоти мужественности. Именно так описывают дьявола ведьмы, такое описание фиксируют инквизиторы в протоколах своих допросов и распространяют в своих учебниках. Они сами были главными авторами этого портрета, ибо хорошо известно, что в делах такого рода жертвы лишь следуют за требованиями буйного воображения своих преследователей, и их показания в точности это отражают.

Что же касается основных подручных дьявола на земле, то это ведьмы, а отнюдь не колдуны, которые только изредка попадали костер. Иными словами, эта роль была предназначена женщине, символизирующей нечистоту, слабость и искушение. Конечно, некоторые из этих несчастных могли на самом деле мечтать о плотском союзе с князем тьмы, но и здесь распределение ролей вполне соответствовало духу времени с его презрением к женщине, страхом и отвращением к соблазнам и искушениям секса, контрастирующим с обожествлением Девы и культом целомудрия.

Если рассмотреть те истории и слухи о евреях, которые имеют хождение в эту эпоху, истории, возникавшие то здесь, то там в предшествующие столетия, то теперь они получают повсеместное распространение и можно констатировать, что теперь персонажи этих историй наделены одновременно новыми атрибутами как дьявола, так и ведьмы. Как мы уже видели, у евреев имеются рога, более того, у них есть хвост и козлиная борода — это беспокойное животное повсеместно рассматривалось как вместилище всех грехов. Приписываемый евреям зловонный запах оказался столь устойчивым, что сохранился на протяжении веков и побудил немецких теоретиков нацистской эпохи предпринять изыскания о природе и причинах foeter judaicus («иудейское зловоние»).

В этом плане евреи рассматриваются как обладающие избытком мужского начала: это настоящие сверхчеловеки, колдуны, которых тайно боятся и почитают. Но в то же время они слабые и болезненные, пораженные тысячью опасных инфекций, которые можно вылечить только христианской кровью — здесь мы вновь обнаруживаем тему ритуального убийства. Они появляются на свет уродами, они страдают кровоточивостью, их мужчины также как и женщины подвержены менструациям: с этой точки зрения они относятся к женщинам, т. е. они неполноценные мужчины, которых презирают, ненавидят и высмеивают. Иногда описание становится более подробным, тогда болезни, от которых страдают евреи, оказываются различными в зависимости от их происхождения: потомки Симона каждый год страдают кровотечением четыре дня, потомки Завулона каждый год плюют кровью, у потомков Асира правая рука короче левой, у потомков Вениамина во рту живые черви и т. п. К тому же законы против колдунов являются составной частью статутов, определяющих положение евреев, поскольку представляется совершенно очевидной их причастность колдовству. И наконец, разве они не празднуют субботу (шабаш), подобно колдунам и чертям?

Короче говоря, объединяя в своем лице всю гамму атрибутов зла, евреи полностью утрачивают в воображении христиан человеческую сущность и отныне относятся исключительно к дьявольской сфере. Но даже когда они не наделены собственно дьявольскими атрибутами, евреев все равно каким-либо способом связывают с чертями, которые часто присутствуют на заднем плане картин и гравюр, изображающих их, таким образом, черти оказывается причастными к самой природе евреев. В других случаях, евреи изображаются со свиными ушами вместо рогов. Массовые суеверия изобилуют подобными ассоциациями: еврейская школа — это «черная» школа, еврей выступает в качестве посредника между дьяволом и теми, кто хочет продать ему свою душу. Ужасный договор скрепляется его кровью, а если больной хочет умереть, достаточно попросить какого-нибудь еврея помолиться за него. В бесчисленных историях о привидениях евреи участвуют иногда в человеческом облике, иногда в образе блуждающего огонька. Все эти предрассудки и множество им подобных сохраняются в народном европейском воображении вплоть до нашего времени.

 

 

 

*****

Как мы уже неоднократно говорили, тень евреев продолжала наводить страх на христианские сердца, даже спустя длительное время после их изгнания. Пьер де Ланкр, усердный борец с ведьмами, который в начале XVII века сжег значительное число ведьм на юге Франции и который на исходе своих лет составил учебник по колдовству, посвятил часть своего труда евреям, «более коварным и вероломным, чем сам дьявол». В одной очень длинной главе он показывает, как евреи держат совет с дьяволом, чтобы надежнее сберечь свои вредные книги и пагубные учения, подробно перечисляет «смрадные болезни», которыми они болеют, после чего заключает: «Евреи заслуживают ненависти, и как всякие преступники, покушающиеся на божественное и человеческое величие, они должны понести самую суровую кару: костер, расплавленный свинец, кипящее масло, смола, воск и сера, соединенные вместе, не смогут причинить достаточно сильные, чувствительные и жестокие страдания в качестве кары за столь огромные и ужасные преступления, которые обычно совершают эти люди...»

Тот, кто преследует ведьм, преследует и евреев, которые отныне составляют часть своеобразного нечестивого семейства: дьявол, еврей, ведьма; или, точнее, предназначенная им в этой непристойной мифологии роль может быть сопоставлена с ролью святых, заступников перед Богом, но более доступных, более привычных, более человечных, чем Всемогущий. Если обратиться к тому, что писал по поводу культа святых крупнейший знаток средневековья Й. Хейзинга, то можно сказать, что ненависть к евреям, «фокусируя избыток религиозных излияний и священного ужаса, подействовала на избыток набожности, характерной для средних веков, как спасительное успокаивающее средство». Еще один раз оказалось, что если бы евреев не существовало, то их следовало бы выдумать.

Окончательное ожесточение: гетто

Вернемся на землю, к настоящим евреям, изгнанным из Англии и Франции, и которых с конца XIV века терпят только на землях, когда-то составлявших Священную Германскую империю. Это происходило, как мы уже видели, по чисто политическим причинам: только в стране, подчиняющейся единой центральной власти, можно было осуществить их одновременное и полное изгнание.

Там, где евреи еще остаются, большинство хроник того времени описывают их как хищников, обирающих малых и великих, так что похоже, что их зловредная деятельность накладывает свой отпечаток на всю общественную жизнь эпохи. Свидетельством этому могут служить поношения Эразма Эрбахского:

«Евреи грабят и обирают бедных людей. Это становится поистине невыносимо; пусть Бог сжалится над нами! Теперь евреи устраиваются в самых маленьких деревнях: когда они ссужают пять флоринов, то берут проценты, которые в шесть раз превышают одолженную сумму, потом они требуют проценты на проценты, а них еще новые проценты, так что в конце концов бедняк лишается всего, что он имел».

Разные немецкие историки прошлого века, и прежде всего Вернер Зомбарт, пытались установить с помощью подобных цитат, что евреи сыграли первостепенную роль в зарождении капиталистической системы, и в результате разработали такую интерпретацию истории, которая существенным образом способствовала формированию нацистского мировоззрения. В наши дни специалисты по экономической истории больше не верят в какое-то особое влияние евреев на великие экономические потрясения XVXVÏ века. По правде говоря, эта проблема еще не была рассмотрена с привлечением исчерпывающей документации, которую к тому же будет очень трудно собрать, но подобная задача безусловно стоит этих усилий. При отсутствии такого анализа очень простое рассуждение может показать нам, что в этой области роль евреев ни в коей мере не могла быть решающей.

В самом деле, невозможно утверждать, что в эту эпоху экономические структуры Франции и Англии отличались от немецких и хоть в чем-то отставали от них в своем развитии. Таким образом, присутствие или отсутствие евреев никак не повлияло на эволюцию, которая по всей Европе привела к тому, что города развивались, возрастала роль торговли и начинало зарождаться богатство. Поэтому следует признать, что в интересующих нас хрониках термин «еврей» должен рассматриваться в своем расширенном, или воображаемом значении, включающем тех, кого в некоторых из этих сочинений наивно называют «христианскими евреями», когда речь идет о вполне христианских ростовщиках или об основателях тех больших коммерческих компаний, которые стали предками акционерных обществ. Что же касается именно немецких евреев, «ашкенази», их упадок оказался глубоким не только в социальном плане, но также и с финансовой точки зрения. Мы уже видели, что общинная повинность, которую они раньше платили императору или местным государям, в XIV веке была заменена индивидуальной подушной платой, которая в свою очередь превратилась в пошлину за тело, уподоблявшую их животным: «За каждого быка и свинью и за каждого еврея один соль», — сказано в одном тексте той эпохи.

Время от времени возникали отдельные фигуры: в конце XIV века встречаются имена нескольких евреев, например, Моисея Нюрнберга в Гейдельберге, Иосифа Вальха в Вене, которые были официальными сборщиками налогов. В начале XVI века немецкие евреи обретут умелого и энергичного защитника в лице Йоселя из Росгейма, назначенного Карлом V «верховным вождем и правителем евреев». Но подавляющее их большинство — это мелкие заимодавцы и старьевщики, зарабатывающие на жизнь по мере возможности и живущие в постоянной неуверенности и нищете. Учитывая нестабильность их образа жизни, частые смены места жительства, обязательную маскировку, едва ли правдоподобно, что они могли участвовать в разработке такого удобного средства накопления и сокрытия авуаров, как переводные векселя, как это утверждает Зомбарт. При отсутствии достаточного документального подтверждения мы и здесь вынуждены ограничиться предположениями.

Все это имеет второстепенное значение по сравнению с окончательным замыканием евреев на самих себя, что привело к возникновению герметически закрытого общества, внутри которого нравы и обычаи, вся совокупность отношений, которые мы рассмотрели в предыдущих главах, получили свое законченное выражение — и прежде всего сакрализация денег, основного источника жизни. Постепенно каждый шаг и каждое событие в повседневной жизни евреев оказываются обложенными налогом: они должны платить за приезд и за отъезд, за покупку и за продажу, за право молиться сообща, за бракосочетание и за рождение ребенка, наконец, даже за покойника, которого нужно отнести на кладбище. Лишенная денег, еврейская община оказывается неизбежно обреченной на исчезновение. В результате раввины отныне объединяют катастрофы в области финансов, например, объявленное государем прощение долгов, с избиениями и изгнаниями, видя в этом Божественное вмешательство, ниспосланную свыше кару. В этом смысле, и только в этом смысле поверхностному наблюдателю может показаться, что евреи явились основными проводниками «капиталистического образа мысли». Но с этими деньгами, столь желанными и столь драгоценными, евреи расстаются с необычайной легкостью из-за простого морального предписания, если этого требует долг солидарности, если необходимо выкупить узника или выступить в поддержку собратьев, обвиненных в ритуальном убийстве. В этом последнем случае авторитетный талмудист даже может приказать еврейским общинам соседних городов внести свою долю, чтобы предотвратить беду, которую он сравнивает, на что следует обратить особое внимание, с наводнением, со стихийным бедствием, и его совет приобретает силу закона. В примечании приводится подобный текст: это замечательный пример стиля и тонкости талмудического рассуждения (Речь идет о рекомендациях (responsa), которые раввин Павии Иосиф Колон (Магарик) направил еврейским общинам Германии в связи с делом о ритуальном убийстве в Регенсбурге в 1476 г.:

«Повсюду распространилась весть об опасности, которая нависла над головами наших братьев, заточенных в тюрьму в Регенсбурге — да защитит их Господь, — и которая также угрожает соседним общинам. Самые уважаемые раввины были созваны священной общиной Нюрнберга, чтобы обсудить пути и способы спасения обвиняемых, неповинных ни в каком преступлении, но которые тем не менее должны быть осуждены на смерть. Но следует опасаться, что единоверцы, целые общины и даже родственники, питающие иллюзии относительно собственной безопасности и думающие, что ничто им не угрожает, откажутся принять участие в деле спасения, хотя на самом деле — да сохранит нас от этого Господь! — зловредные тучи могут обрушить свое содержимое на их головы, если наши несчастные братья из Регенсбурга не будут спасены. Поэтому я охотно откликнулся на просьбу старейшин, попросивших меня указать им путь к свету, чтобы несчастья не обрушились на их головы.

Прежде всего, соседние общины безусловно должны внести свой вклад в общие расходы, ибо совершенно очевидно, что им также придется испить до дна чашу страданий, если мы не сумеем помочь нашим несчастным братьям из Регенсбурга в их несчастье. Их спасение касается соседей, потому что если катастрофа разразится, то она поразит также и их. Поэтому, каково бы ни было их нынешнее положение, мы должны принять свое решение в зависимости от того, что мы можем рассматривать, как гарантию на будущее, и мы должны заставить их исполнить обязанность участия в необходимых расходах ради дела спасения. Можно найти аналогию этому случаю в «Бава Меция». P. Йегуда сказал, что если поток, текущий с высоты, теряется в песках, или камни перегораживают ему путь, то земледельцы, живущие в долине, должны принять участие в восстановительных работах, потому что им нужна вода этого потока на своих полях. Но если поток высыхает или его течение перегораживает запруда, и это случается в долине, то земледельцы со склонов гор не должны участвовать в работах, потому что восстановление принесет им больше вреда, чем пользы: течение потока станет более стремительным, так что полям, расположенным выше, достанется меньше влаги. Совсем иначе обстоит дело, когда нужно принять участие в сооружении траншей, чтобы спасти город от избытка дождевой воды. В этом случае хозяева домов, расположенных в более возвышенных местах, должны участвовать в осушительных работах, когда затоплены места в низинах. Потому что лаже если поначалу опасность угрожает только этим низинным местам, неизбежно распространение наводнения и на возвышенные места, если вовремя не начать борьбу с опасностью. Подобно этому и в нашем случае опасность для соседних общин станет неизбежной, если не удастся спасти узников Регенсбурга, так что эти общины должны внести свой вклад в дело спасения, даже если им кажется, что они пока находятся в безопасности. Да, опасность неизбежна, поскольку наши враги без устали работают ради нашей погибели — да защитит нас от них Господь! — и эти общины должны постоянно помнить стих: «Блажен человек, который всегда пребывает в страхе!» (Притчи Соломона, 28, 14. В русской Библии этот стих переведен так: «Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении...»,— прим. ред.). И если даже эти общины возражают, что лживые слухи, причинившие столько зла евреям Регенсбурга, не затронули их города, и что речь не идет о какой-либо конкретной опасности, а только о страхе перед опасностью, я заявляю, что даже в этих случаях они должны вносить свою долю. Наши мудрецы говорили, что если речь идет о борьбе с опасностью, которая еще не наступила, следует вносить в это дело свой вклад, если речь идет о необходимости укрепить городские стены, охранять арсеналы или послать всадников, чтобы они проверили, не приближаются ли вражеские отряды (Бава Батра, 8а). В нашем случае обеспокоенность по поводу возможной опасности безусловно присутствует. Всем жителям города могут вменить в обязанность участвовать в фортификационных работах, а владелец дома, даже если он в нем не живет, может быть обязан починить дверь этого дома и повесить на нее замок, чтобы предотвратить любую опасность. В какой мере соседние с Регенсбургом общины нуждаются в защите не только своих тел, но и душ? И каков должен быть уровень этой опасности, чтобы они стали вносить свой вклад в эту защиту, даже если члены этих общин окажутся вынужденными продать одежды, покрывающие их тела, и волосы, растущие на их головах? Ради того, чтобы обеспечить эту защиту, благочестивые раввины собрались в Нюрнберге, да дарует наш небесный Отец успех в их делах: каждая община и каждый ее член должны исполнить поставленную ими задачу и подчиниться, даже если на одного возложена более тяжелая ноша, чем на другого. Поскольку из страха перед государями и князьями они не решаются потребовать, чтобы общины вносили свой вклад, я требую, чтобы все евреи Германия под угрозой отлучения не возражали против планов раввинов и внесли те суммы, которые приходятся на их долю, чтобы добиться освобождения наших братьев, ложно обвиненных и подвергшихся преследованиям. Что же касается того, кто не проявляет доброй воли и не желает подчиняться, пусть он будет изгнан из общины, пусть он будет проклят, пусть вода наполнит его тело, а масло его кости, и пусть его имя будет предано забвению. Что же касается того, кто проявляет послушание, то его непременно ждет благословение. Так говорит человек, который не способен царствовать, который пишет, преисполнившись смирения, ничтожный Иосиф Колон (Responsa, № 4.)).

Гибкость, умение приспособляться, изворотливость, сплоченность и стойкость при любых испытаниях — эти черты во все времена были присущи самым разным меньшинствам, вынужденным существовать в рамках недоброжелательного или даже враждебного общества. Как правило, рано или поздно подобные меньшинства кончали тем, что утрачивали присущие им ценности, те особенности, обычаи и нравы, которые составляли наследие их предков, и растворялись в окружающем их мире. Среди причин, благодаря которым евреям удалось избежать этой участи, без сомнения следует отметить то специфическое и сложное отношение к ним со стороны христиан, которое поставило их в совершенно особую, уникальную ситуацию.

Развернувшаяся охота за их душами лишь укрепила евреев в сознании собственной значимости. Ведь еще в 1236 году папская канцелярия объявила, что если обращение обычных язычников — это богоугодное дело, то особенно ценным является обращение еврея. К этому примешивались и эсхатологические мотивы: у апостола Павла и Августина сказано, что всеобщее обращение евреев будет означать конец времен. Но ведь из этого можно было сделать вывод, что лишь от их доброй воли зависело, ускорить или же задержать последний суд Христа и обновление мира; как писал в 1892 году Леон Блуа: «Из-за их козней было дьявольски задержано спасение всех народов». Какая ужасная власть оказалась у них в руках! В результате вполне можно прийти к выводу, что церковь сделала все для того, чтобы поддерживать среди евреев идею об их избранности и исключительности.

Это было особенно справедливо для той эпохи, когда евреи и христиане говорили на одном языке и во многом являлись носителями общей культуры, в рамках которой они сталкивались в «диспутах», иногда носивших вполне мирный характер, поскольку обе стороны в какой-то степени взаимно признавали человеческие качества друг друга. В дальнейшем разделявшая их граница стала непроницаемой; если с одной стороны продолжались попытки насильственного обращения, то с другой — диалог оказался прерванным. Реакция евреев на христианскую агрессию стала похожей на отношение к хищным животным или стихийным бедствиям, когда уже не имеет значения, как к ним относятся окружающие. На постоянные оскорбления и обвинения они отвечали ледяным молчанием. Традиция апологетических сочинений, получившая широкое распространение в условиях диаспоры и восходящая к трактату Иосифа Флавия «Против Апиона», прервалась у немецких евреев.

С этого времени прекращаются всякие попытки переубедить или поколебать противника, который попрал все законы порядочности и более не воспринимается как представитель рода человеческого. Это безграничное презрение к гонителям позволяет лучше понять, как евреи смогли сохранять в неприкосновенности свои внутренние ценности, не поступившись ничем, и в то же время выносить публичные оскорбления и унижения, которые отныне стали постоянным кошмаром их повседневного существования.

Было лишь одно исключение — насильственное обращение в христианство. Все их человеческое достоинство, вся их мужественность были вложены в верность Закону, в безусловную готовность к мученичеству. В самом деле, отречение, отказ от своей веры оказывались для евреев равнозначными единственному возможному в этих условиях признанию своей неполноценности и беспомощности. И они шли навстречу этому испытанию, когда это было необходимо, с воодушевлением, как на церемонию освящения.

Так, во время эпидемии черной чумы в 1348 году «они шли на смерть с песнями и танцами, как будто они шли на свадебную церемонию; они не хотели обращаться сами, и ни отец, ни мать не хотели этого для своих детей... и когда они видели пылающий огонь, женщины и дети прыгали в него с песнями...». Известны подлинные случаи договоров о коллективном самоубийстве: «... и они чувствовали, что скоро должны будут умереть; тогда они начинали договариваться между собой таким образом, чтобы один из них убил всех остальных, чтобы таким способом избежать смерти от руки необрезанных. И они приняли решение и все подтвердили его, что один из них, почтенного возраста и известный своей преданностью Закону, предаст их всех смерти...» Как проповедовал знаменитый раввин Меир из Ротенбурга: «Тот, кто принял твердое решение сохранить верность закону и умереть, если потребуется, мученической смертью, не чувствует страданий под пытками. Его можно побивать камнями или жечь огнем, закопать заживо в землю или повесить, он останется невозмутимым, и ни одна жалоба не сорвется с его губ».

Культ мучеников, Акеда (жертвоприношение Авраамом Исаака,— прим. ред.) поддерживается всеми способами и составляет одну из основных литературных тем, первый и остающийся на протяжении долгого времени единственным сюжет еврейской религиозной драмы (так что у евреев была своя собственная мистерия страстей!). Ее отголоски обнаруживаются и в бытовых деталях: по мнению некоторых раввинов вдова мученика не должна была больше выходить замуж, по мнению других не следовало стирать следы пролитой крови со стен дома, а погибших следовало хоронить в тех одеждах, которые были на них в момент убийства. Культ страдания, систематические доказательства высокой значимости страдания как Божественного наказания, но одновременно и как выражения Божественной любви, придавали этому страданию глубокий смысл и облегчали его. Разумеется, истоки подобных взглядов содержались уже Талмуде. «Страдание драгоценно!» — восклицал раби Акива. Но это оставалось скорее теоретическим постулатом вплоть до того времени, когда страдания евреев не превратились в постоянную, всеобщую реальность. Отныне каждый отдельный еврей становится участником этой драмы. В этом смысле можно утверждать, что немецкие евреи позднего средневековья оказались первыми, кому было суждено испить до дна чашу страданий народа Израиля. Нельзя утверждать, что они приняли свою судьбу с легким сердцем, тем не менее они гордились этой судьбой. С полным на то основанием они повторяли знаменитое изречение Талмуда: «Еврейскому народу не подобает радоваться как другим народам». В 1450 году величайший знаток Талмуда XV века Исраэль Иссерлейн дал следующий ответ на вопрос о том, следует ли налагать суровое наказание на отступника, возвращающегося в лоно иудаизма: «Следует иметь в виду, что тот, кто решил вернуться в еврейство, собственноручно налагает на себя постоянную кару, поскольку он отказывается от преимуществ и благ, которыми он пользовался будучи христианином, и принимает страдания и гонения, составляющие участь евреев. Он не должен был терпеть этот гнет, пока он был христианином, так что в сущности он искупил свою вину, когда по доброй воле вновь взвалил его на себя с единственной целью вернуться в еврейскую общину».

Все аспекты жизни еврейских общин отражают этот строгий дух покаяния. Только один раз в году, по случаю праздника Пурим, разрешается и даже предписывается полностью отдаться веселью, радости и ликованью, надеть маскарадные костюмы, напиться допьяна, наконец-то рассчитаться с преследователями и сжечь на площади деревянную фигуру Амана, олицетворяющую всех антисемитов. Но даже этот единственный в году праздник был в дальнейшем запрещен христианскими властями, так что вся церемония свелась к символическому топоту ногами и различным шумовым эффектам во время чтения в синагоге Книги Есфирь.

В остальные дни было очень мало развлечений, и все они были строго регламентированы. Светский театр считался развратом и был строго запрещен, так же как и совместные танцы юношей и девушек даже по случаю свадьбы. Карточные игры допускались лишь в виде исключения, так что в результате лишь шахматы и такие общественные забавы, как шарады на библейские сюжеты, оказались единственными видами развлечений, которые никогда не оказывались под запретом раввинов. Любые украшения, любые проявления фантазии в одежде были запрещены. Как мужчины, так и женщины носили черные или серые одеяния, и это происходило в эпоху, когда одежды особенно отличались разнообразием цвета и формы. Здесь, как и во многих других отношениях, сложившиеся сами собой еврейские обычаи соответствовали тому, что окружающий мир мог ожидать от них после того, как обязал их носить отличительный круглый знак, В результате христиане начали думать, что у евреев существует специальный религиозный запрет на ношение одежды ярких и светлых тонов, что отнюдь не соответствовало действительности. Это подражательство наоборот заходит так далеко, что на миниатюрах, украшающих некоторые еврейские рукописи, библейские персонажи одеты в темные одеяния и рогатые круглые войлочные шапки, так что они кажутся похожими на немецкие карикатуры того времени.

В этом смысле не было никакой разницы между богатыми и бедными, потому что все были одинаково одеты и подвержены общим опасностям и насмешкам, и даже их язык стал отличаться от языка христианского населения (По всей видимости, на исходе XIII века повседневная речь евреев начинает , отличаться от средневекового немецкого языка: эти различия накапливались и усиливались, так что с XVI века уже существует идиш как самостоятельный диалект.): общность судьбы и повсеместное распространение взаимопомощи способствовали преодолению социальных различий, а высокий престиж учения и эрудиции действовали в том же направлении.

Некоторые ашкенази считали, что они являлись единственными хранителями подлинной еврейской традиции. Это высокомерное чувство собственной исключительности хорошо видно на примере раввина Ашера бен Иехиэля, одного из учеников Меира из Ротенбурга, который покинул Германию после резни Риндфлейша и прибыл в Испанию, где он стал раввином еврейской общины Толедо и занялся наставлением своей новой паствы. Он высмеивал талмудические занятия испанских евреев и благодарил Господа, что он «уберег его от отравы философии и светских наук». Суровый блюститель нравов, он к своему ужасу обнаружил широкое распространение сексуальных контактов между евреями и христианками и наоборот. Он требовал, чтобы евреям, преступившим Закон, отрезали нос. И такова была сила воздействия его фанатизма, что Ашер сумел на некоторое время навязать свои порядки этой общине. Разумеется, в этом ему способствовало то обстоятельство, что в Испании уже начали дуть ветры нетерпимости.

Конец средних веков это эпоха, когда прежние еврейские кварталы превращаются в гетто, двери которого запираются по вечерам на ключ, а жителям которого разрешается появляться на христианских улицах только в дневное время. За этими засовами еврейская община окончательно замыкается в себе; ее члены ведут суровый и набожный образ жизни, мельчайшие подробности которого строго регламентированы. Монотонная регулярность этой жизни составляла резкий контраст с теми ударами судьбы, которые могли обрушиться на головы евреев каждый день в результате их общения с христианами. Так, это постоянное ожидание беды сочеталось с образом жизни, предопределенным с самого момента рождения.

Когда ему исполнялось четыре года, в последний день Шавуот (праздник Дарования Торы) маленького еврея вели в школу, где его обучали основам грамотности: чтобы учение всегда было для него сладким, его первые еврейские буквы делали рельефными и намазывали медом. Первые предложения, которые он должен был прочитать, были вылеплены на пирогах или написаны на яйцах, которые затем дети делили между собой. Раввины без устали внушали ученикам, что нет ничего более замечательного, чем учение, что помогать бедным детям получить образование является самым богоугодным делом, даже лучшим, чем строительство синагоги. Все маленькие мальчики должны изучать Тору и книги пророков, еврейский и арамейский языки, все они должны были заучить основы Талмуда (Мишну); затем, по мере постижения высоко интеллектуальных областей Гемары происходил отбор, и только самые способные ученики приступали к изучению «Великой Школы» (Мидраш Гадол): если они впоследствии и не становились раввинами, они все равно будут продолжать свои занятия всю жизнь.

В тринадцать лет наступал день Бар-Мицва, религиозная и гражданская зрелость. С этого момента юный еврей считался достаточно взрослым для женитьбы, при этом, разумеется, тщательным образом устранялись все факторы, которые могли бы породить романтический зов пола. Мальчики и девочки ведут раздельный образ жизни, им не разрешается играть или танцевать вместе, браки заключались через посредство профессионального свата, который пользовался высоким престижем. Очень часто будущий жених знакомил со своей невестой только в день подписания брачного контракта Девушек ценили прежде всего в соответствии с их приданым, а юношей по их эрудиции. Эти поспешные браки приносили обычно многочисленное потомство, поскольку не было абсолютно никаких помех естественной игре максимального воспроизведения — заповеди «плодитесь и размножайтесь». Супружеская верность была правилом; адюльтер составлял редчайшее исключение и к тому же сурово карался. (Позже мы увидим, как некоторые христианские правители впервые в Европе попытаются навязать евреям «контроль над рождаемостью»).

После того как еврей женился и стал отцом семейства, был ли он «Талмид хахам» (знаток Талмуда), признанный мудрец в Израиле, или простой ростовщик, его жизнь была определена: он должен был заботиться о нуждах своих близких и служить Господу посредством трех ежедневных молитв, различных благословений и исполнения заповедей, которые следовало соблюдать в этой жизни и нарушать которые позволялось лишь при смертельной опасности.

Ростовщичество и ученые занятия отнюдь не считались несовместимыми. Напротив, в одном из авторитетных текстов даже отмечалось, что ростовщичество имеет то преимущество, что оставляет достаточно времени для учения.

Маленьких девочек обязательно обучали чтению и письму, но лишь в исключительных случаях они получали элементарные знания Талмуда. Они имели лишь самые приблизительные представления об иврите, поэтому первыми произведениями, написанными на идиш, стали книги, предназначенные для женщин. Таким образом возникла литература на народном языке, которая не обязательно была посвящена только религиозным вопросам. В результате, именно благодаря женщинам, в еврейские общины проникают светские интересы и развлечения.

Жизнь в гетто эпохи позднего средневековья во многих отношениях напоминает монастырский уклад религиозных орденов. Замкнутая жизнь общины, отгороженной от окружающего мира; жизнь, посвященная службе Господу, насыщенная набожностью и самоограничением, заполненная интеллектуальными и духовными занятиями; жизнь, протекающая в отказе от физических усилий с их радостями и трудностями — всевозможные аналогии возникают сами собой. В этом смысле показательно, что во многих немецких кодексах евреи и монахи упоминаются в одних и тех же разделах. Напрашивается вывод, что для христианского мира было естественным сближать священников, которые занимались служением Господу, с евреями, чьим господином был Люцифер... Конечно, принципиальная разница состояла в том, что священники принимали посвящение в сан и давали обет по Доброй воле и достигнув зрелости, в то время как призвание евреев стало почти исключительно наследственным. Но в любой момент и те, и другие могли изменить свой статус — одни путем отречения от Духовного сана, а другие с помощью обращения. Мы уже видели, что в случае с евреями это происходило достаточно редко.

Тем более впечатляющим представляется тот след, который эти ренегаты оставили в еврейской истории. Если во все времена евреи будоражили воображение и играли историческую роль, отнюдь не соответствующую их численности, то до какой же степени эта диспропорция становится впечатляющей в случае горстки еврейских отщепенцев, этого ничтожного меньшинства внутри меньшинства, столь многие представители которого стали знаменитыми. Согласно одному шутливому замечанию, эти ренегаты от апостола Павла до Карла Маркса стали основными творцами западной истории. Но если оставить в стороне парадоксы, то становится очевидным, что эти отступники, основным делом жизни которых часто становилось обличение и обращение евреев, были настоящим бедствием для еврейских общин. Мы уже сталкивались с несколькими подобными деятелями от Теобальда из Кембриджа до Никола Донэна; мы еще встретим и немало других — от Иоганна Пфефферкорна до Михаила Неофита.

Помимо тех бедствий, которые могли навлекать эти перебежчики, сам факт их отречения подрывал фундаментальные основы священной традиции, поражая евреев в наиболее уязвимое место. Нет ничего удивительного, что в этих условиях ренегаты становились объектами ненависти и презрения, не имевших себе равных. Следы этого отношения можно встретить и в наши дни даже среди наиболее «ассимилированных» и дальше всего отошедших от религии евреев. Не удивительно также и то, что искренние обращения были невозможны в эпоху, когда пропасть между евреями и христианами стала совершенно непреодолимой как практически, так и эмоционально, как в семейном, так и в социальном отношениях.

Где, когда и каким образом могли возникнуть контакты между проповедниками и новообращенными? И если даже каким-то чудом это оказалось возможным, то еврейский здравый смысл, тот самый простой и обыденный здравый смысл, который делает столь затруднительным понимание христианской тайны откровения, если только к ней не приучают с самого раннего детства, этот здравый смысл должен был стать непреодолимым препятствием. Прекрасной иллюстрацией этому может служить следующая еврейская притча:

«Некий государь, большой ценитель литературы и искусства, имел у себя на службе врача-еврея, с которым он любил вести теологические дискуссии. Однажды он взял его за руку, привел в свою библиотеку и сказал: «Смотри! Все эти ученые книги были написаны для доказательства истинности христианских догматов. А что есть у вас для утверждения ваших принципов?» — «Конечно, тринадцать догматов Маймонида могут уместиться на одном листе бумаги», — ответил еврей, — «Но как бы много ни было книг, которые вы мне показываете, ваше величество, и сколь ни велика их ценность, я никогда не мог понять, зачем, чтобы облегчить страдания человечества, Господь не придумал ничего лучше, чем пройти через тело некоей девственницы, принять человеческий облик, претерпеть тысячу мук и даже смерть - и все это без какого-либо ощутимого результата!»

(Читателя, шокированного или задетого предыдущими строками, я отсылаю к характерному труду отца П. Броуи - P. Browe Die Judenmission im Mittelalter und die Päpste, Rome, 1942. В этой книге автор со скрупулезной честностью приводит всевозможные еврейские рассуждения такого рода. Делая это, он поражается невероятной слепоте, которую проявляли евреи на протяжении столетий, что в свою очередь может служить доказательством трудностей, возникающих при обсуждении этих вопросов...)