אַלגעמײנע ליבע

 

דער זומער. יענטע איז געזעסן אױפֿן באַלקאָן און האָט אַרױסגעקוקט אין דרױסן. ס׳איז עפּעס לאַנגװײַליק. ”ניט קײן ניסים, ניט קײן מתּנות! און ס׳װילט זיך אי ניסים אי מתּנות!“ – האָט געטראַכט אין זיך יענטע.

װי נאָר האָט געטראַכט דערפֿון, האָט זיך געלאָזט הערן פֿון דעם צימער אַ פֿרײלעך געלעכטער. יענטע איז אַרײַנגעלאָפֿן אין צימער אַרײַן. זי האָט אַרומגעקוקט אין אַלע זײַטן און געפֿרעגט:

– װער איז דאָ?

– דאָס איז איך אַ פֿעע. איך קאָן מקים זײַן אַלע דײַנע װוּנטשן. – האָט געענטפֿערט איר די קוטשעראַװע פֿעע, װאָס איז געװען אָנגעטאָן אין אַ שײַנענדיקן קלײדל, און אין דער האַנט האָט געהאַלטן אַ כּישוף־שטעקעלע מיטן גאָלדענעם שטערן.

– באמת?

–זאָג, נאָר, װאָס װילסטו, איך װעל אַלץ מקים זײַן!

– נו, אױב אַזױ, זאָלסטו מאַכן, כּדי צו האָבן מיך ליב אַלע!

– נו, אױב דו װילסט דעם. ס׳װעט זײַן אױסגעפֿילט! – האָט אַ זאָג געטאָן די פֿעע און אַ מאַך געטאָן מיט דעם כּישוף־שטעקעלע, און איז פֿאַרשװוּנדן.

און מיט אַ מאָל אינעם צימער דורך דער אָפֿענער טיר פֿון אַ באַלקאָן זענען זיך צונױפֿגעפֿלױגן די טױבן, די שפּערלעך, די קראַען. אַרום יענטען מע דרײט זיך, מע שרײַט, מע זעצט זיך אױף אירע פּלײצעס, מ׳איז שיִער ניט צעבראָכן די לוסטרע. אַ קעצעלע האָט צוגעטוליעט צו יענטען און לאָזט עס ניט גײן װײַטער. ס׳האָט אַ קלונג געטאָן אין טיר.

יענטע פֿאָכט זיך אָפּ פֿון די טױבן, שטױסט אָפּ מיט דעם פֿוס אַ קעצעלע. קױם־קױם האָט זיך דערשלאָגן צו דער טיר. זי האָט געעפֿנט איר, און אױפֿן שװעל שטײט יאַכנע.

– שלום, יענטעלע, די געליבטע מײַנע! דו געדענקסט אַז איך האָב בײַ דיר געבאָרגט אַ פֿינף רובל? – האָט געשלונגען װערטער יאַכנע.

– נײן! איז װאָס?

– הײַנט, ס׳איז ניט װאַזשנע... אָט כ׳גיב דיר אָפּ אָ פֿופֿציקער.

– נו, כ׳דאַנק דיר, יאַכנע. – האָט געזאָגט יענטע און אַ קוש געטאָן אין אַ בעקעלע.

װי נאָָר יענטע האָט פֿאַרמאַכט די טיר, אַזױ װידער אַ מאָל האָט זיך געלאָזט הערן אַ קלונג אין טיר. זי האָט געעפֿנט איר, און אױפֿן שװעל שטײען צװײ ברידער עלטשיק און בענטשיק.

– שלום, יענטעלע, די געליבטע אונדזערע! האָבן געזאָגט אַלע אין אײנעם עלטשיק און בענטשיק. – מיר האָבן דיך זײער־זײער ליב! מיר װעלן אַװעקשענקען דיר דעם גרױסן בוקעט פֿון די רױטע רױזן.

– אױ, כ׳דאַנק אײַך, ייִנגעלעך מײַנע! – האָט געזאָגט יענטע און אַ קוש געטאָן זײ אין די בעקעלעך.

נאָך זײ צו יענטען זענען געקומען דער דירעקטאָר פֿון קאָנדיטער־פֿאַבריק מיט אַ פֿולן פֿורגאָן זיסװאַרג, דער פֿאַרװאַלטער פֿון דער שפּילצײַג־פֿאַבריק מיט אַ קעסטל פֿון די נײַע שפּילעכלעך. און דער עולם ס׳האָט געהאַלטן אין אײן קומען, אַז אין צװײ שעהען אַרום אין דער שטוב איז ענג געװאָרן פֿון די מתּנות.

זי האָט געמוזט אױפֿהענגען אַ מעלדונג:

דאָס אױפֿנעמען פֿון די מתּנות איז צײַטווײַליק איבערגעריסן!

זי האַָט געזיפֿצט, געמורמלט אַ ביסל און זיך באַרויִקט. יענטע האָט אַרױסגעטריבן פֿון דעם צימער אַלע פֿײגל און האָט זיך פֿאַרשלאָסן בײַ זיך אין צימער. זי האַָט אױפֿגעגעסן די זיסװאַרגן, אָנגעשפּילט זיך מיט די שפּילעכלעך, און איז געגאַנגען שפּאַצירן.

נאָר אַנשטאָט דעם שפּאַציר איז געװאָרן אַ גרױסע פּײַן. די פֿאַרבײַגײער קוקן מיט די פֿאַרליבטע בליקן אױף איר, פֿאַרנײגן, װינטשן אַ גרױס מזל און עושר, און װאַרפֿן פֿון די באַלקאָנען פֿאַר איר די בלומען. דאָס איז עפּעס אַ מין קאַרנאַװאַל, ניט קײן שפּאַציר!

פֿאַרבײַ איר איז דורכגעפֿאָרן דער אױטאָ פֿון דעם ראש־עירון. דער אױטאָ האָט זיך אָפּגעשטעלט און פֿון אים איז אַרױס. ער איז צוגעגאַנגען צו יענטע און האָט אַ זאָג געטאָן:

– יענטעניו, אנדזער גליק! אָװנטס, זאָלסט זיך ניט אָפּזאָגן קןמען צו דער פֿײַערלעכער זיצונג פֿון דער שטאָט־ראַט.

– כ׳דאַנק אײַך פֿאַר אײַנלאַדונג. אַװדאי, װעל איך קומען – יאָ. – האָט געזאָגט יענטע.

ס׳איז געװאָרן דער אָװנט. אַלע זענען געקומען אױף דער זיצונג. אונטער די קלאַנגען פֿון פֿאַנפֿאַרן איז אױפֿגעגאַנגען אױף דער טריבון און האָט געזאָגט

– חבֿרים! מיר האָבן זיך פֿאַרזאַמלט דאָ, כּדי אײַנצוהענטיקן אַ מעדאַל פֿאַר אונדזער װוּנדעלעכן יענטעלען! לאָמיר פֿרײַנדלעך פֿאַרבעטן איר, דרײַ־פֿיר!

יענטע איז אַרײַן אין זאַל אונטער די שטורמישע אַפּלאָדיסמענטן פֿון די פֿאַרזאַמלטע אין אים די חשובֿע אײַנװױנער פֿון דער שטאָט.

– יענטעשי, די ליבע אונדזערע! דערלױב אײַנהענטיקן דיר דער מעדאַל! – האָט געזאָגט ראש־עירון און צעטשעפּעט צו דעם קלײדל ”דאָס געליבטע מײדעלע פֿון דער שטאָט“. און הײַנט זאָג אונדז די עטלעכע װערטער.

און אָט איז געגאַנגען צו דער טריבון. און דאָרטן האָט שוין צוגעגרײט דעם טאַבורעט פֿאַרן מיקראָפֿאָן. יענטע איז אַרױפֿגעקראָכן אױף אַ טאַבורעט, פֿאַרראָכטן דעם מיקראָפֿאָן, האָט אַ שנאָל געטאָן אױף אים און געזאָגט:

– טײַערע דערװאַקסענע! אונדז, די קינדערלעך, ס׳איז שטענדיק פֿעלט אײַערע ליבע. זאָלט איר עפֿטער גלעטן אונדזערע קעפּעלעך. זאָלט איר זידלען אונדז װאָס װײניק, און זאָלט איר לױבן װאָס מער! אַ דאַנק! איך האָב געענדיקט.

– כּבֿוד אונדזער יענטען! – מ׳שרײַט אינעם זאַל. – זאָל לעבן אונדזער געליבט מײדעלע יענטע! הוראַ-אַ-אַ!

פֿאַרפּאָרעט פֿון אַלע מעשׂים, בײַ יענטען האָט גענומען שװינדלען אין קאָפּ. זי האָט אַ צי געטאָן דעם ראש־עירון פֿאַרן אַרבל פֿונעם ראָק און געזאָגט:

– פֿעטערקע, ראש־עירון! איך װיל אַהײם.

– און װי זשע דער באַנקעט? דײַנע באַליבטע זעמעלעך, בײגעלעך, פּיראָזשנעס, בײגל? ער האָט געפֿרעגט בײַ איר.

– איך װיל אַהײם צו דער מאַמען! – האָט זיך צעװײנט יענטע. – איך װיל מער גאָרניט!...

 

– איך װיל אַהײם צו דער מאַמען! – האָט אַ געשרײ געטאָן יענטע. – איך װיל מער גאָרניט!...

– װאָס האָסטו געזען אינעם חלום? – האָט געפֿרעגט די מאַמע.

– ניט אײַ־אײַ־אײַ! צי דען כ׳בין אײַנגעשלאָפֿן? – האָט געזאָגט יענטע און איז צוגעלאָפֿן צום פֿענצטער.

אין דרױסן האָט איר גאָרנישט דערמאָנט פֿונעם חלום. ס׳שטיל זאַװערוכעט, פֿאַרװײענדיק די שפּורן פֿון די פֿאַרבײַגײער, װאָס האָבן געאײַלט צו זײערע געשעפֿטן.

– ס׳איז משמעות, דאָס איז געװען אין גאַנצן אַ חלום. – האָט זי געזאָגט און איז צוגעלאָפֿן צו דער מאַמען.

– מאַמע! מאַמעמיו! אָ, איך האָב דיך צו פֿיל ליב! – האָט געזאָגט יענטע, אַרומגעהאַלדזט די מאַמען, און האָט געקושט איר. – זאָל מיך האָבן ליב די, װעמען כ׳האָב ליב.

– יענטעלע, ביסטו מײַן אײדל און אוצר־שבאוצרות! דו ביסט מײַן אײן־און־אײנציקע אױף דער גאַנצער װעלט! אַבי נאָר כ׳האָב דיך ליב! האָט געזאָגט די מאַמע און געקושט יענטען.

 

דעם 25סטן דעצעמבער פֿון 2005 יאָר

יום־טובֿ חנוכּה תשס״ו – 5766 יאָר

АЛГЕМЭЙНЭ ЛИБЭ

 

Дэр зумэр. Ентэ из гезэсн афн балкон ун hот аройсгекукт ин дройсн «С’из эпэс лангвайлик. Нит кейн нисим, нит кейн матонэс. Ун с’вилт зих и нисим и матонэс!» – hот гетрахт ба зих Ентэ.

Ви нор hот гетрахт дэрфун, hот зих гелозт hэрн фун дэм цимэр а фрэйлэх гелэхтэр. Ентэ из арайнгелофн ин цимэр арайн. Зи hот арумгекукт ин алэ зайтн ун гефрэгт.

– Вэр из до?

– Дос из их а  фээ. Их кон мэкаем зайн алэ дайнэ вунчн. – hот геэнтфэрт ир ди кучеравэ фээ, вос из гевэн онгетон ин а шайнэндикн клейдл, ун ин дэр hант hот геhалтн а кишеф-штэкелэ митн голдэнэм штэрн.

– Бээмэс?

– Зог, нор, вос вилсту, ун их вэл алц мэкаем зайн!

– Ну, ойб азой, золсту махн азой, кедэй цу hобн мих либ алэ!

– Ну, ойб ду вилст дэм. С’вэт зайн ойсгефилт! – hот а зог гетон ди фээ ун а мах гетон мит дэм кишэф-штэкелэ, ун из фаршвундн.

Ун мит а мол инэм цимэр дурх дэр офэнэр тир фун а балкон зэнэн зих цунойфгефлойгн ди тойбн, ди шпэрлэх, ди краэн. Арум Ентэн мэ дрэйт, мэ шрайт, мэ зэцт зих аф ирэ плэйцес, м’из шир нит цэброхн ди люстрэ. А кецелэ hот цугетульет цу Ентен ун лозт эс нит гейн вайтэр. С’hот а клунг гетон ин тир.

Ентэ фохт зих оп фун ди тойбн, штойст оп мит дэм фус а кецелэ. Койм-койм hот зих дэршлогн цу дэр тир. Зи hот геэфнт ир, ун афн швэл штейт Яхнэ.

– Шолэм, Ентелэ, ди гелибтэ майнэ! Ду гедэйнкст, аз их hоб ба дир геборгт а финф рубл! – hот гешлунген вэртэр Яхнэ

– Нэйн! Из вос?

– hайнт, с’из нит важнэ… От, х’гиб дир оп а фуфцикер.

– Ну, х’данк дир, Яхнэ. – hот гезогт Ентэ ун а куш гетон ир ин а бэкэлэ.

Ви нор Ента hот фармахт ди тир, азой видэр а мол hот зих гелозт hэрн а клунг ин дэр тир. Зи hот геэфнт ир, ун афн швэл штэйен цвэй бридэр: Эльчик ун Бенчик.

– Шолэм, Ентэлэ, ди гелибтэ ундзэрэ! – hобн гезогт ин эйн кол Эльчик ун Бенчик. – Мир hобн дих зэйер-зэйер либ! Мир вэлн авэкшейнкен дир дэм гройсн букет фун ди ройтэ ройзн.

– Ой, х’данк айх, йингелэх майнэ! – hот гезогт Ентэ ун а куш гетон зэй ин ди бэкэлэх.

Нох зэй цу Ентэн зэнэн гекумэн дэр дирэктор фун дэр кондитер-фабрик мит а фулн фургон зисварг, дэр фарвалтэр фун дэр шпилцайг-фабрик мит а кестл фун ди найе шпилэхлэх. Ун дэр ойлэм hот геhалтн ин эйн кумэн, аз ин цвей шо арум ин дэм цимэр из эйнг геворн фун ди матонэс.

Зи hот гемузт уфhэйнген а мэлдунг:

ДОС УФНЭМЭН ФУН ДИ МАТОНЭС ИЗ ЦАЙТВАЙЛИК ИБЭРГЕРИСН!

Зи hот гезифцт, гемурмлт а бисл ун зих баруикт. Ентэ hот аройсгетрибн фун дэм цимэр алэ фэйгл ун hот зих фаршлосн ба зих ин цимэр. Зи hот уфгегесн ди зисваргн ун онгешпилт зих мит ди шпилэхлэх, ун из геганген шпацирн.

Нор анштот дэм шпацир из геворн а гройсэ пайн. Ди фарбайгейер кукн аф ир мит ди фарлибте бликн, фарнэйгн, винчн а гройс мазл ун ойшер,  ун варфн фун ди балконэн фар ир ди блумэн. Дос из эпэс а мин карнавал, нит кейн шпацир!

Фарбай ир из дурхгефорн дэр ойто фун дэм рэшейрн. Дэр ойто hот зих опгештэлт ун фун им из аройс дэр рэшейрн. Эр из цугеганген цу Ентэн ун hот а зог гетон:

– Ентэню, Ундзэр глик! Овтнс, золст зих нит опзогн, кумэн цу дэр файерлэхэр зицунг фун  дэр штот-рат!

– Х’данк  айх фар айнладунг. Аваде, вэл их кумэн – йо. – hот гезогт Ентэ.

С’из геворн дэр овнт. Алэ зэнэн гекумэн аф дэр зицунг. Унтэр ди кланген фун фанфарн  из уфгеганген дэр рэшейрн аф дэр трибун ун гезогт:

– Хавэйрим! Мир hобн зих фарзамлт до, кедэй айнцуhэнтикн а мэдаль ундзэр вундэрлэхн Ентэлэн. Ломир фрайндлэх фарбэтн ир, драй-фир!

Ентэ из арайн ин зал унтэр ди штурмишэ аплодисментн фун ди фарзамлтэ ин им ди хошевэ анйвойнэр фун дэр штот.

– Ентэши, ди либэ ундзэрэ! Дэрлойб айнhэнтикн дир дэр медаль! – hот гезогт рэшейрн ун цегечепэт  цу дэм клэйдл: «ДОС ГЕЛИБТЭ МЭЙДЭЛЭ ФУН ДЭР ШТОТ». – Ун hайнт зог ундз ди этлэхэ вэртэр.

Ун от Ентэ из геганген цу дэр трибун. Ун дортн hот шойн цугегрэйт дэм табурет фарн микрофон. Ентэ из аруфгекрохн аф а табурет, фарохтн дэм микрофон, hот а шнол гетон аф им ун гезогт:

– Тайере дэрваксэнэ! Ундз, ди киндэрлэх, с’из штэндик фэлт айере либэ. Золт ир эфтэр глэтн ундзэрэ кэпэлэх. Золт ир зидлэн ундз вос вэйник, ун золт ир лойбн вос мэр! А данк! Их hоб геэндикт

– Ковэд ундзэр Ентэн! – м’шрайт инэм зал. – Зол лэбн ундзэр гелибт мэйдэлэ Ентэ!! hура-а-а!…

Фарпорэт фун алэ майсим, ба Ентэн hот генумен швиндлен ин коп. Зи hот а ци гетон дэм рэшейрн фарн арбл фунэм рок ун гезогт:

– Фэтэрке, рэшейрн! Их вил аhэйм!

– Ун ви же дэр банкет? Дайнэ балибтэ зэмэлэх, бэйгэлэх, пирожнес, бэйгл? – эр hот гефрэгт ба ир.

– Их вил аhэйм цу дэр мамэн! – hот зих цевэйнт Ентэ. – Их вил шойн мэр горнит…

 

– Их вил аhэйм цу дэр мамэн! – hот а гешрей гетон Ентэ. – Их вил шойн мэр горнит…

– Вос hосту гезен инэм холэм? – hот гефрэгт ди мамэ.

– Нит ай-ай-ай! Ци дэн х’бин айнгешлофн? – hот гезогт Ентэ ун из цугелофн цум фэнцтэр.

Ин дройсн hот ир горништ дермонт фунэм холэм. С’штил завэрухэт, фарвэйендик ди шпурн фун ди фарбайгейер, вос hобн геайлт цу зэйерэ гешефтн.

– С’из машмоэс, дос из гевен инганцн а холэм. – hот зи гезогт ун из цугелофн цу дэр мамэн.

– Мамэ! Маменю! О, их hоб дих цу фил либ! – hот гезогт, арумгеhалдзт ди мамэн, ун hот гекушт ир. – Зол мих hобн либ ди, вэмэн х’hоб либ.

– Ентэлэ, бисту майн эйдл ун ойцер-шебэойцрэс! Ду бист майн эйн-ун-эйнцике аф дэр ганцер вэлт! Аби нор х’hоб дих  либ! – hот гезогт мамэ ун гекушт Ентэн.

 

Дэм 25стн дэцембэр фун 2005 йор

יום־טובֿ חנוכּה תשס״ו – 5766 יאָר

ВСЕОБЩАЯ ЛЮБОВЬ

 

Лето. Ента сидела на балконе  и смотрела на улицу. «Что-то скучно. Ни чудес, ни подарков. А так хочется и чудес и подарков!» – подумала Ента про себя

Только подумала об этом, из комнаты послышался чей-то весёлый смех. Ента вбежала в комнату и спросила, оглядываясь по сторонам.

– Кто тут?

– Это я – фея. Я могу исполнить все твои желания, – ответила ей кучерявая фея, одетая в сверкающее платье в руках была волшебная палочка с золотой звездой.

– Это – правда?

– Только загадай – исполню всё!

– Ну, тогда сделай так, чтобы меня все любили!

– Ну, если ты этого хочешь. Будет исполнено! - сказала фея, взмахнув волшебной палочкой, и исчезла.

И сразу в комнату через открытую балконную дверь слетелись голуби, воробьи, вороны. Вокруг Енты кружат, кричат, ей на плечи садятся, едва люстру не разбили. Котёнок ногу бодать принялся и не даёт идти ей дальше. А тут звонок в дверь.

Ента от голубей отмахивается, котёнка ногой отпихивает. Кое-как до двери добралась. Открыла её, а за порогом Яхна.

– Привет, Енточка, милая моя! Ты помнишь, что я брала в долг у тебя пять рублей! – протараторила Яхна.

– Нет. А что?

– Теперь, неважно… Вот, отдаю тебе пятьдесят рублей.

– Ну, спасибо тебе, Яхна. – сказала Ента и поцеловала её в щёчку.

Только Ента закрыла дверь, вновь послышался звонок в дверь. Открыла она ее, а за порогом стоят два брата: Эльчик и Бенчик.

– Здравствуй, Енточка, милая наша! – хором сказали Эльчик и Бенчик. – Мы тебя очень-очень любим! Мы хотим подарить тебе огромный букет красных роз.

– Ой, спасибо вам, мальчики мои! – сказала Ента, поцеловав их в щёчки.

После них к Енте пришли директор кондитерской фабрики с целым фургоном сладостей, управляющий игрушечной фабрикой с ящиком новых игрушек. А народ всё подходил и подходил, что через два часа от подарков в квартире стало тесно.

Пришлось повесить объявление:

ПРИЁМ ПОДАРКОВ ВРЕМЕННО ПРЕКРАЩЕН!

Повздыхала, пороптала немного и успокоилась. Выгнала Ента из квартиры птиц и закрылась у себя в комнате. Наелась сладостей, наигралась игрушками и пошла гулять.

Но только вместо прогулки одно мучение получилось. Прохожие смотрят на нее влюблёнными взглядами, кланяются, счастья желают, богатства и с балконов ей цветы бросают. Прямо-таки, какой-то карнавал, а не прогулка!

Мимо ее проезжала машина мэра. Машина остановилась, и из неё вышел мэр. Он подошёл к Енте и сказал:

– Енточка, счастье наше! Не откажись прийти сегодня вечером на торжественное заседание городского совета.

– Благодарю вас за  приглашение. Я, конечно же, приду. – сказала Ента.

Наступил вечер. Все пришли на это заседание. Под звуки фанфар поднялся мэр на трибуну и сказал:

– Друзья! Мы собрались здесь, чтобы вручить медаль нашей несравненной Енточке. Давайте мы дружно ее позовём, три-четыре!

Ента вошла в зал под бурные аплодисменты собравшихся в нём уважаемых граждан города.

– Енточка, любовь наша! Разреши вручить тебе эту медаль! – сказал мэр и повесил ей на платье: «ЛЮБИМАЯ ДЕВОЧКА ГОРОДА». – А теперь скажи нам что-нибудь

И вот Ента пошла к трибуне. А там уже табурет перед микрофоном приготовлен. Забралась Ента на табурет, микрофон поправила, щёлкнула по нему и сказала:

– Дорогие взрослые! Нам, детям, всегда не хватает вашей любви. Гладьте нас, пожалуйста, чаще по нашим головкам, ругайте нас поменьше, и хвалите побольше! Спасибо! У меня всё.

– Слава нашей Енте! – кричат все в зале. – Да здравствует наша любимая девочка Ента! Ура-а-а!…

У Енты от таких дел голова кругом пошла. Дёрнула она мэра за рукав пиджака и сказала:

– Дяденька мэр, я хочу домой.

– А как же банкет? Твои любимые плюшки, завитушки, коржики, пирожные, бублики? – спросил он у неё.

– Я хочу домой к маме! – расплакалась Ента. – я больше ничего не хочу!…

 

– Я хочу домой к маме! – закричала Ента. – я больше ничего не хочу!…

– Что тебе приснилось? – спросила мама.

– Ничего особенного! Разве заснула? – ответила Ента побежала к окну.

На улице ничего не напоминало о сне. Тихо вьюжила метель, заметая следы пешеходов, спешащих по своим делам.

– Значит, это было всего лишь сон, - сказала она и побежала к маме.

– Мама! Мамочка, как я тебя люблю! – сказала Ента, обняв маму, поцеловав её. – Пусть меня только те любят, кого я тоже люблю.

– Енточка, моё золотце! Ты - моя единственная на всем свете! Лишь только тебя я люблю! – сказала мама и поцеловав Енту.

 

25-го декабря 2005 года

Праздник Ханука 5766 года

All rights reserved © by JEWNIWERSE.RU