Фашизм - это очень просто. Борис Стругацкий, статья опубликована на нашем портале Рейтинг Опции

[Ирена]

Докатились... Это в стране, где нацисты сжигали людей заживо деревнями, убивали женщин, детей стариков, а знаменитая теория селекции нацистов готовила славянаям место рабов, отмирающих без права реподукции во имя великого Третьего рейха, где в каждой семье люди с оружием в руках в 1945 загнали нацискую гадину в петлю... в Белоруссии и России (бывшем едином СССР)
Как сообщает сайт истинно-арийского"неоправославного" слова извесный ревизионист Юрген Граф нашел, наконец, свою обитель, где ему свободно дышится, пишется, печатается и не грозит тюрьма - это.. вовсен не Иран, а Великая правовая и возраждающияся Россия:

Для просмотра этого блока необходима регистрация

[michael smolyak]

Дневник Анны Франк получил продолжение

(IMG:http://www.beseder.co.il/wp-content/uploads/2007/01/54263839.jpg)

Дневник Анны Франк - одно из самых страшных литературных свидетельств о Холокосте, потому что через него творимые нацистами ужасы мы воспринимаем глазами невинного ребенка.

Однако повествование маленькой еврейской девочки может стать еще более пронзительным, если добавить к нему мысли взрослого человека, оказавшегося в той же ситуации и прекрасно ощущающего всю ее безысходность.

Американские исследователи Холокоста обнаружили письма отца Анны Франк, в которых глава семьи лелеял надежду о бегстве из фашистской Европы.

Несколько десятков лет послания, написанные Отто Франком с 30 апреля по 11 декабря 1941 г. и адресованные родственникам, друзьям и властям, пролежали в архивах Института еврейских исследований, находящегося в Нью-Йорке. Лишь полтора года назад около 80 писем, сохраненных усилиями американской организации помощи еврейским иммигрантам, были извлечены из безвестности. И только сейчас историки закончили свою работу и посчитали возможным обнародовать их.

Из писем мы узнаем, что глава семьи, с 1934 г. проживавшей в изгнании в Амстердаме, в начале 1940-х гг. планировал бегство из оккупированной гитлеровцами Голландии, чтобы избежать ареста и уничтожения в лагерях смерти. Вместе со своим американским родственником, чье имя не удалось установить, и другом Натаном Штраусом-младшим они собирались добраться до Португалии и оттуда переправиться в США или на Кубу.

Однако этим планам так и не суждено было сбыться. После закрытия американского посольства в Нидерландах оба товарища Отто были схвачены нацистами, а семья Франк, супруги ван Даан с сыном Петером и зубной врач Дуссель вынуждены были скрываться от фашистов, два года прячась на чердаке здания фирмы, где работал отец Анны.

Четвертого августа 1944 г. кто-то донес нацистским властям, и за ними пришли. В концлагере Берген-Белсен окончилась короткая жизнь Анны Франк. Девочка умерла от тифа в 15-летнем возрасте, но оставила после себя дневник. Отец пережил дочь. В 1947 г. он вернулся в Нидерланды, где приложил все усилия, чтобы опубликовать записи Анны, которым суждено было стать одним из самых известных литературных свидетельств Холокоста, переведенным на многие языки и разошедшимся многомиллионными тиражами по всему миру.

утро.ру

[Foma]

"Гаарец": русские антисемиты в Израиле пропагандируют нацизм


Газета "Гаарец" опубликовала сегодня статью, посвященную антисемитизму среди выходцев из стран СНГ, живущих в Израиле.

Издание напоминает о скандальном деле Ильи Злотова, имевшего место в 2003 году. Злотов, служивший в Армии обороны Израиля, создал интернет-сайт, содержавший материалы с пропагандой нацизма и отрицанием Холокоста. Сайт размещался на израильском сервере и был закрыт властям. Злотова приговорили к общественным работам и отправили в поездку по бывшим нацистским лагерям смерти в Польше.

Его единомышленники, продолжает "Гаарец", действуют более осторожно. Сайт "Русский национальный центр", так называемого общественного объединения русских националистов в Израиле, размещается на российском сервере. Администратор сайта Алекс (имя вымышленное) утверждает, что антисемитской пропагандой не занимается. По его словам, это движение ставит своей целью поощрять русских граждан Израиля возвращаться в Россию, и одновременно убеждать евреев оставаться в Израиле.

"Гаарец" утверждает, что антисемитские материалы на сайте www.rusnatcentre.tk все-таки размещены, а также подчеркивает, что Алекс активно выступает на других неонацистских форумах, где, в частности, рекомендует книги, отрицающие Холокост.

Алекс сообщил "Гаарец", что эмиграция евреев из России в Израиль "является лучшим решением еврейского вопроса в России", тогда как отъезд русских – это "ошибка, которую мы хотим исправить".

http://www.newsru.co.il/israel/25feb2007/gaarez.html

[Ирена]

Ну что сказать: первое - это "Закон о возвращении"... Если писать его так, как он написан, т.е. списывать с документов третьего рейха даже во имя самых благих целей, то в конце можно получить то, что Вы описали в статье... :( ИМХО.
С другой стороны, если исходить из позиции, что евреи - это народ обладающий всеми теми же качествами, что и другие народы, то почему бы евреям не иметь своих подлецов?
А то, что неонацизм до сих пор жив и популярен в определенные омент истории у определенных политиков и слоев населения - далеко не новость. ИМХО

[michael smolyak]

Надзирательница концлагеря выдворена из Америки
САН-ФРАНЦИСКО, АЕН (Соб. корр.) - Эмиграционные службы США выдворили из страны 84-летнюю жительницу Сан-Франциско Эльфриду Ринкель, в годы Второй мировой войны служившую надзирательницей в концлагере Равенсбрюк.

Ринкель, не состоявшая в нацистской партии, призналась в суде, что добровольно согласилась служить в концлагере надзирательницей, так как "за эту работу платили значительно больше, чем на фабрике".

Эльфрида Ринкель проживала в Америке с 1959 года, но никогда не обращалась к властям с просьбой о предоставлении гражданства.

Результаты проведенного министерством юстиции расследования и судебные документы повергли в шок знакомых и соседей пожилой дамы, которая держала в секрете свое прошлое даже от близких ей людей.

Последний муж Ринкель - переживший Холокост немецкий еврей - также не имел представления о прошлом своей супруги.

АЕН

[michael smolyak]

Беркович Евгений
Первая дама Третьего Рейха и ее еврейский отчим

Отличница

Магда Геббельс (полное имя -- Йоханна Мария Магдалена) олицетворяла в Третьем Рейхе идеал немецкой женщины. Красивая и образованная, убежденная сторонница идей национал-социализма, любимица фюрера, она во всем разделяла взгляды и убеждения своего мужа, министра пропаганды Германии и гауляйтера Берлина Йозефа Геббельса. Родившая семерых детей, Магда стала первой женщиной, награжденной Почетным крестом немецкой матери. Эта награда, по значению приравненная к высшим военным орденам, была утверждена Гитлером в 1938 году. Нацистская пропаганда называла Магду «немецкой суперматерью". По словам актрисы Аннелизе Улиг, хорошо знавшей высшее общество Германии, Магда Геббельс несомненно играла роль первой дамы Третьего Рейха [1]. На официальных приемах и встречах не было ни одной женщины, столь же близкой к Гитлеру, как она.

Из своих неполных сорока четырех лет жизни фамилию Геббельс Магда носила меньше четырнадцати. Те, кто знал ее как фрёйлейн Беренд, фрёйлейн Фридлендер, фрёйлейн Ритшель или фрау Квандт, вряд ли могли предположить, что она станет верной последовательницей и помощницей главарей нацистской Германии, виновных в еврейском геноциде и уничтожении миллионов мирных людей. Решительная и склонная к крайностям, Магда не раз круто меняла свою жизнь. Эта дама могла остаться супругой одного из богатейших промышленников Германии, могла оказаться невесткой американского президента или стать женой и соратницей видного сиониста, одного из основателей государства Израиль. Но она сделала иной выбор -- и закончила свою жизнь рядом с самыми страшными преступниками двадцатого века.

Незаконнорожденная дочь двадцатилетней служанки Августы Беренд появилась на свет в ноябре 1901 года. Днем ее рождения одни источники называют первое [1], другие – одиннадцатое [2] ноября. Отец девочки -- инженер Оскар Ритшель -- женился на Августе, но этот брак был скорее формальностью, и спустя пару лет родители Магды развелись. Девочка осталась с фамилией матери. Отец до самой своей смерти, наступившей в 1941 году, старался сделать все, чтобы его дочь ни в чем не нуждалась.

По настоянию Ритшеля, работавшего в то время в Бельгии, семилетнюю Магду отдали на воспитание в строгий католический монастырь недалеко от Брюсселя. За суровыми монастырскими стенами девочка не только научилась свободно говорить по-французски, но и приобрела качества, поражавшие многих ее знакомых, -- самообладание, волю и твердость характера. Она получила в школе основательные знания, а главное, умение учиться самостоятельно. Учеба всегда давалась ей легко, без видимого напряжения.

Привлекательная мать Магды быстро нашла нового мужа -- состоятельного фабриканта и торговца кожаными изделиями Рихарда Фридлендера. Их бракосочетание состоялось при полном взаимном согласии: на свадьбе бывший муж Августы Оскар Ритшель был свидетелем. Супруги Фридлендеры тоже переехали в Бельгию. На еврейское происхождение Рихарда в те годы особого внимания никто не обращал. Только спустя двадцать пять лет оказалось, что быть евреем в Германии -- смертельно опасно. О судьбе Рихарда Фридлендера очень скупо упоминается в опубликованных биографиях Магды Геббельс (например, [2], [3]). Подробности его жизни и гибели, которые мы реконструируем ниже, стали известны совсем недавно.

То, что Магда получила хорошее воспитание и прекрасное образование, -- заслуга не только ее отца, но и отчима, не жалевшего для девочки ни времени, ни сил. И она отвечала ему искренней любовью. Когда через десять лет Августа и Рихард развелись, девочка, желая сделать отчиму приятное, взяла его фамилию и стала Магдой Фридлендер. Рихард не оставлял ее своей заботой даже после развода.

Миллионерша

По окончании берлинской гимназии в 1919 году Магда Фридлендер поступила в престижный и дорогой женский пансионат в Хольцхаузене, недалеко от старинного города Гозлара в гористом Гарце. Девушка быстро освоилась на новом месте и скоро стала выделяться среди сверстниц успехами в учебе и независимыми манерами. Робкой или стеснительной ее никто не мог бы назвать. Однако учеба продолжалась всего одну осень: случай изменил все планы.

Зимой 1920 года восемнадцатилетняя студентка возвращалась после каникул из Берлина в пансионат и в купе поезда познакомилась с представительным мужчиной. Это был Гюнтер Квандт, один из самых богатых немецких предпринимателей, владелец целой хозяйственной империи. Он был очарован умной и красивой попутчицей. Далее история развивалась по сюжету голливудских фильмов. Через три дня Квандт стоял с букетом цветов у дверей комнаты Магды, а спустя несколько месяцев состоялась помолвка мультимиллионера и студентки. По требованию будущего мужа Магда сменила католическую веру на протестантскую и вместо еврейской фамилии Фридлендер взяла фамилию своего настоящего отца -- Ритшель. К этому времени мать Магды уже развелась с Рихардом, который зарабатывал себе на жизнь в должности старшего официанта в берлинском зоологическом саду. В январе 1921 года состоялась свадьба Магды и Гюнтера Квандта, а в ноябре появился на свет Харальд, единственный сын от этого брака.

Семейная жизнь с Квандтом быстро разочаровала Магду. Сказывалась разница в возрасте (Гюнтер был на двадцать лет старше своей жены) и поразительное несходство характеров. Миллионер оказался скучным, лишенным юмора и мелочным человеком. Искусство и развлечения его не интересовали. Надежды Магды на интересную жизнь испарились. Ее муж жил по строгому распорядку, в котором не было места ни ярким праздникам, ни блестящим приемам, ни светским раутам. Магда чувствовала себя заключенной в золотую клетку: имея, казалось, неограниченные возможности, она была полностью лишена самостоятельности. К тому же юная фрау в одночасье стала матерью сразу шестерых детей: помимо Харальда у Квандта было двое от первого брака, и еще троих он усыновил после гибели друга. Не сложились у нее отношения и с родственниками мужа, не одобрявшими такой скорый брак. Развод назревал, но был отложен из-за поездки супругов в Америку.

В Нью-Йорке Магда блистала в лучших салонах, где завоевала немало поклонников. Среди них был и Герберт Гувер, племянник американского президента, не раз предлагавший ей руку и сердце. Однако даже после развода Магда это предложение не приняла. Оказаться в новой золотой клетке, быть декоративным придатком знаменитого мужа она не желала.

После возвращения домой отношения между супругами еще больше обострились. Утешение Магда нашла в новой любви. На этот раз ее другом стал ровесник, с которым она была знакома еще со школьных лет. Узнав об увлечении жены, разгневанный Квандт собрался выгнать неверную супругу на улицу, не дав ей времени даже собрать чемоданы. В этом случае закон был бы на стороне мужа. Однако у Магды был контраргумент. Она нашла письма Квандта, свидетельствовавшие о его сердечных увлечениях в пору молодости. И хотя формально письма не имели юридической силы, Квандт не решился на скандал. Он согласился выплачивать Магде ежемесячно 4000 рейхсмарок, что обеспечивало ей безбедное существование. Кроме того, бывший супруг купил ей прекрасную квартиру в центре Берлина, оплатил медицинские страховки, а также обучение своего сына Харальда до достижения им 14 лет. По условиям развода Харальд оставался с матерью до ее нового брака.

В свете последующей жизни Магды ее любовь, послужившая поводом для развода с Квандтом, кажется настолько невероятной и поразительной, что в первой биографии Геббельса любовник его будущей супруги был скрыт под псевдонимом "студент Ганс".

Сионистка

Таинственным "студентом Гансом" был Хаим Арлозоров, горячий сторонник идеи сионизма, посвятивший свою жизнь образованию государства Израиль и не доживший пятнадцати лет до того дня, когда его мечта воплотилась в реальность.

Хотя Рихард Фридлендер был не очень религиозным человеком, все же с его помощью католичка Магда получила первое представление об иудаизме и о немецком еврействе, сильно к тому времени ассимилированном. По-настоящему же погрузиться в мир еврейской жизни и еврейских проблем ей помогла встреча с семьей Арлозоровых. Косвенной причиной этой встречи явилась Первая мировая война.

После объявления войны немецкие граждане Фридлендеры стали нежелательными персонами в Бельгии и в августе 1914 года были вынуждены вернуться в Берлин. Примерно в это же время в немецкой столице оказалась семья Арлозоровых, бежавших в 1905 году от еврейских погромов на Украине в Кенигсберг, а с началом войны тоже перебравшихся в Берлин.

Для тринадцатилетней Магды Фридлендер и пятнадцатилетнего Виталия (по некоторым источникам -- Виктора; см., например, [1], [2], [4]) Арлозорова началась новая жизнь: оба они в Берлине чувствовали себя беженцами. Фридлендер поступила в гимназию для "благородных девиц", где ее ближайшей подружкой стала Лиза Арлозорова, младшая сестра Виталия. В этой открытой и гостеприимной семье Магда нашла то душевное тепло и чувство безопасности, в котором так нуждалась.

Сам Виталий посещал известную берлинскую гимназию имени Вернера фон Сименса. Эта школа отличалась высоким уровнем обучения и приверженностью к самым современным методам педагогики. Там училось немало евреев. Виталий был одним из первых учеников гимназии, редактором ежемесячной школьной газеты "Вернер-Сименс-Блеттер". Постепенно его патриотические пронемецкие взгляды изменились -- он стал задумываться о своем происхождении. В сочинении по немецкой литературе восемнадцатилетний гимназист Арлозоров писал в 1917 году: "Я еврей и горд этим. Я не чувствую себя вполне немцем и никогда этого не скрывал. Я ощущаю, что во мне живет так много Востока, так много раздвоенности, так много поиска целого, чего нет у нормального немца".

Юноша настойчиво учил иврит, все больше проникаясь идеями сионизма. Теперь он верил, что евреи должны жить в своем государстве на земле Палестины. Вокруг Арлозорова образовался кружок сверстников -- и не только евреев, которых он увлекал рассказами о будущих еврейских поселениях на Святой Земле. Среди тех, кто с восторгом слушал Хаима, как теперь стал называть себя Виталий Арлозоров, была и Магда Фридлендер. Ее всегда привлекали мужчины, отличавшиеся целеустремленностью и решительностью. Скоро Магда стала носить кулон в форме шестиконечной звезды и мечтать о том дне, когда она вместе с друзьями отправится возрождать еврейскую государственность на палестинской земле.

Этим мечтам не суждено было сбыться. Пути Магды и Хаима разошлись. Хаим женился и с женой и дочкой в 1924 году переехал в Палестину. Там он быстро стал одним из ведущих деятелей сионистского движения, много ездил по миру, представляя свою новую родину на различных конгрессах, съездах и международных совещаниях. Арлозоров стал ответственным за внешнюю политику сионистского Еврейского агентства и вместе с будущим президентом Израиля Вейцманом организовал социалистическую партию «Мапай».

Во время одной из поездок Хаима в Берлин в 1928 году школьные товарищи встретились вновь, и юношеская влюбленность обернулась сильным чувством. Магда опять прониклась идеями друга юности. По сравнению с холодным и пожилым мужем молодой Арлозоров покорил ее своей страстностью и фанатизмом. Их встречи продолжались вплоть до 1931 года, когда Магда уже готовилась выйти замуж за гауляйтера Берлина Йозефа Геббельса.

Журналистка Белла Фромм, хорошо знавшая Магду в те годы, представила картину, как могла бы сложиться жизнь Магды, не встреть она Геббельса: "… в каком-нибудь киббуце в Палестине с оружием в руках и стихом из Торы на устах" [5].

Последнее свидание Магды и Хаима состоялось 12 августа 1931 года, и запись об этом есть в дневнике Геббельса [6]. Объяснение влюбленных было драматичным: во время разговора Арлозоров выстрелил, пуля осталась в дверном косяке, никто не был ранен. Это была последняя точка в сионистских мечтах Магды. Она окончательно встала на другой путь.

Через год, когда Гитлер уже пришел к власти и Геббельс получил министерский портфель, Хаим Арлозоров опять был в Берлине, чтобы помочь евреям эмигрировать из нацистской Германии в Палестину. Он попытался через свою бывшую возлюбленную получить аудиенцию у немецких властей и по телефону просил Магду о встрече. Понимая, насколько это опасно для них обоих, та решительно отказалась. Хаим вернулся в Тель-Авив и через несколько дней был застрелен на глазах у своей жены неизвестными людьми. Убийц так и не нашли. Было много предположений о том, кто стоял за этим убийством. Большинство считало его делом рук еврейских экстремистов из Палестины, недовольных контактами Арлозорова с нацистами. Так думала, например, вдова Хаима Сима. Споры о том, кто убил Арлозорова, не затихают и по сей день. Версия, что это были агенты Геббельса, выглядит достаточно правдоподобно. Внезапная смерть любовника Магды сохраняла в тайне сионистские увлечения жены гауляйтера Берлина. Этого же мнения придерживалась и сестра убитого Лиза. Боясь преследований, она рассказала о своих подозрениях лишь незадолго до смерти [1].

Первые шаги в бездну

После девяти лет брака с Квандтом Магда была свободной, богатой и несчастной. Золотая клетка распахнулась, но она не знала, чем себя занять. Внутренняя пустота и бездеятельность отравляли существование. Десятки тысяч женщин чувствовали бы себя на верху блаженства, если бы имели хотя бы часть того, чем обладала Магда. Ее же не устраивала бесцельная судьба, она претендовала на первые роли в спектакле жизни.

С такими мыслями двадцатидевятилетняя Магда пришла в политику. То, что вполне обеспеченная дама с хорошими манерами оказалась в партии плебея Гитлера, могло бы показаться просто курьезом. Однако в Германии конца двадцатых годов многие представители высшего света, в обычной жизни не имевшие ничего общего с людьми в коричневых рубашках, были увлечены динамичной демагогией и бескомпромиссной решимостью лидера немецких нацистов.

Первого сентября 1930 года Магда Квандт получила от партийной ячейки «Берлин-Запад» удостоверение № 297442 члена национал-социалистической партии. С рвением отличницы она штудировала книги "Моя борьба" Гитлера и "Мифы двадцатого века" Розенберга, выписывала партийную газету и не пропускала ни одной речи фюрера в прессе. Так же страстно, как когда-то мечтала о будущем сионистском государстве, теперь она была убеждена в превосходстве германской расы, в мировом еврейском заговоре и преступности Версальского мирного договора. Нацистское движение привлекало ее тем, что давало цель и заполняло внутреннюю пустоту. Она не чувствовала себя больше одинокой. Успехи национал-социалистической партии на выборах свидетельствовали, что у Гитлера появляются все новые сторонники. Казалось, будущее принадлежит нацизму.

Партийная работа фрау Квандт началась не совсем удачно. Руководитель ячейки поручил Магде проводить занятия в женской группе, куда входили в основном бедные домохозяйки и мелкие служащие. Появление в их рядах роскошной дамы было для них сенсацией. Слушательницы больше обращали внимание на свободные манеры и модные платья докладчицы, чем на ее речи. Положение мелкого партийного функционера не могло устроить Магду. Она всегда стремилась к высшему. Наконец, хорошее образование и знание иностранных языков позволили ей получить место в городском партийном архиве Берлина.

Вскоре на привлекательную и элегантную сотрудницу обратил внимание сам руководитель городской партийной организации (гауляйтер Берлина) Йозеф Геббельс, назначенный на эту должность Гитлером в 1926 году. Задачей Геббельса было завоевать для фюрера голоса жителей "красного Берлина", и он неплохо с нею справился. Благодаря зажигательным речам, умело организованным демонстрациям сторонников и уличным беспорядкам, факельным шествиям и кампаниям в прессе ему удалось сделать попутчиками и соратниками Гитлера многих из тех, о ком говорили, что они встали под красное знамя еще до того, как на него нашили свастику.

Среди людей, приближенных к Гитлеру, Геббельс стоял особняком. Низкорослый и тщедушный, он мало напоминал идеал арийского мужчины: уже будучи отцом семейства весил меньше 50 килограммов, имел непропорционально большую голову, а из-за перенесенной в детстве болезни костного мозга сильно хромал на правую ногу. Все это доставляло честолюбивому Йозефу глубокие душевные страдания. Тяжелейшим испытанием для него было обойти строй почетного караула. Когда этой церемонии нельзя было избежать, ему накануне всю ночь снились кошмарные сны [5]. Физические недостатки Геббельса не только давали богатый материал карикатуристам за пределами Германии, но и были предметом постоянных насмешек самих нацистов.

Зато он был гораздо умнее и образованнее большинства товарищей по партии. Следуя, как тень, за своей любимой девушкой, еврейкой Анкой Штальхерм, Йозеф получил дипломы об окончании пяти университетов. В 1922 году он стал доктором германской филологии. Долгое время никто не мог бы упрекнуть его в антисемитизме. Евреем был духовный наставник и любимый научный руководитель Геббельса доктор Фридрих Гундольф из гейдельбергского университета. В качестве подарка своей невесте Анке Йозеф выбрал и надписал "Книгу песен" еврея Генриха Гейне. Пока у гауляйтера хватало мужества иметь свое мнение, он не придавал значения нелепым расовым теориям нацистов. Но вскоре от этого своего мнения он отказался и никогда больше не позволял себе возвращаться к нему. Вера в фюрера стала для Йозефа важнее интеллекта. Такая вера была сродни религиозному экстазу поклонения, но это и нравилось Гитлеру, утверждавшему, что Геббельс -- единственный оратор, которого он может слушать не засыпая. Вообще из интеллектуалов фюрер терпел возле себя только двоих -- Геббельса и Шпеера.

К Гитлеру Геббельс пришел не сразу. Долгое время он безуспешно пытался реализовать себя в литературе и далекой от политики литературной критике. В нацистскую партию вступил в 1924 году из-за крайней нужды, отвергнутый большинством редакций и издательств. Но после этого еще в течение двух лет он был ближайшим сотрудником Грегора Штассера, уничтоженного в 1934 году руководителя враждебной Гитлеру группировки в национал-социалистической рабочей партии. Только в 1926-м Йозеф окончательно встал на сторону Гитлера и безоговорочно проникся верой в будущего фюрера нации. Биограф Геббельса Гельмут Хайбер писал, что не идеология или политические идеи Гитлера привлекли Геббельса, ими он тогда почти не интересовался. Ему нужен был вождь, способный обеспечить материальное благополучие, душевное равновесие и указать цели – безразлично, какие. И этому вождю, ставшему для Геббельса богом, он остался верен до самой смерти.

Того же кумира избрала в конце концов и Магда Квандт. И помог ей в этом гауляйтер Берлина Йозеф Геббельс.

Возлюбленная дьявола

Первая встреча Магды и Геббельса состоялась 7 ноября 1930 года и прошла по-деловому. Как рассказывала Магда своей матери, не было произнесено ни одного комплимента, почти ни одного слова о личном, но его пожирающие взгляды были красноречивее слов.

Геббельс имел опыт общения с красивыми женщинами, особенно после того, как достиг в нацистской партии положения, позволявшего ему распределять гонорары журналисткам и роли артисткам. Отношения с красавицей Квандт тоже развивались по знакомому сценарию. Магда получила задание вести личный архив гауляйтера. 28 января 1931 года Геббельс записывает в своем дневнике: "Фрау Квандт пришла ко мне домой работать с архивом. Она прекрасная женщина". 15 февраля в дневнике появляется более красноречивая запись: "Вечерами приходит Магда Квандт и остается надолго. И цветет красотой. Будь же моей королевой!". Далее в записях встречаются цифры, которыми Геббельс, на манер Дон Жуана, нумерует свои интимные встречи с Магдой. Через неделю они вместе едут в Веймар на партийную конференцию. "До глубокой ночи сижу я вместе с Магдой. Она восхитительно прекрасна и добра и любит меня сверх меры", -- пишет он.

В Веймаре Геббельс встретил свою прежнюю любовь Анку Штальхерм. Он познакомил ее с Магдой, а в дневнике записал: "Я встретил Анку. Она печальна. Прочь отсюда! Наконец-то я ее больше не люблю с ее вечной недисциплинированностью". Правда, окончательно пути Геббельса и Анки разошлись только в 1933 году, после прихода нацистов к власти.

Магда Квандт знала себе цену. Их отношения с Геббельсом были далеко не всегда такими, как хотел бы гауляйтер. Он считал, что задача женщины -- быть прекрасной и рожать детей. При таких убеждениях конфликты были неизбежны. Но несмотря на это, чувство Йозефа становилось все крепче, и 22 марта в дневнике появилась запись: "Я люблю сейчас только ее одну".

Вскоре роскошная квартира Магды Квандт, подаренная ей бывшим мужем, стала своеобразным салоном, где собирались партийные бонзы. В один из дней своего пребывания в Берлине там появился и сам Адольф Гитлер. Шеф партии был покорен красотой и манерами Магды. По его представлениям, именно таким был идеал арийской женщины и матери. Казалось, она предназначена только фюреру и никому другому. Однако Гитлер, готовясь захватить власть над всей Германией, дал обет безбрачия. Любовь к власти была для него сильнее власти любви. Но и пройти мимо Магды Квандт он не мог. "Эта дама могла бы сыграть в моей жизни большую роль даже без женитьбы", -- говорил Гитлер Отто Вагенеру, начальнику штаба СА и своему тогдашнему экономическому советнику. Своей женственностью Магда должна была вдохновлять фюрера в его деятельности. Кроме того, фрау Квандт была бы полезна для пропагандистской работы партии. "Жаль, что она не замужем", -- сетовал он [7].

Этот недостаток легко было поправить. При активном участии Гитлера 19 декабря 1931 года состоялась свадьба Магды и Йозефа Геббельса. На венчании фюрер был свидетелем. Теперь он всегда мог быть в обществе своей музы. Магда шла на брак с Геббельсом, трезво оценивая обстановку. Матери она объясняла, что когда нацистское движение окажется у власти -- а это вполне реально, -- она станет первой дамой Германии.

К Гитлеру Магда относилась совсем не так, как к своему новому мужу. Она видела в фюрере отца, решительного человека, знающего, куда надо идти. Актриса и режиссер Лени Рифеншталь записала в своих воспоминаниях сказанные сразу после свадьбы слова Магды Геббельс: "Я люблю мужа, но моя любовь к Гитлеру сильнее, для него я готова пожертвовать своей жизнью. Согласие на брак с доктором Геббельсом я дала лишь после того, как поняла, что Гитлер не может любить никакую женщину, а только Германию, и сделала это потому, что теперь могу быть ближе к фюреру" [8]. Вегетарианскую еду для Гитлера Магда всегда готовила сама.

Герберт Дёринг, управляющий домом Гитлера в Бергхофе, который часто видел Магду в гостях у своего хозяина, полагает, что фрау Геббельс охотно поменяла бы супруга и вышла замуж за Адольфа. Такую надежду, как ему казалось, она никогда не теряла.

В результате нового замужества Магда лишилась права воспитывать своего первого сына Харальда Квандта. Мальчик переселился к отцу, но почти ежедневно навещал мать, подружился с Геббельсом и скоро стал своим в этой семье. Прекратились и ежемесячные выплаты со стороны Гюнтера Квандта, но эту потерю компенсировал Гитлер, удвоив оклад гауляйтера Берлина.

Тяжелее дался Магде разрыв с другими близкими родственниками. Ее отец Оскар Ритшель со скандалом прервал все отношения с новым зятем после того, как получил от Геббельса грубое и вызывающее письмо с требованием не встречаться больше с дочерью. Само собой разумеется, что все контакты с еврейским отчимом Рихардом Фридлендером были со стороны семейства Геббельсов также прекращены. Только мать Магды продолжала общаться с дочерью и пользовалась финансовой помощью ее супруга. По настоянию зятя ей пришлось сменить неподходящую для нацистского слуха фамилию Фридлендер на девичью -- Беренд.

В свою очередь, и помощь матери была весьма кстати в связи с рождением все новых детей. В браке с Геббельсом Магда родила пятерых девочек и одного мальчика: в 1932 году -- Хельгу, в 1934-м -- Хильде, в 1935-м – Хельмута, в 1937-м -- Хольде, в 1938-м -- Хедду, в 1940-м -- Хайде. По странной прихоти всем своим детям она давала имена, начинающиеся с буквы "Х". Между прочим, этой же буквой начинается и имя Харальда Квандта.

Нацистская пропаганда представляла семью Геббельса образцом для всех немцев. Магда ежедневно получала десятки писем от женщин, обращавшихся к ней за помощью или советом. Но за фасадом образцового брака не все было так гладко. Йозеф Геббельс не упускал возможности доказать свою мужскую неотразимость, благо в его власти находились все киностудии Третьего Рейха. Множество кинозвезд и «кинозвездочек» прокладывало свой путь к успеху в искусстве через спальню гауляйтера. Магда не устраивала ему громких сцен ревности, но находила утешение в своих верных поклонниках. Несколько раз над браком нависала угроза краха.

Нацистская пропаганда представляла семью Геббельса образцом для всех немцев. Магда ежедневно получала десятки писем от женщин, обращавшихся к ней за помощью или советом. Но за фасадом образцового брака не все было так гладко. Йозеф Геббельс не упускал возможности доказать свою мужскую неотразимость, благо в его власти находились все киностудии Третьего Рейха. Множество кинозвезд и «кинозвездочек» прокладывало свой путь к успеху в искусстве через спальню гауляйтера. Магда не устраивала ему громких сцен ревности, но находила утешение в своих верных поклонниках. Несколько раз над браком нависала угроза краха.

В том же 1936 году, когда состоялась берлинская олимпиада, в роман Геббельса с двадцатидвухлетней актрисой Лидой Бааровой вмешался сам Гитлер. Геббельс был сильно увлечен красавицей чешкой, привел ее в свой дом и попытался устроить "семью втроем". Он появлялся с новой возлюбленной в театрах и кабаре, их связь стала привлекать общественное внимание. Роль благородного рыцаря, защитника оскорбленной жены взял на себя Карл Хайнке, государственный секретарь и заместитель Геббельса по министерству пропаганды. Этот последний, собрав компрометирующие шефа доказательства, предложил Магде руку и сердце. Однако развод в семье Геббельсов мог разрешить только фюрер. А он был категорически против. Скандал не только разрушал пропагандистский образ идеальной семьи, но и мог повредить внешнеполитическим планам Гитлера, который как раз замышлял оккупацию Чехии -- родины Бааровой. Сказав свое властное "нет", он решительно запретил Геббельсу любые контакты с Бааровой. Гауляйтер Берлина на долгое время потерял благосклонность фюрера.

Сама актриса была выслана в Прагу, ее многообещающая артистическая карьера закончилась. После войны она за сотрудничество с немцами полтора года просидела в чешской тюрьме. В 1946 году вышла замуж за министра внутренних дел Чехословакии, бежала с ним в Австрию. Какое-то время снималась на киностудиях Италии и Испании, выступала и на немецкой сцене. Умерла Лида Баарова в октябре 2000 года в Зальцбурге.

Магда не торопилась возобновлять семейную гармонию. Она не отвергала категорически предложения Хайнке и только в конце 1936 года решила наконец поддержать престиж идеальной семьи. В следующем году как символ примирения супругов на свет появилась Хольде. Неверного госсекретаря Геббельс отправил гауляйтером в Бреслау, убрав таким образом подальше опасный повод для ревности.

Чужой среди своих

В то время как Магда Геббельс переживала очередной семейный кризис, тот режим, с которым она себя накрепко связала, все сильнее преследовал ее отчима Рихарда Фридлендера. Он работал старшим официантом в берлинском зоосаде, своим трудом обеспечивая достойную жизнь себе и новой жене Эрне Шарлотте. Но в годы правления нацистов Рихард потерял все – и работу, и положение в обществе. Политика организованного антисемитизма, которую с первых же дней у власти стал проводить Гитлер, планомерно лишала немецких евреев гражданских и общечеловеческих прав. Многие еврейские семьи эмигрировали, но большинство по-прежнему надеялось, что положение изменится к лучшему. Когда же иллюзии рассеялись, было уже поздно.

Отчим Магды тоже не допускал мысли об эмиграции: ведь он был офицером в Первую мировую войну, а государство обещало заботиться о своих ветеранах. По воспоминаниям внука Фридлендера Михаэла Туча, его дед попытался получить помощь у своей падчерицы и ее высокопоставленного супруга. Однако Магда Геббельс избегала всяческого общения со своим некогда любимым отчимом. Туч приводит рассказ деда о посещении им бюро гауляйтера Берлина. Когда он вошел в кабинет, на лице Геббельса появилось выражение ужаса и отвращения. Повернувшись к своему адъютанту, он приказал: "Спросите у еврея Фридлендера, что ему здесь надо". Адъютант выполнил приказ, и разговор был закончен. Где правят расовые химеры, родственные отношения не имеют значения. Фридлендер не получил никакой помощи от любимой падчерицы и ее мужа.

В 1938 году преследование евреев стало еще активнее. К дискриминации, лишению прав и запрету на многие профессии добавились акты насилия и репрессии. Новое отношение к людям этой национальности символизировала печально известная Хрустальная ночь с 9 на 10 ноября 1938 года. Но тюрьмы и концлагеря для евреев начали действовать уже летом. Целью такой политики было заставить их бежать из страны, оставив нацистам все свое имущество.

В 1938 году Рихарда Фридлендера направили на принудительные работы на берлинский завод газового оборудования, а 15 июня арестовали прямо на рабочем месте. Он оказался среди 2000 евреев, схваченных в те же дни и направленных в концлагерь Бухенвальд. В основном это были жители Берлина -- врачи, адвокаты, предприниматели: развернув деятельность по преследованию евреев, гауляйтер столицы Геббельс старался вернуть потерянную милость фюрера. В одной из сохранившихся книг учета заключенных значится и Рихард Фридлендер. Ему было тогда пятьдесят семь лет. В концлагерь попало много пожилых людей.

Позже переживший эту трагедию человек вспоминал, что их пребывание там было сплошным кошмаром. Соревнуясь друг с другом в издевательствах над людьми, эсэсовцы жестоко избивали их кулаками и плетьми. Около пятисот заключенных было брошено в помещение, некогда служившее стойлом для овец. Там не было ни столов, ни стульев, ни кроватей. Спали на голом полу, причем теснота была такая, что невозможно было вытянуть ноги. В первые дни заключенные не получали никакой еды, зато им с лихвой хватило перекличек, построений, наказаний и пыток. Затем начались каторжные работы: нужно было мостить улицы камнем. Для непривычных к физическому труду немолодых людей работа оказалась непосильной. Рабочий день продолжался с шести утра до восьми вечера, в воскресенье -- до четырех [9].

К октябрю 1938 года в лагере умерло более 100 человек. Потом начались эпидемии, и количество гибнущих резко возросло. Не перенес нечеловеческих условий в Бухенвальде и Рихард Фридлендер. Он был в буквальном смысле замучен до смерти. В свидетельстве о смерти, выданном 18 февраля 1939 года, указано, что он умер от "недостаточности сердечной мышцы при воспалении легких". Его вдова получила по почте урну с прахом, заплатив наложенным платежом 97 рейхсмарок. Рихард Фридлендер стал одной из первых жертв расовой политики нацистов задолго до того, как уничтожение евреев было переведено на индустриальные рельсы. Знаменитая Ванзейская конференция, на которой была разработана тактика "окончательного решения еврейского вопроса", прошла в январе 1942 года недалеко от старого еврейского кладбища, где в безымянной могиле нашел свой последний приют отчим первой дамы Третьего Рейха.

Свой выбор

Знала ли Магда Геббельс о смерти отчима, неизвестно. Более того, нет никаких данных о том, интересовалась ли она вообще его судьбой. Зато с уверенностью можно утверждать, что она приняла политику уничтожения евреев -- и это несмотря на то, что в молодости у нее было немало задушевных друзей среди людей этой национальности. Конечно, она была не единственной, кто рассматривал репрессии против евреев как необходимую меру защиты государства. Но в отличие от большинства немцев Магда точно представляла себе гигантские масштабы созданных гитлеровцами фабрик смерти. Геббельс не скрывал от своей жены, как реализуется "окончательное решение еврейского вопроса". Магда рассказывала свояченице Элле Квандт: "Ты не представляешь себе, какие страшные вещи он мне говорит. И я ни с кем не могу этим грузом поделиться. Этого нельзя никому рассказать. Он вываливает все на меня, потому что ему самому невмоготу. Такое невозможно описать".

Йозеф Геббельс в молодости тоже не испытывал ненависти к евреям. Даже напротив, евреями были самые близкие ему люди -- невеста и духовный наставник. Но доктор Геббельс полностью принял идеи Гитлера и делал все, чтобы варварский план по уничтожению еврейского народа воплотился в жизнь. Однако от ближайших сподвижников Гитлера Йозеф отличался осторожностью и осмотрительностью. Известно, например, что ознакомившись в 1942 году с программой по еврейскому вопросу, он попытался уговорить фюрера отложить ее реализацию до окончания войны. Гитлер с ним не согласился. Во время знаменитого выступления немецких женщин в защиту своих еврейских мужей в Берлине в 1943 году Геббельс не стал применять силу и удовлетворил все требования протестующих. Были освобождены заключенные из сборного лагеря на Розенштрассе, некоторых вернули даже из лагеря смерти Освенцим [10].

По мере того как близилась к завершению Вторая мировая война и победа союзников над фашистами становилась реальностью, судьба Магды и Йозефа Геббельсов все теснее сплеталась с судьбой обреченного фюрера. В отличие от многих высокопоставленных нацистов, которые, спасая свои жизни, уезжали из Берлина, Геббельс не покинул Гитлера до самого конца. Первого февраля 1945 года Йозеф записывает в дневнике: "Я объявил фюреру, что моя жена твердо решила остаться в Берлине и отказывается отдать куда бы то ни было детей".

22 апреля 1945 года все семейство Геббельсов переселяется в бункер фюрера. Детям отвели отдельную комнату на верхнем этаже. Им нравилось новое приключение. Магда занималась с ними, пока внизу фюрер со своим министром пропаганды и уполномоченным по ведению тотальной войны (последнее назначение, полученное Геббельсом) обсуждали очередное воззвание к немецкому народу. Берлин лежал в руинах. "Тысячелетний" Третий Рейх доживал свои последние дни.

28 апреля Магда отправила письмо-прощание своему старшему сыну Харальду Квандту, не зная, что он находится в советском плену. Мир, который придет после фюрера и национал-социализма, писала она, уже не имеет никакой ценности. Оставаться преданным самому себе и своей родине -- таково было напутствие Магды сыну. Свою верность фюреру она понимала как жертву. Жизнь без фюрера, без Третьего Рейха была для нее немыслима. Изменить ее решение не могли никакие уговоры и просьбы тех, кто оставался в бункере.

30 апреля застрелились Гитлер и Ева Браун. На следующий день доктора Штумпфеггер и Науман под присмотром Магды сделали шестерым детям смертельный укол. Сама она до последней минуты сохраняла хладнокровие. Когда в детской все было кончено, Магда спустилась в гостиную и в последний раз разложила свой любимый пасьянс. В половине девятого вечера Геббельс застрелился, его супруга приняла яд. Перед смертью гауляйтер Берлина приказал сжечь свой труп и труп своей жены.

За несколько часов до самоубийства Гитлер наградил Магду личным золотым партийным значком. Когда советские солдаты вынесли из бункера во двор рейхсканцелярии обгоревшие трупы супругов Геббельсов и тела шестерых убитых детей, высшая партийная награда на платье Магды представляла собой бесформенный кусочек металла.

***

Пути соглашательства и сопротивления, героизма и преступления часто идут совсем рядом. Легко вообразить, как могла бы сложиться жизнь, сделай человек в свое время маленький шаг в другую сторону. Решение всегда остается за нами. Магда Геббельс сделала свой выбор и заплатила за него не только собственной жизнью, но и жизнью любимых детей.

Свой выбор сделала и Колин Квандт, дочь Харальда Квандта. Внучка Магды Геббельс прошла ортодоксальный гиюр и живет в Гамбурге с мужем-евреем.

libbabr.ru

[Ирена]

ИОХЕН Фон ЛАНГ. ПРОТОКОЛЫ ЭЙХМАНА

[michael smolyak]

smena.ru

Любовь Румянцева «Фашисты сделали из нас живые мишени»

Долгие три года Леонида Майорова никто не звал по имени. Вместо фамилии у него был порядковый номер 3258. И красный треугольник с буквой «R», пришитый на груди и на спине полосатой арестантской рубашки.


Буква «R» означала «русский». Красный треугольник означал «политический заключенный». Леонид Константинович Майоров - последний из ныне живущих ленинградских заключенных фашистского концлагеря Бухенвальд.

Человек с красным треугольником

- Я из коренных бухенвальдцев, - говорит о себе 87-летний Леонид Майоров, - провел там три года - с мая 1942-го по апрель 1945-го. Поэтому о жизни в концлагере знаю все - проверил на себе.

Леонид Майоров родился в Петрограде. Когда началась война, молодой солдат служил в Западной Белоруссии. Его судьба была предопределена с первого дня фашистского нападения - полк, в котором он служил, был уже 26 июня полностью разбит, а 6 июля прекратил свое существование. Ленинградец оказался в плену. И в мае следующего года стал узником Бухенвальда, расположенного в центре Германии.

- Всех заключенных различали по разноцветным треугольникам, - рассказывает Леонид Константинович. - Красный - политический, зеленый - уголовник, черный - саботажник, малиновый - гомосексуалист. Я был «политическим», поэтому на мне кроме порядкового номера была еще и «движущаяся мишень» - пришитый к одежде круг в виде мишени, в который в любой момент мог выстрелить любой эсэсовец. Но судьба меня хранила. Хотя экзекуциям подвергался не раз.

Живого приняли за мертвого

По словам бывшего узника Бухенвальда, в концлагере подвергали наказаниям за любую провинность. А иногда и вовсе без всякого повода.

- Если заключенный проходил мимо эсэсовца, он должен был перейти на строевой шаг и снять с себя шапку, причем определенным образом. Эсэсовец строго следил за выполнением ритуала, и если ему что-то не нравилось, он записывал номер заключенного, и того подвергали наказанию. На плацу стоял агрегат наподобие спортивного снаряда. Человека к нему прислоняли лицом, пристегивали наручниками руки и ноги и начинали бить хлыстом или палкой. Иногда для ужесточения эффекта на уровне лица подкладывали кирпич, и тогда от каждого удара человек бился об него головой. Обычно после таких экзекуций люди шли только по одному адресу - в крематорий.

Леониду Майорову в Бухенвальде сломали позвоночник. Когда он работал на каменоломне, эсэсовцы устроили соревнование - стали гонять заключенного сквозь строй солдат с палками. При этом несчастный должен был держать тяжелый камень, который не имел права уронить. Если обессиленная жертва падала, то эсэсовцы принимались избивать ее ногами. Когда они решили, что бить мертвого уже не имеет смысла, Леонида унесли в госпиталь - к другим мертвецам.

- Меня спас госпитальный врач - заключенный чех по имени Франц, - вспоминает Леонид Константинович, - он заметил, что я еще жив, и целых полтора месяца выхаживал меня. Но та давняя травма позвоночника мучает меня до сих пор.

Из «Института гигиены» прямая дорога в морг

Вообще от всех болезней в Бухенвальде лечили одинаково - если у заключенного поднималась температура, то в госпитале его заворачивали в мокрую холодную простыню, а сверху обертывали двумя шерстяными одеялами. После нескольких сеансов «обертывания» любую температуру как рукой снимало. Против ангины у бухенвальдских врачей было излюбленное средство - мазать распухшие гланды йодом.

- Больше всего мы боялись попасть в «Институт гигиены» при Бухенвальде, - вспоминает ветеран и узник лагеря, - там фашистские врачи разрабатывали лекарство от тифа. На заключенного сажали вошь - переносчицу болезни и потом лечили больного.

Если человеку удавалось выжить после такого «лечения», его отвозили обратно в лагерь. Но через пару дней придирались к чему-нибудь и забивали до смерти - ведь пациент знал «государственную тайну»!

За счастливые сны расплачивались сигаретами

В Бухенвальде все заключенные были равны.

- Все мы научились говорить по-немецки, - вспоминает Леонид Майоров, - но слова «господин» в нашем лексиконе не было. Все мы были «камрады», то есть товарищи. Я, например, дружил с бывшим мэром Праги Петром Зенкелем, который тоже оказался в концлагере. Мы не признавали национальность. Правда, существовал особый блок - № 22. Там содержались около 600 евреев. Это были лучшие портные, музыканты, сапожники Европы. Их заставляли без отдыха трудиться на фашистов, но каждые полгода блок № 22 полностью обновлялся - предыдущих жильцов отправляли в Освенцим, в газовые камеры.

По словам ленинградца, пережившего Бухенвальд, в той лагерной жизни были и свои радости. Например, счастьем считалось, если приснился хороший сон про довоенное время. Заключенные верили, что на той койке, где хороший сон приснился одному, он обязательно приснится и другому.

- Можно было даже продать на одну ночь хорошее место за одну сигарету, - смеется Леонид Константинович, - правда, не всегда это срабатывало.

Опередили фашистов на два часа

Сидеть сложа руки и ждать, когда эсэсовцы пристрелят тебя или используют как подопытное животное, многие заключенные не хотели. Они организовали подпольную организацию, которая готовила восстание. Все приготовления велись в строжайшей тайне в течение двух лет - добывалось оружие, продумывался план действий. Среди активистов был и ленинградец Леонид Майоров.

- Когда Вторая мировая война подходила к концу, командование Бухенвальда получило приказ уничтожить концлагерь, - говорит бывший узник лагеря смерти. - Это мероприятие планировалось на 11 апреля 1945 года, на пять часов вечера. Но в три часа дня мы подняли восстание, знаком к началу которого послужил взрыв гранаты. Заключенные бросились к колючей проволоке. Чем могли - матрасами, скамейками - стали ее разбивать. В результате ограждение было прорвано в трех местах и узники вырвались на свободу. Тут подоспели американцы и спасли остальных.

«Бороться, пока жив хоть один нацист!»

С тех пор прошло больше 60 лет. Но Леонид Константинович не хочет забывать свое прошлое:

- Мы, бухенвальдцы, после освобождения дали клятву - бороться с фашизмом до тех пор, пока жив хоть один нацист. Бухенвальд нельзя забывать, но нас, живых очевидцев, с каждым годом становится все меньше. На деньги, присланные мне в виде компенсации из Германии, я написал книгу «Страницы из ненаписанного дневника». Но напечатать ее большим тиражом не получается.

Издательства не хотят брать мои воспоминания - говорят, сейчас это уже никому не интересно...

[michael smolyak]

Нападение на еврейку во Франции: девушке обрезали волосы и нарисовали на груди свастику

время публикации: 00:59
последнее обновление: 11:49

(IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/107612_20070427091208.jpg)

Молодая еврейка, проживающая в Марселе, подверглась в четверг жестокому нападению антисемитов. Когда девушка шла к поезду на станции метро, ее остановили двое неизвестных "мусульманской внешности", содрали с ее шею цепочку с шестиконечной звездой, разорвали на ней майку, нарисовали на груди свастику и скрылись.

"Это случилось, когда я пришла на станцию метро "Ля-Роз" в Марселе, – рассказала девушка сотрудникам местной полиции. – Двое молодых людей, которые показались мне выходцами из стран Магриба, начали меня оскорблять и дразнить, когда увидели, что у меня на шее цепочка со звездой Давида".

Девушка, проживающая в трущобном районе города, попыталась проигнорировать нападки. "После того, как я им не ответила, они подошли и набросились на меня, порвали мою футболку и нарисовали мне на груди нацистскую свастику. После этого они отрезали прядь моих волос".

Полиция Марселя пока не вышла на след преступников, однако в связи с особой чувствительностью дела, было принято решение возложить расследование на семерых сотрудников полиции. Прокуратура соберется на срочное заседание по вопросу о всплеске антисемитизма во Франции. Завтра утром местные власти примут окончательное решение по этому вопросу. Помощь девушке и ее семье оказывает Еврейское агентство.

news.co.il

[michael smolyak]

Паспорт нацистского убийцы Эйхмана стал музейным экспонатом

(IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/114078_20070530070813.jpg) (IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/114077_20070530070813.jpg) (IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/114079_20070530070813.jpg) (IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/114080_20070530070813.jpg)

В Музее Холокоста в Буэнос-Айресе появился новый экспонат: паспорт, выданный в Италии Международным Красным Крестом на имя Рикардо Клемента в 1948-м году. Под этим именем скрывался один из самых кровавых палачей германского фашистского режима Адольф Эйхман.

В 1950-м году по этому паспорту Эйхман выехал из Европы в Аргентину. В 1960-м он был похищен агентами израильской разведки "Мосад" и предстал перед судом в Иерусалиме.

15 декабря 1961 года председатель иерусалимского окружного суда Биньямин Галеви огласил приговор нацистскому палачу Адольфу Эйхману: смертная казнь через повешение, срок исполнения – полгода. В ночь на 1 июня 1962 года приговор был приведен в исполнение. Труп убийцы многих тысяч евреев был сожжен, пепел развеян над морем, за границами территориальных вод Израиля.

Паспорт на имя Рикардо Клемента был найден в судебном архиве Буэнос-Айреса. Сотрудница Фонда памяти жертв Холокоста Сьюзи Рохвергер рассказала вчера на пресс-конференции, что ее бросило в дрожь, когда она впервые увидела этот документ, которым для своего спасения воспользовался убийца тысяч женщин, детей и стариков. Она продемонстрировала паспорт журналистам, удерживая его руками в белых перчатках из латекса.

По словам федерального судьи Мария Сервини де Кубрия, обнаружившего в архивах паспорт Эйхмана, этот документ был передан правоохранительным органам в 1960-м году супругой, заявившей, что ее муж "Рикардо Клемент" был похищен неизвестными злоумышленниками.

(IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/large/114081_20070530070814.jpg) (IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/large/114082_20070530070814.jpg) (IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/large/114083_20070530070814.jpg) (IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/large/114084_20070530070814.jpg)

По сообщениям AP, The Jerusalem Post и архивам NEWSru.co.il

[michael smolyak]

"Маарив": Вход на территорию концентрационных лагерей в Германии станет платным

Германия взвешивает возможность введения платы за вход на территорию бывших концентрационных лагерей, чтобы финансировать содержание мемориалов и учебно-воспитательную деятельность, сообщает "Тimes".

Президент международной комиссии мемориала Дахау, Питер Диц де Люс, утверждает, что невозможно избежать этого шага. По его словам, бывший концлагерь Дахау, где расположен музей-мемориал, без дополнительного финансирования не способен предоставить достаточное число экскурсоводов и, таким образом, не в состоянии выполнить возложенную на него воспитательную задачу.

Дахау, который расположен севернее Мюнхена, ежегодно посещают 800 тысяч человек. Невзирая на значительное число посетителей, музей может позволить себе держать только одного экскурсовода на полную ставку. "Через пять лет нам грозит разорение", - говорит де Люс.

Дирекция мемориала считает, что без сопровождения гида, который рассказывает об ужасах Холокоста, посещение мемориала теряет всякий смысл. "Мы получаем множество обращений с просьбой об экскурсиях и специальных занятиях, которые мы проводим для школьников и молодежи. От трети до половины запросов мы вынуждены отклонять, поскольку нам не хватает персонала", - сказал Гюнтер Морш, ответственный за работу мемориалов Равенсбрюк, Бранденбург и Заксенхаузен.

В центральном еврейском совете Германии не принимают доводов представителей администрации мемориалов, которые намерены взимать плату за вход на территорию бывших гетто и концлагерей. "Это кладбище. За возможность оплакивать умерших люди не должны платить", - говорит пресс-секретарь еврейского совета Германии.

Бывшие концентрационные лагеря, превращенные в мемориалы, финансируются государством, получая деньги от правительства той земли, на которой находится музейный комплекс. Мемориал Освенцим, который расположен в Польше, получает не только более щедрые субсидии, но и помощь миллиардера Рона Лаудера. Его поддержка позволяет защитить от разрушения деревянные бараки, в которых жили заключенные.

В Германии участие спонсоров в поддержании мемориалов, расположенных на территории бывших концентрационных лагерей, очень незначительно. Большинство немецких бизнесменов желают избежать любой связи своей фирмы с Холокостом. Понадобились десятки лет, чтобы убедить правительство Баварии выделить деньги на сохранение мемориала Дахау. Жители Баварии в течение многих лет сопротивлялись тому, чтобы в их городах стояли путевые указатели на концентрационный лагерь.


"Маарив"

[michael smolyak]

Узник Освенцима и бывший эсэсовец жили по соседству

(IMG:http://newsimg.bbc.co.uk/media/images/44132000/jpg/_44132123_get203bodygates.jpg)
Через эти ворота прошли 250 тыс. узников из 27 стран

Узник Освенцима Натан Гаш и бывший надзиратель концлагеря Заксенхаузен Мартин Хартманн четыре года прожили в соседних комнатах в комфортабельном доме для престарелых в американском штате Аризона.
Когда в санаторий въезжал новый постоялец, Гаш заглянул к нему в комнату, и заметил на стене фотографию соседа в молодости. На нем была эсэсовская форма.

По словам Гаша, ему сделалось неприятно, но он не стал никому сообщать об увиденном.

Спустя четыре года на след Мартина Хартманна вышли сотрудники специального отдела по борьбе с военными преступлениями при министерстве юстиции США.

В августе 88-летний Хартманн был депортирован в Германию без права въезда в Соединенные Штаты. По словам чиновников, он не пытался ничего отрицать и принял случившееся спокойно.

Как выяснилось в ходе расследования, Хартманн, этнический немец, родившийся и живший в Румынии, в 1943 году добровольно вступил в СС и согласился работать лагерным охранником, чтобы избежать отправки на фронт.

Установлено, что и впоследствии, в полной мере узнав, что творилось в Заксенхаузене, он не подавал рапортов с просьбой о переводе в другие части, хотя такая возможность у него была.

Хартманн скрыл свое прошлое в 1955 году, при въезде в США, и в 1961-м, когда получал американское гражданство.

Его жена Эллен говорит, что он, возможно, не знал всей правды о происходившем в концлагере. Однако сотрудники минюста, два года занимавшиеся расследованием прошлого Хартманна, уверены, что такого просто не могло быть.

При нацистском режиме в Заксенхаузене погибло несколько десятков тысяч человек. Узников плохо кормили, заставляли делать непосильную работу, подвергали пыткам и медицинским опытам.

"Мартин Хартманн и другие военнослужащие охранного батальона СС "Мертвая голова" были незаменимой частью жестокой и преступной системы нацистских концлагарей", - заявил начальник отдела минюста Эли Розенбаум в интервью израильской газете "Гаарец".

Обитатели комплекса Leisure World в шоке от случившегося. Но больше всех потрясен Натан Гаш, который до сих пор носит на левой руке сделанную 65 лет назад татуировку с номером.

Выходец из Польши, он до Освенцима побывал и в Заксенхаузене, правда, не в одно время с Хартманном.

"Мы все живем здесь как одна семья, - говорит Гаш. - Но мне его не жалко. Он был одним из них".

Концлагерь Заксенхаузен находился примерно в 30 км к северу от Берлина. Он был открыт летом 1936 года, как раз тогда, когда в столице Третьего рейха проходили Олимпийские игры. За девять лет через него прошли более 250 тыс. узников из 27 стран. Именно в Заксенхаузене погибли сын Сталина Яков Джугашвили и генерал Дмитрий Карбышев.

bbc

[michael smolyak]

Сегодня - 27 января - Международный день памяти жертв Холокоста

(IMG:http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/b/bb/Children_in_the_Holocaust_concentration_camp_liberated_by_Red_Army.jpg/200px-Children_in_the_Holocaust_concentration_camp_liberated_by_Red_Army.jpg)

Зажги со мной свечу памяти.

в память, погибшим в ШОА более 6.000.000 евреев в годы 1939-1945.

(IMG:http://demiart.ru/forum/uploads/post-5341-1190204299.gif) ....(IMG:http://demiart.ru/forum/uploads/post-43589-1190411980.gif)


michael smolyak

[michael smolyak]

31.01.2008 Колючий ветер Освенцима

"Кто забыл историю – переживет ее вновь"

Наш корреспондент Константин Климентьев делится своими впечатлениями от посещения музейного комплекса Аушвиц-Биркенау Экскурсоводы музея Аушвиц-Биркенау рекомендуют посещать комплекс зимой. Говорят, что именно в холоде, снеге, неприветливом и голом пейзаже окрестностей это страшное место выглядит наиболее драматично и производит самое сильное впечатление.

(IMG:http://www.jewishpetersburg.ru/userimages/x_618893ed.jpg)
Юденрампе - платформа, где сгружали евреев с поездов и с порога отправляли в газовые камеры

На маршрутке от Кракова, утром "под завязку" забитой туристами, до музея добираться около полутора часов. Всю дорогу, читая путеводитель, думаешь о том, как в вагонах для скота на "фабрику смерти" везли евреев из Германии, СССР, Румынии, Австрии, Венгрии, Италии, Франции, Бельгии, даже Скандинавии. Везли по нескольку суток без еды и воды. Это невозможно представить, не хватает воображения. Чувство, что "это невозможно", "этого не может быть" и "как люди могли такое сделать" не покидает на протяжении всего времени, проведенного в музее.
Вход в первый лагерь, Аушвиц. Жители городка Освенцим подчеркивают: музей называется именно Аушвиц, не Освенцим, они тем самым как бы говорят – мы не имеем к этому отношения. У входа многолюдно: китайцы, итальянцы, англичане, немцы, французы, евреи, которых можно узнать по кипам, и даже швейцарские гвардейцы Ватикана в цветастых камзолах. Почти нет русскоговорящих посетителей: посещение мемориала не входит в стандартную программу туров по южной Польше.
Вот они, знаменитые ворота "Arbeit maht frei", известные всему миру как один из символов страдания и скорби. От нее начинаются ряды колючей проволоки и двухэтажные бараки из грязно-красного кирпича. Ходить по музею просто, вернее, просто ориентироваться: везде стоят таблички на польском, английском и иногда – иврите. В бывших бараках для заключенных расположились национальные экспозиции: французская, бельгийская, итальянская, польская, посвященные жертвам лагеря, вывезенным именно из этих стран. Каждый посетитель идет к своему национальному бараку. Автор этих строк сначала поспешил к четырнадцатому, надеясь, что "Советская" выставка, закрытая, как утверждают СМИ, по политическим мотивам, уже работает. Но на двери все еще висит табличка, что экспозиция временно закрыта на реконструкцию. Кто-то, также не попавший внутрь, выразил свою обиду, повязав Георгиевские ленточки на фонарь рядом с дверью. Экскурсоводы обещают, что выставку скоро откроют. Сложно сказать, какой барак производит самое сильное впечатление. Мурашки бегут по спине, когда смотришь на фотографии истощенных заключенных на экспозиции "Голод", когда видишь нескончаемые ряды фотокарточек убитых в длинном коридоре барака "Уничтожение". Особенно шокирует экспозиция "Материальные свидетельства уничтожения", где можно увидеть десятки талитов, сотни чемоданов с именами владельцев из разных городов Европы, тысячи зубных щеток, мисок, пар обуви, включая детские сандалики. Они словно наплывают на тебя, наваливаются грузом страданий тех людей, которые ехали сюда со своим добром, чтобы жить, как им обещали фашисты, а не умирать. Пожалуй, самая большая экспозиция посвящена уничтожению евреев в лагере. Она по своему построению напоминает мемориал катастрофы Яд-Вашем: сначала посетителей встречают фотографии мирной жизни в местечках и городах – "Мир, который мы потеряли", потом фашистские документы, касающиеся "финального решения еврейского вопроса", истории гетто, жизни и смерти в лагере Аушвиц, материалы по восстаниям и движению сопротивления. Вся выставка расположена в темных помещениях, а коридоры очень низкие и узкие, давящие. Если на выходе из Яд-Вашема открывается прекрасный вид на Иерусалим, то из еврейской экспозиции стрелочки-указатели ведут тебя прямо в крематорий №1, единственный из пяти, сохранившийся до наших дней. В бункере крематория – газовая камера. На входе плакат буквально умоляет вести себя тихо и уважать память погибших тут людей. В камере вспоминаешь, что последними словами многих людей, погибших именно тут, где ты стоишь, было начало молитвы: "Шма Исраэль", кажется, что эти слова все еще звучат. Три печи в этом ужасающем месте всегда завалены цветами и венками. Сюда постоянно приезжают родственники убитых, что бы почить память, принести букетик или камень, поставить свечу перед входом (внутри почему-то нельзя).
Второй лагерь музейного комплекса – Биркенау, расположенный в поселке Бжезинка, в полутора-двух километрах от Аушвица. Лагеря соединяет бесплатный автобус, но советуют пройтись, подумать, осмыслить. Второй лагерь надвигается на тебя "Воротами смерти" – караульной вышкой СС, также одним из символов Холокоста. Биркенау, построенный для массового уничтожения евреев и военнопленных, прежде всего, поражает размерами. С караульной вышки бараки и их остовы видны, покуда хватает глаз. Вот где понимаешь масштабы жестокости и человеческой трагедии: эта фабрика смерти была рассчитана на 100 тысяч человек. По центру лагеря идет железнодорожное полотно длиной около двух километров. Это – так называемое "Юденрампе". Сюда приезжали составы с евреями со всей Европы. Их сгружали, у них отнимали вещи, а потом происходила "селекция" – годных к работе оставляли в лагере, остальных – женщин, стариков, детей или тех, кто казался эсесовцам слабым, сразу же отправляли в газовые камеры и крематории. Историки пишут, что таких было, как правило, около 80%. Когда идешь вдоль полотна, почему-то налетает жуткий, колючий, пронизывающий ветер; экскурсоводы говорят, что зимой так всегда, и это всегда держит посетителей в напряжении. В конце полотна видишь памятник жертвам лагеря, но еще ужаснее мемориал, оставленный самими фашистами – развалины двух взорванных солдатами СС крематориев, в которые сжигали до пяти тысяч евреев ежедневно.
Почти в самом конце Биркенау – пруд, куда сбрасывали пепел из печей и от костров. Он покрыт льдом и чистейшим снегом. Вокруг так тихо, спокойно и умиротворенно – сложно поверить, что тут произошло одно из самых страшных преступлений человечества, что в Аушвице-Биркенау были уничтожены свыше 1 миллиона 200 тысяч ни в чем не повинных людей. Но, стоя у пруда, вспоминаешь слова, написанные у входа в барак с еврейской экспозицией "Кто забыл историю – переживет ее вновь".

[michael smolyak]

Профессора вышвырнули из бельгийского кафе со словами: "Мы не прислуживаем евреям!"
11.02 15:07

В Бельгии официант выгнал из кафе американского профессора. Поводом для этого стала кипа, которую работник общепита разглядел под шляпой посетителя. В спину профессору неслись крики: "Пошел вон! Мы не прислуживаем евреям!"

В интервью еврейскому журналу Joods Actueel, выходящему в Антверпене, Марсель Кальман рассказал: когда он хотел подать жалобу в полицию, стражи порядка сделали вид, что они его не понимают.

В полицейском участке вначале ему сказали, что он должен написать жалобу по-фламандски, а не по-английски. Затем ему заявили, что произошедшее нельзя расценивать как проявление антисемитизма, пишет Европейское еврейское информационное агентство (EJP).

Владелец ресторана в интервью журналу Joods Actueel признал, что Кальмана, действительно выгнали из его заведения. Но, по его словам, к резким действия официанта побудила не кипа на голове посетителя, а "странное поведение" профессора. "Впрочем, я готов принести публичное извинение господину", – заключил хозяин кафе.

Профессор Мишель Кальман, родившийся в Освенциме за три дня освобождения концентрационного лагеря, клянется, что он не оставит без ответа, нанесенное ему оскорбление. Он обещает подать жалобу также на действия полицейских, отказавшихся принимать его заявление.

Как отмечает сайт "Гаарец", еврейская община Бельгии сегодня насчитывает 40.000 человек, большинство из которых живут в Антверпене и Брюсселе.

Согласно данным EJ, в прошлом году проявления антисемитизма были зарегистрированы в большинстве европейских держав, в том числе в Германии, Австрии и скандинавских странах.

newsru.co.il

[michael smolyak]

Литовцы, у дедов и отцов которых на руках кровь безвинно убитых евреев, ещё осмеливаются на такое... Лучше бы навели у себя в стране порядок, да присмирили бы новых неонацистов... M.S.

"Яд-Вашем" протестует против обвинения Ицхака Арада в убийстве литовских полицаев

время публикации: 27 февраля 2008 г., 23:12
последнее обновление: 00:28

(IMG:http://www.newsru.co.il/pict/id/171266_20080227231713.jpg)

Администрация музея Катастрофы европейского еврейства "Яд-Вашем" вручила министру иностранных дел Литвы Петрасу Вайтекунасу письмо с выражением официального протеста по поводу возбуждения литовскими властями уголовного дела против известного историка и исследователя Холокоста Ицхака Арада, бывшего директора музея "Яд-Вашем".

В прошлом году Литва объявила Арада в розыск в связи с тем, что в своих мемориалах историк рассказывал о том, что лично убивал сотрудничающих с нацистами литовцев, уничтожавших евреев на территории этой страны. Генеральный прокурор Литвы подал иск в израильский суд с требованием расследовать деятельность 81-летнего Ицхака Арада в рядах сопротивления во время Второй мировой войны.

В письме нынешний глава музея Авнер Шалев называет действия Литвы "ревизионизмом и искажением истории", подчеркивая, что нельзя сравнивать действия партизан с преступлениями нацистов и их приспешников. "В Литве имеет место деструктивный исторический ревизионизм, подвергаются сомнению легитимные и героические военные действия партизан с целью распространения необоснованных взглядов и искажения исторических истин", – гласит врученный главе литовского МИД документ.

"Несомненно, что уголовное преследование участия доктора Арада в партизанской деятельности эквивалентно призыву расследовать все действия партизан, – сказано в письме далее. – Любая попытка приравнять партизанскую борьбу к незаконной деятельности, любая попытка назвать борцов сопротивления преступниками – это опасное искажение событий, произошедших в Литве во время Второй мировой войны".

Отметим, что Катастрофа в Литве уникальна тем, что большинство евреев этой страны были убиты не нацистами, а местным населением. Литовские полицаи начали убивать евреев сразу после того, как в 1941 году Литву оставили советские войска, даже до прихода немцев. До войны в Литве проживали 220 тысяч евреев, и после войны их остались всего несколько тысяч. В Литве во время Катастрофы погибло больше в процентном отношении евреев, чем в любой другой стране.

news

[Ирена]

(IMG:http://stat.livejournal.com/img/userinfo.gif) black-mile

Прикреплённые файлы

 0d90f150bf381bcfa8.jpg ( 159.65 килобайт ) Кол-во скачиваний: 2

 

[Ирена]

Ромм "Обыкновенный фашизм"

[Ирена]

Павел Полян. Недостающее звено в предыстории Холокоста
Размышления над перепиской ценой в два миллиона жизней

Павел Маркович Полян (р. 1952) - географ, историк и (под псевдонимом Нерлер) литератор. Сотрудник Института географии РАН, член Союза писателей Москвы, председатель Мандельштамовского общества.

В Российском государственном архиве социально-политической истории (бывшем Партархиве СССР) хранится поразительный документ. Это письмо начальника Переселенческого управления при СНК СССР Евгения Чекменева председателю Совета народных комиссаров Вячеславу Молотову от 9 февраля 1940 года.

Вот его полный текст:

Вх. 3440

СССР

Переселенческое управление при Союзе ССР

9 февраля 1940 г.

№ 01471с

г. Москва, Красная площадь, 3

Телеграфно - Москва Переселенческая

Телефон К 0 95-03

Председателю Совета Народных Комиссаров

т. Молотову В.М.

Переселенческим управлением при СНК СССР получены два письма от Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР - конкретно в Биробиджан и Западную Украину.

По соглашению Правительства СССР с Германией об эвакуации населения, на территорию СССР, эвакуируются лишь украинцы, белорусы, русины и русские.

Считаем, что предложения указанных переселенческих бюро не могут быть приняты.

Прошу указаний.

Приложение: на 6-ти листах.

Начальник Переселенческого Управления при СНК СССР Чекменев

Первым этот документ обнаружил и процитировал российский историк Геннадий Костырченко в своей книге “Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм”. В контексте его собственного исследования он играл лишь второстепенную роль, и введение его в научный оборот прошло поначалу почти незамеченным для историографии Холокоста.

Вместе с тем уже одни имена немецких отправителей письма - будь они в письме названы - заставили бы вздрогнуть. Если полагать, что письма из “Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР” были подписаны их руководителями, а поступили они к Чекменеву примерно за неделю до отправки им письма Молотову, то отправителями должны были бы быть не кто иные, как Адольф Эйхман от Берлинского бюро, а от Венского - Франц Йозеф Хубер. Последний сменил Франца Вальтера Шталеккера - будущего обер-палачa евреев Прибалтики - на посту инспектора полиции безопасности и СД в Вене и осуществлял общее руководство целым рядом организаций, в том числе и переселенческим бюро. Реальным жe руководителем после отъезда Эйхмана в Берлин стал его бывший заместитель штурмбанфюрер СС Алоиз Бруннер (Alois Brunner), в январе 1941 года назначенный на эту должность и официально. Но надо всеми ними стоял руководитель РСХА и протектор Богемии и Моравии Райнхард Гейдрих.

А вот имя их московского корреспондента - Евгения Михайловича Чекменева - мало что говорит даже искушенному российскому историку. Он родился в 1905 году и умер 21 апреля 1963-го. С 1927 года в партии, закончил Московскую академию социалистического земледелия и Институт красной профессуры, с 1938 года - на ответственных номенклатурных должностях. С июня 1939-го по апрель 1941 года Чекменев руководил переселенческим движением: он был начальником и председателем коллегии Переселенческого комитета (впоследствии Переселенческого управления) при СНК СССР. С апреля 1941 года заместитель наркома земледелия СССР, а с 1948-го - начальник Главного управления полезащитного лесоразведения и, по всей видимости, заместитель министра совхозов СССР. Позднее - заместитель председателя Госплана СССР, а с 1961 года заместитель председателя Комитета заготовок.

Переселенческое управление, в которое поступил запрос из Берлина и Вены, действительно, было наиболее корректным адресатом для Эйхмана и его коллег. То было ведомство, отвечавшее в СССР за планирование и организацию плановых государственных переселений, осуществлявшихся, в основном, на добровольной основе. Этим оно отличалось от Главного управления лагерей НКВД (ГУЛАГ), отвечавшего за насильственные переселения (депортации) осужденных и заключенных, и Отдела спецпоселений НКВД, отвечавшего за депортации административно-репрессированных. Впрочем, если бы немецкие коллеги написали в НКВД, Лаврентию Берии, они бы тоже не промахнулись.

К сожалению, ни “Приложения на 6-ти листах” (а это, скорее всего, оригиналы писем из Германии вместе с их переводами), ни других примыкающих материалов - ни в российских, ни в немецких архивах - обнаружить пока не удалось.

Однако существо отсутствующих немецких писем передано Чекменевым ясно и четко: Гитлер предлагает Сталину забрать себе всех евреев, оказавшихся к этому моменту на территории “третьего рейха”. Но оно содержит не только вопрос, но и столь же лаконичный ответ на этот вопрос: благодарим за лестное предложение, но забрать ваших евреев, извините, не можем!

Но для того, чтобы лучше понять как вопрос, так и ответ, попробуем взглянуть на письма из Берлина и Вены как минимум с трех разных точек зрения - из перспектив отправителя, адресата и их взаимоотношений на тот момент, когда письма задумывались и писались.

Из перспективы отправителя

Итак, не названными в послании Чекменева авторами писем из Вены и Берлина являлись, по служебному соответствию, только Алоиз Бруннер (или Франц Йозеф Хубер) и Адольф Эйхман. Из последующего, однако, станет ясно, что главным мотором всей интриги был, скорее всего, Эйхман.

C 1 октября 1934 года он служил в Главном управлении СД, референтом в реферате II 112 (Referat Juden). В этом еврейском (точнее, антиеврейском) реферате он занимался вопросами форсирования еврейской эмиграции из Германии, изучал иврит и идиш, знакомился с сионистскими лидерами. В 1938 году, вскоре после мартовского аншлюса Австрии, его переводят референтом того же антиеврейского реферата II 112 в Вену, в Управление руководителя СД в региональном управлении СС “Дунай”, начальником которого был инспектор полиции безопасности и СД штандартенфюрер СС Франц Вальтер Шталеккер.

Еврейская эмиграция из Вены сталкивалась в это время с непредвиденными трудностями бюрократического порядка: евреи, в эмиграции которых государство было так заинтересовано, неделями были вынуждены простаивать в очередях. Одной из причин тому было первоочередное оформление документов состоятельных и платежеспособных евреев, привлекавших для этого немецких адвокатов с хорошими связями и плативших им за это хорошие деньги, что, конечно же, было недоступно беднякам. Социально (а не только национально) чувствительный Эйхман вступился за еврейских бедняков и восстановил, насколько возможно, “справедливость” в очереди на вышвыривание с родины. Оформление необходимых бумаг стоило около 1000 рейхсмарок и занимало от двух до трех месяцев.

Распоряжением рейхскомиссара по воссоединению Австрии с “третьим рейхом” гауляйтера Иосифа Бюркеля (Josef Bürckel) от 20 августа 1938 года в Вене был создан Центр по [осуществлению] еврейской эмиграции (Zentralstelle für jüdische Auswanderung) - специальный орган в составе имперского Министерства внутренних дел, призванный всесторонне регулировать (в смысле торопить и ускорять) эмиграцию австрийских евреев и уполномоченный выдавать им разрешения на выезд. В компетенцию Центра, располагавшегося во вполне символическом месте - бывшем дворце Ротшильда на Prinz-Eugen-Str., 22, входило создание всех необходимых условий для эмиграции, включая переговоры со странами-реципиентами, обеспечение эмигрантов необходимыми суммами валюты, взаимодействие с туристическими и транспортными агентствами, привлекаемыми к решению технических вопросов эмиграции, наблюдение за еврейскими организациями с точки зрения их отношения к политике эмиграции евреев, издание соответствующих инструкций и постоянное руководство этим процессом. Номинальным руководителем Центра был Шталеккер, а его заместителем и управляющим - унтерштурмфюрер СС Адольф Эйхман, его фактический инициатор, организатор и глава.

Первоначально полномочия Центра ограничивалась только двумя гау (провинциями) - Веной и Нижним Дунаем. Однако к концу 1938 года его компетенции были распространены на всю Австрию (Остмарк). С упрощением валютных трансферов и с привлечением к оформлению необходимых документов Венской еврейской общины время обработки заявлений удалось сократить до восьми дней. В качестве характерного ноу-хау Эйхмана можно отметить принцип самофинансирования Центра: он содержался не на бюджетные средства, а за счет специального эмиграционного сбора, взимавшегося с выезжающих евреев. В результате за первые два с половиной месяца своей деятельности Центр выпроводил из Австрии 25 тысяч евреев, а всего за первые полтора года его существования около 150 000 австрийских евреев были вынуждены с его любезной помощью покинуть страну. Организации, аналогичные венскому Центру, были созданы также в Праге и Остраве.

В начале ноября 1938 года, то есть всего за несколько дней до Хрустальной ночи, Эйхман направил в Берлин штурмбанфюреру СС Эриху Эрлингеру (Ehrlinger) отчет о деятельности Центра, в котором, в частности, напоминал о высказанной им еще в начале 1938 года инициативе организовать аналогичный орган во всеимперском масштабе. События 9 ноября добавили много нового в антиеврейскую проблематику, так что решение Гейдриха созвать в субботу, 12 ноября, совещание в РСХА, посвященное выработке стратегии рейха в еврейском вопросе, не выглядит удивительным. На этом совещании Герман Геринг, от имени Гитлера, подчеркивал перспективы плана “Мадагаскар”, а Эйхман доложил о своем венском опыте и о целесообразности открытия в Берлине центра, аналогичного венскому.

Несмотря на погромные настроения Хрустальной ночи, “окончательное решение еврейского вопроса” в то время мыслилось тогда явно в категориях эмиграции, а не ликвидации. В своеобразном эмиграционном раже Эйхман договорился даже до того, что в середине февраля 1939 года, ссылаясь на более чем двукратный спад динамики заявлений на эмиграцию, предложил освободить из Дахау и Бухенвальда всех австрийских евреев, заключенных туда после 9 ноября 1938 года, и отправить их куда подальше за границу. Это предложение, однако, не встретило понимания в СС: Генрих Мюллер отверг его достаточно категорично.

Несмотря на противостояние еврейской иммиграции из рейха со стороны стран-реципиентов, показатели эмиграции и в начале 1939 года были достаточно высокими. Достигнуто это было отчасти благодаря поездкам за рубеж руководителей Венской еврейской общины и Палестинского бюро (последнее добивалось тогда для Австрии половинной квоты на легальный въезд в Палестину), увеличению чилса так называемых “китайских транспортов” и мероприятиям по профессиональной переподготовке эмигрантов. “Китайские транспорты” служили, насколько можно судить, лишь отчасти для переселения в Шанхай, но главным образом - для нелегальной иммиграции в Палестину.

Но прошло еще некоторое время, пока пропагандируемый Эйхманом орган был действительно организован Гейдрихом в Берлине. Это произошло на следующий день после того, как Гитлер произнес в Рейхстаге 30 января 1939 года свои язвительные слова о поведении демократических стран, проливающих слезы о судьбе несчастных немецких евреев и одновременно отказывающих им во въездных документах. Еще через восемь дней с похожими заявлениями выступил и Альфред Розенберг, чьей шокированной аудиторией были дипломатический корпус и иностранные журналисты: он потребовал от Англии, Франции и Голландии создания еврейского резервата на 15 миллионов человек где-нибудь на Мадагаскаре, в Гайане или на Аляске.

Новая организация получила название “Имперский центр по еврейской эмиграции” (Reichszentrale für Jüdische Auswanderung). Получив назначение возглавить его с 1 октября 1939 года, Эйхман покидает Вену и возвращается в Берлин. Здесь, наряду с хлопотами об эмиграции, он приступает и к планированию принудительного переселения евреев в только что - 12 октября - созданное “генерал-губернаторство для оккупированных польских областей”, а также внутри него и если понадобится, то и из него. А 21 декабря 1939 года Гейдрих назначил Эйхмана главой спецреферата IV D 4 (Referat Auswanderung und Räumung) в РСХА, призванного координировать все переселения евреев и поляков на оккупированной польской территории. В результате Эйхман стал поистине ключевой фигурой не только в выработке концепции, но и в реализации всех программ и проектов по “решению еврейского вопроса”.

Их венцом станет, в конечном счете, организация транзитных лагерей в западноевропейских странах и широкой сети гетто при железнодорожных узлах в оккупированных областях на Востоке, сосредоточение в них миллионов евреев - с последующей их депортацией в концлагеря и лагеря уничтожения. Как практику, ему еще многое предстоит обдумать, освоить и усовершенствовать. К познаниям в области иудаики и гебраистики придется присовокупить и сведения из химии и физиологии человека, помогающие найти правильное решение при ответе на такой, например, нелегкий вопрос: какой из выпускаемых промышленностью удушающих газов эффективнее и рентабельнее при ликвидации соответствующих порций людского материала. И глубоко заблуждаются те, кто считает его клерком, кабинетной крысой в нарукавниках: командировки в гетто и концлагеря доказывают обратное.

Первой акцией Эйхмана в Берлине стала так называемая операция “Ниско”. После оккупации Польши в сентябре 1939 года в немецких руках оказалось почти вчетверо больше евреев, чем их было в Германии до прихода нацистов к власти, - около двух миллионов человек Около полумиллиона из них проживали на землях, инкорпорированных непосредственно в рейх (два новоиспеченных райхсгау – Данциг-Западная Пруссия и Вартеланд, вобравший в себя Позен и восточную часть Верхней Силезии). Депортации и освобождение их от еврейского населения казались само собой разумеющейся и первостепенной задачей. Но возникал вопрос: а куда? Где это тихое, удаленное и не предназначенное для “германизации” место? Где будет возрождена российская черта оседлости для евреев в ее немецком исполнении?

В течение сентября ответ на этот вопрос искали внутри будущего генерал-губернаторства: обсуждались идеи “еврейского государства” близ Кракова или “имперского гетто” в Люблине или близ Люблина. Уже в середине сентября 1939 года соответствующие слухи поползли среди еврейского населения бывшей Польши и даже просочились в прессу. В самом конце сентября Гитлер несколько раз высказывался о желании переселить все еврейство, в том числе и немецкое, куда-нибудь в Польшу, между Вислой и Бугом.

Так что ничего удивительного не было в том, что Эйхман и Шталеккер, по указанию начальника гестапо Мюллера от 6 октября 1939 года о депортации евреев из Вены, Катовице и Остравы, 12 октября выехали на трехдневную рекогносцировку в зону, в то время еще временно контролируемую Красной армией, и остановили свой выбор на пространстве площадью 20 тысяч квадратных километров между Вислой, Бугом и Саном со столицей в Люблине.

В эту резервацию, по их мнению, должны были свозить всех евреев со всей Европы, но в первую очередь из Германии, Австрии, бывшей Чехословакии и Польши. Тем самым она мыслилась как важнейшая составная часть стратегического плана по радикальной этноструктурной перестройке Восточной Европы в ходе ее германизации. 7 октября 1939 года фюрер назначил Гиммлера рейхскомиссаром по укреплению германской народности: в этом качестве он должен был курировать и вопросы депортаций поляков из районов, намеченных для сплошной аризации (например, из Данцига и Вартегау). Поляков же предполагалось частично переселить в районы, освобождаемые от евреев, так что связь всех этих усилий с тем, что неподалеку делал Эйхман, была самая прямая.

Собственно депортации евреев начались без какой-бы то ни было раскачки - 9 октября 1939 года был отдан приказ о депортации из Остравы-Моравской и Катовице, а 10 октября - из Вены. Евреев заставляли подписывать заявления об их якобы добровольном переезде в “лагерь для переобучения”. Станциями их отправления были Вена, Острава-Моравска и Катовице, а также Прага и Сосновице, а прибытия - главный лагерь Ниско на реке Сан, а также промежуточный лагерь в деревне Заречье на противоположном его берегу. Оба лагеря были совсем недалеко от советской границы, и некоторым евреям удавалось даже бежать в СССР.

Первый эшелон с 875 евреями был собран 17 октября и отправлен из Остравы 16 октября 1939 года, по пути, 20 октября, он подобрал часть евреев в Катовице и в тот же день прибыл в Ниско. Всего с 17-18 по 29 октября в Ниско пришло шесть эшелонов, в которых находилось 4-5 тысяч человек.

С собой разрешалось брать до 50 килограммов багажа, помещающегося в сетке вагона над занятым местом. Приборы и инструменты можно было сдать в багаж. Разрешалось иметь два теплых костюма, зимнее пальто, плащ, две пары сапог, две пары нижнего белья, платки, носки, рабочий костюм, спиртовку, керосинку, столовый прибор, ножик, ножницы, карманный фонарик с запасной батарейкой, подсвечник, спички, нитки, иголки, тальк, рюкзак, термос, еду. Денег - не более 200 рейхсмарок. Освобождение от переселения было возможно либо по причине болезни (официально засвидетельствованной), либо при наличии документов, подтверждающих эмиграцию в другую страну.

Казалось, у резервата Ниско-на-Сане было большое будущее. Между тем уже 27 октября депортации были прекращены, главным образом из-за протеста только что назначенного на должность генерал-губернатора Ханса Франка, желавшего всю свою вотчину видеть и сделать “юденфрай”. При этом сам лагерь в Ниско был закрыт только в июне 1940 года, когда все его обитатели были возвращены в города, откуда их привезли.

Так что же, ведомственная власть, пусть и СС, проиграла власти территориальной? Едва ли - что бы ни говорил себе Франк. Скорее тут конфликтующими сторонами были две внутриведомственные силы или, еще точнее, два взаимодополняющих, но вместе с тем и конкурирующих друг с другом “проекта” “третьего рейха” - еврейская эмиграция и немецкая иммиграция.

Их интересы столкнулись впрямую: первые корабли из Риги и Ревеля (Таллина) прибыли в Данциг практически в те же самые дни, что и первые венские евреи в Ниско, - во второй половине второй декады октября. Всего из Прибалтики и Волыни планировалось переселить в Вартегау около 200 тысяч фольксдойче, но само Вартегау, соответственно, предстояло перед этим ускоренно освободить от евреев и поляков. Первоначально речь шла о необходимости переселить оттуда до конца 1940 года 80-90 тысяч евреев и поляков, а потом еще около 160 тысяч одних только поляков.

Но сил на все не хватало, и приоритет был отдан именно задаче иммиграции, подталкиваемой и еще одним фактором: уже в конце октября СССР ввел свои войска в прибалтийские страны, и Германия, как никто другой, твердо знала, что за этим последует аннексия.

Дополнительным серьезным фактором стала и новая идея фикс обретения еврейского резервата - так называемый план “Мадагаскар”. Сам по себе этот экзотический остров как место возможного еврейского заселения впервые возник еще в начале века, в сугубо еврейско-сионистских кругах. Первой страной, поднявшей вопрос об эмиграции сюда еврейского населения, стала, однако, не Германия, а Польша, в 1937 году даже посылавшая на остров специальную польско-еврейскую комиссию. Сами евреи отнеслись к этой идее саркастически, французы - крайне сдержанно, а мадагаскарцы - горячо протестовали против нее.

Но сама идея не забылась, и в 1938-1939 годах, особенно после провала конференции в Эвиане, ее подняли на щит нацисты. План “Мадагаскар” представлялся им наименее болезненным средством по обезъевреиванию Европы, причем в качестве возможной “альтернативы” французскому Мадагаскару дебатировалась еще британская Гвиана и бывшая германская Юго-Западная Африка. В декабре 1939 года министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп изложил Папе Римскому мирный план, предусматривавший среди прочего и эмиграцию немецких евреев: в качестве стран иммиграции в этом плане рассматривались Палестина, Эфиопия и все тот же Мадагаскар. Котировки Мадагаскара подскочили особенно высоко после поражения, нанесенного Германией Франции: победитель потребовал себе мандат на управление островом. В начале июня 1940 года начальник еврейского отдела в Auswärtiges Amt Франц Радемахер представил план, согласно которому 25 тысяч французов покинут тропический остров, Германия организует на нем военно-морскую и военно-воздушную базы, а на неоккупированную часть Мадагаскара завезут 4-5 миллионов евреев, которые будут заниматься сельскохозяйственной деятельностью под надзором назначаемого Гиммлером полицай-губернатора.

Впрочем, по мнению Арно Люстигера, и “Мадагаскар” являлся уже вполне людоедским проектом: этот “райский остров” в климатическом отношении мало напоминал рай для европейских евреев, и по-настоящему акклиматизироваться там они, скорее всего, не смогли бы. От этого плана всерьез отказались только в начале осени 1940 года, когда Гитлер принял решение о нападении на СССР.

Таким образом, письма Эйхмана и Шталеккера Чекменеву документируют доселе совершенно неизвестный проект “решения еврейского вопроса” - посредством эмиграции, эвакуации или депортации (как ее ни называй) немецко-австрийского, чешского и польского еврейства в СССР. Если датировать зарождение и обсуждение идеи декабрем 1939-го - январем 1940 года, а посылку писем (по всей видимости, по дипломатической почте) - концом января 1940-го, то русский проект Эйхмана (назовем его условно проект “Биробиджан”) ложится прямо между эпицентрами двух других крупных депортационных проектов - эксперимента “Ниско” и плана “Мадагаскар”.

Есть основания полагать, что, как и в случае с Ниско, это была если не импровизация, то уж чисто ведомственная инициатива РСХА. Если это было иначе, то и генерал-губернатор Ханс Франк был бы в курсе столь многообещающих планов, а он, судя по всему, ничего о такой блестящей депортационной перспективе не знал. Во всяком случае, в своем обобщающем обзоре предстоящих в генерал-губернаторстве кампаний по массовому переселению он ее ни разу прямо не упомянул.

В каждом из трех проектов немцами двигала та или иная конкретная надежда: в проекте “Биробиджан” это была, наверное, надежда на “жидо-большевистский” Интернационал, а также, возможно, расчет на неизбежное разочарование советской стороны результатами вербовки на переезд в СССР среди беженцев из числа украинцев и белорусов в генерал-губернаторстве.

Впрочем, в конце лета и в самом начале осени 1940 года несколько десятков или сотен венских евреев все-таки проследовали через Биробиджан. Это были те счастливчики, кто сумел получить через “Интурист” транзитную советскую визу и был доставлен транссибирским экспрессом в Маньчжоу-Го для дальнейшего следования в Японию, Шанхай или на Филиппины. Согласно данным профессора Хо Хина из Нанкинского университета, этот железнодорожный коридор открылся не ранее 11 июня 1940 года (после того как доставка морским путем стала невозможной) и закрылся не позднее 7 декабря 1941-го.

Следующий “краткосрочный проект” еврейской депортации был сформулирован, скорее всего, на совещании у Эйхмана в Берлине, состоявшемся 17 декабря 1940 года. Для освобождения места для фольксдойче, ожидавшихся из Бессарабии, Буковины, Добруджи и Литвы, к выселению в генерал-губернаторство было намечено не менее 831 тысячи поляков и евреев, плюс еще 200 тысяч человек - в интересах устройства армейских полигонов. Фактические депортации начались в конце января, охватили 25 тысяч человек, в том числе 9 тысяч евреев, а 15 марта 1941 года - в который уже раз! - были прекращены: подготовка к нападению на СССР и чисто военные приоритеты сделали и эти планы неосуществленными.

Победа над СССР и оккупация большей части его европейской территории открывала перед стратегами антисемитизма совершенно новые и еще более заманчивые перспективы “окончательного решения еврейского вопроса”. Европейских евреев было бы достаточно депортировать на Крайний Север или в Сибирь, где они, скорее всего, и сами бесследно исчезли бы.

Но провал блицкрига развеял и эту задумку фюрера, так и не получившую основательного развития. Но нельзя не вспомнить и того, что в конце 1941 года целая серия эшелонов доставила немецких евреев из Берлина, Кёльна и Гамбурга в Ригу и Минск, где все они вскоре - или же с некоторой отсрочкой - были уничтожены.



Из перспективы адресата

Согласно сталинскому определению, тот, и только тот, народ заслуживает обозначения нации, который располагает собственной, национальной, территорией и государственностью. С этой точки зрения евреи, определенно (в глазах и Сталина) являясь нацией, решительно не подпадали под его дефиницию: выход из теоретического тупика мог быть найден только в создании еврейской государственности, и лучше всего - в пределах СССР. Это позволило бы одновременно решить еще две важные задачи - внутриполитическую и международную: во-первых, разгрузить ареал расселения еврейской бедноты в СССР, навязанный ему чертой оседлости царской России и явно аграрно-перенаселенный, а во-вторых - перехватить у сионистского проекта и международную еврейскую иммиграцию, а с нею и приличный капитал. Потенциал внутренней миграции оценивался в сотни тысяч человек, а международной иммиграции - в десятки тысяч.

Отсюда - обилие альтернативных проектов аграрного переселения евреев, обсуждавшихся в СССР уже в 1920-е годы. Первые два проекта выдвинула еврейская секция РКП(б) во главе с Абрамом Брагиным: это создание Еврейской республики или в Белоруссии, или на территории Северного Крыма, степной полосы Украины и Черноморского побережья (вплоть до границ Абхазии). Позднее этот проект ужался до организации еврейской республики в одном только Северном Крыму и расселения там примерно 280 тысяч евреев.

Проблемой создания национальной государственности евреев специально занимались Госкомитет по земельному устройству еврейских трудящихся при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР (КомЗЕТ), который возглавлял Петр Смидович, и Общественный комитет по земельному устройству еврейских трудящихся (ОЗЕТ) во главе с Юрием Лариным (Михаил (Михоэл) Лурье). На Западе в лице “Агро-Джойнта” объявился богатый спонсор, обещавший в октябре 1922 года, что вместе с другими благотворителями выделит на это 1240 тысяч долларов. Сверху идее благоволили Лев Троцкий, Лев Каменев, Николай Бухарин, Георгий Чичерин, Михаил Калинин и председатель Всеукраинского ЦИКа Григорий Петровский. Среди ее противников - нарком земледелия РСФСР Александр Смирнов, нарком юстиции Украины Николай Скрыпник и секретарь ЦК КПУ Эммануил Квиринг. Считается, что позиция самого Сталина была нейтрально-доброжелательной.

И тем не менее КомЗЕТ принял решение о заселении свободных площадей в районе уже существовавших еврейских колоний на юге Украины и Северного Крыма. 11 февраля 1926 года была создана комиссия под председательством Михаила Калинина, по представлению которой Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, гласившее: “Держать курс на возможность организации автономной еврейской единицы при благоприятных результатах переселения”. На проходившем в ноябре того же года съезде ОЗЕТ Калинин приветствовал идею автономии “...в рамках большой задачи сохранения еврейской национальности”, для решения которой, по его словам, необходимо было “...превратить значительную часть еврейского населения в оседлое крестьянское, земледельческое, компактное население, измеряемое, по крайней мере, сотнями тысяч”. Это заявление, по аналогии с известной “Декларацией Бальфура”, окрестили “Декларацией Калинина”.

В 1922-1936 годах в Северном Крыму и на Украине было создано пять еврейских национальных районов, 213 еврейских колхозов с 11 тысячами хозяйств и более 40 еврейских сельхозпоселений. Численность евреев в Крыму неизменно росла и достигла к 1939 году 65 тысяч человек: на них приходилось 8% городского и 3% сельского населения Крыма. В то же время привилегии евреев в землеустройстве, их поддержка из-за границы сельхозтехникой, семенами и породистым скотом вызывали зависть и массовый антисемитизм у славянских соседей, в не меньшей степени страдавших от малоземелья. В результате идея еврейской государственности в Тавриде была встречена в штыки и не прошла.

В годы войны еврейское население Крыма исчезло с лица земли: немцы истребили здесь не менее 67 тысяч евреев и крымчаков (караимов не трогали). В 1944-1946 годах по инициативе Еврейского антифашистского комитета вновь рассматривался “Крымский вариант” еврейской государственности - и с тем же успехом. Идею поддержал Молотов, но на этот раз резким ее противником оказался Сталин.

Наиболее удавшийся (или, по крайней мере, не полностью провалившийся) проект - дальневосточный: переселение еврейских аграриев на четыре с половиной миллиона гектаров плодородных и незаселенных земель в районе рек Бира и Биджан в левобережье Амура, закрепленных за КомЗЕТом еще в 1927 году. Намечалось переселить туда 60 тысяч человек до конца первой пятилетки и еще 150 тысяч - к концу второй. К 1938 году общая численность еврейского населения в области должна была достигнуть 300 тысяч чел.

Но за первые два года (считая от 1928-го) туда не переселилось и двух тысяч евреев. Не помогли ни принудительная демобилизация евреев-красноармейцев, ни рекламные кампании за рубежом, ни даже провозглашение в этом районе Еврейской национальной автономии. За 1928-1933 годы сюда переселилось около 20 тысяч советских евреев и полторы тысячи евреев из Литвы, но при этом более 11,5 тысячи (или почти три пятых) переселенцев успели покинуть “Красный Сион” в Приамурье. Вместо 60 тысяч евреев в Биробиджане к концу пятилетки насчитывалось всего 8 тысяч. И хотя в 1927 году там была конституирована существующая и поныне Еврейская автономная область, глобальной конкуренции с сионизмом и с его идеей сосредоточения евреев в Палестине Биробиджану и большевизму выдержать не удалось.

Тем не менее председатель правления “Агро-Джойнта” Джеймс Розенберг вел переговоры с Михаилом Калининым по поводу размещения европейских евреев в Биробиджане и обещал им полное субсидирование проекта. Правительство СССР обнародовало планы обустройства в 1935 году четырех тысяч семей советских евреев и тысячи семей евреев-иностранцев. Их переселение, правда, оговаривалось весьма жесткими условиями:

“...Все переселяемые из-за границы принимают советское гражданство до въезда в СССР и обязуются не менее трех лет работать в пределах Еврейской автономной области. Отбор переселяемых ОЗЕТом производится в основном на территории, входившей до Империалистической войны в состав Российской Империи. Переселяющиеся в СССР должны иметь при себе 200 долларов”.

Но в действительности все было еще жестче - квоты на въезд постоянно уменьшались. Так, в 1936-1937 годах было заявлено, что Биробиджан сумеет принять не более 150-200 семей из Польши, Литвы и Румынии - ученых, инженеров и врачей.

К этому времени в СССР вовсю разгорелись тотальная шпиономания и установился Большой террор 1937-1938 годов, одной из первых и главных жертв которого были находящиеся в СССР иностранцы. Репрессии уничтожили многих евреев-иммигрантов, а также сотрудников многих внутрисоюзных и международных организаций, практически занимавшихся переселением евреев в СССР.

В 1938 году деятельность “Агро-Джойнта” в СССР была запрещена, и начиная с 1938 года переселение иностранцев-евреев в Биробиджан стало практически невозможным. СССР не проявил ни малейшего интереса и к международной конференции о глобальной судьбе еврейских беженцев, созванной по инициативе США и прошедшей на французском курорте Эвиан с 5 по 16 июля 1938 года.

Вместе с тем именно в эти годы - и всячески подчеркивая при этом свой интернациональный долг - СССР принял тысячи испанских беженцев. Интернациональные чувства по отношению к противникам и жертвам национал-социалистического террора в самой Германии ограничивались лишь немногими коммунистами и их семьями, а также некоторыми знаменитостями, вроде чемпиона мира по шахматам Эманнуила Ласкера.

Тем не менее именно СССР оказался практически единственной страной, принявшей у себя значительное количество еврейских беженцев из западной Польши, оккупированной немцами в сентябре 1939 года.



Из совместной перспективы отправителя и адресата

После столь успешного военного раздела Польши успехи германо-советского взаимодействия продолжились и в других областях, в частности в сфере обмена населением. В том же октябре 1939 года, после “освободительного похода” Красной армии в Восточную Польшу, была создана смешанная германо-советская комиссия по эвакуации. Ее советским и немецким сопредседателями были Максим Литвинов (весной 1939-го снятый с поста наркома иностранных дел СССР) и Курт фон Ремпхохенер (Kurt von Remphohener). Подписи обоих стоят под “Соглашением между правительством СССР и правительством Германии об эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Союза ССР”, подписанным в Москве 16 ноября 1940 года.

Главными уполномоченными по реализации договора с советской и немецкой стороны были майор (позднее полковник) Я. Синицын и оберштурмбанфюрер (позднее штандартенфюрер) СС Х. Хофмайер, местонахождением ставок обоих был Луцк на советской стороне; целый ряд представительств обеих сторон действовали и в других городах, как, например, немецкие представительства во Львове, Стрые или Станиславе или советские представительстве в Холме и Ярославе. Эта репатриация носила строго этнический характер: ни славяне, ни евреи, даже если они были членами “арийских” семей, под ее действие не подпадали, а арийцам настоятельно рекомендовали разводиться со столь “неполноценными” и “нежелательными” супругами.

Первый транспорт с 1050 переселенцами был отправлен из Владимира-Волынского 20 декабря 1939 года. К началу нового, 1940-го года число переселившихся превысило 26 тысяч человек, а вся эвакуация была завершена к 4 февраля, охватив около 130-131 тысячи. По другим данным, к 8 февраля 1940 года было эвакуировано на запад до 128 тысяч лиц немецкого происхождения, в том числе и 15 тысяч поляков, могущих, по мнению комиссии, претендовать на “немецкость”.

Члены немецкой комиссии не скрывали своей гордости достигнутым в кратчайшие сроки (всего за шесть недель!) результатом - почти полной очисткой бывшей Восточной Польши от остатков немецкого населения. Лишь крайне незначительная часть, не вняв ни уговорам немецких, ни угрозам советских властей, отказалась от переезда: это были в основном баптисты и католики, опасавшиеся религиозных преследований в Германии.

Число желающих эвакуироваться в противоположном направлении составило около 40 тысяч, и среди них немало евреев, но советская сторона согласилась принять только 20 тысяч из них. Позднее, в конце декабря, она согласилась принять еще 14 тысяч человек (преимущественно евреев), одновременно высылая в немецкую зону около 60 тысяч, не принявших советизации (евреи были и среди них). Подчеркнутое отсутствие интереса со стороны СССР к судьбе польских евреев проявлялось, начиная с первых же заседаний смешанной комиссии.

Сотрудник Главного немецкого штаба по эвакуации в Луцке Брюкнер приводит в своем дневнике (правда, в пересказе) такой случай. В начале декабря 1939 года на пограничный переход у моста через Буг возле местечка Сокол прибыл состав с евреями из генерал-губернаторства. Советские пограничники не пропустили их, а когда те стали все равно прорываться через заслон, то открыли по ним огонь. Когда евреи развернулись и пошли в германскую сторону, то и оттуда их встретили выстрелы. Несколько человек прыгнули в Буг и поплыли на советский берег, один человек утонул. И только через час, после консультаций с высшими начальниками, эту группу пропустили в СССР. Один из советских офицеров так прокомментировал эту сцену: “Значит, немцы в Германию, в Россию русские, а евреи - в Буг?”

После нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года множество мирных польских граждан - преимущественно евреев – бросили насиженные места и бежали от немцев на “спасительный” восток, в сторону СССР. Все они после 17 сентября 1939 года оказались не в соседнем государстве, а в руках у другого - восточного - агрессора. В этих несколько изменившихся обстоятельствах часть из них сделала свой выбор не в пользу СССР и подала заявления на эвакуацию в Германию, благо оба агрессора заключили друг с другом 16 ноября 1939 года соглашение об обоюдной эвакуации некоторых групп населения. Хотя соглашение и действовало по принципу “восточные немцы в обмен на западных украинцев и белорусов”, заявления принимались от всех желающих, проживавших до 1 сентября 1939 года по ту сторону демаркационной линии. Все первое полугодие 1940 года в Бресте, Владимире-Волынском и Перемышле (с 13 мая - во Львове) работали три германские пропускные комиссии.

С завершением эвакуации немцев процесс обмена населением на пространстве бывшей Польши, судя по всему, не закончился: нерешенными оставались чисто операционные вопросы - обмен бывшими польскими гражданами по признаку их проживания до начала войны. Число заявлений о разрешении возвратиться в западные районы Польши подали в общей сложности 164 тысяч человек, главным образом поляков. Сроком завершения эвакуации было намечено 15 мая 1940 года, но позднее он был продлен еще на две-три недели. Все это время на аннексированных восточнопольских территориях непостоянно и небольшими группами, но все же находились немецкие офицеры из комиссий по эвакуации.

Уже в первые дни сентября 1939 года, когда вермахт захватывал Западную Польшу, в восточных ее воеводствах стало накапливаться значительное количество еврейских беженцев из западных воеводств - около 150-200 тысяч из общего количества приблизительно в два миллиона евреев, проживавших до этого в Западной Польше. После аннексии Восточной Польши Красной армией и “воссоединения” с советскими Белоруссией и Украиной все они оказались в СССР, причем приток беженцев продолжался и после 17 сентября. На территории, захваченной самим СССР, постоянно проживало, по оценкам Мордехая Альтшулера, 1292 тысячи бывших польских евреев.

Большинство еврейских беженцев предпочитало Сталина Гитлеру и жизнь в СССР - лишь бы не остаться у немцев. Евгений Розенблат пишет, что тем самым они совершали “бегство из реальности в миф”, в частности в миф о справедливом советском строе. По нашему мнению, все это ни на секунду не выходило за рамки “реальности” - из одной скверной реальности люди бежали в другую, в надежде, что все-таки она лучше и безопасней, чем та, что они в панике покинули.

Отношение к ним со стороны советской власти, согласно тому же Розенблату, прошло через несколько фаз - от “благожелательно-лояльного” осенью 1939 года через “выжидательно-корректное” в первой половине 1940 года и до “требовательно-жесткого”, начиная с лета 1940 года, когда значительная часть польско-еврейских беженцев была депортирована на восток СССР.

В начале октября 1939 года первостепенной была задача регистрации и учета: но уже тогда было ясно, что их так много (в одном только Белостоке - от 10 до 25 тысяч человек!), что перераспределение и переселение в другие места неизбежны. Этот вопрос обсуждался на заседании бюро ЦК КП(б) Белоруссии 14 октября 1939 года, постановившем создать специальную правительственную комиссию по размещению и трудоустройству беженцев на территории БССР. Постановлением Совнаркома БССР № 773 от 25 октября 1939 года такая комиссия во главе с И. Гориным, действительно, была создана. Общее количество беженцев в одной только Белоруссии, по ее данным на декабрь 1939 года, составило около 120 тысяч человек. Комиссия рекомендовала разгрузить восемь городов - центров скопления беженцев (Белосток, Брест-Литовск, Гродно, Барановичи, Пинск, Лида, Молодечно, Слоним) и переселить “излишки” в восточные области республики, где предложить физическую работу (на торфоразработках, например). Около 23 тысяч было переселено уже к концу октября 1939 года, из них примерно пятая часть, не найдя себе работы по специальности, к февралю 1940 года вернулась в западные области (где трудоустроиться, впрочем, было еще сложней).

10 ноября 1939 года постановлением СНК СССР № 1855/486 была создана советская комиссия под председательством Лаврентия Берии по вопросу учета и трудового использования беженцев как рабочей силы, которой поручались также вопросы “обратной эвакуации” (то есть выдворения в Германию) неблагонадежных или нетрудоспособных беженцев. Около 25 тысяч отказались принять советское гражданство и решительно потребовали отправки в Палестину или западноевропейские страны: таких, к неудовольствию немцев, немедленно эвакуировали обратно, а часть была даже арестована. Другая часть спокойно приняла советское гражданство и даже завербовалась на работы внутри СССР, но большинство все же попыталось осесть и закрепиться на новой советской и бывшей польской земле.

Политика советских властей по отношению к еврейским беженцам носила, как справедливо заметил Евгений Розенблат, во многом “импровизационный характер”. Так, в начале 1940 года в Белостоке действовал запрет брать беженцев на работу через отделы труда, что в постановлении бюро Белостокского обкома КП(б) Белоруссии от 4 февраля 1940 года было расценено как мера, подталкивающая беженцев к спекуляции, и осуждено.

Вместе с тем, и попытки советской власти распорядиться беженцами точно так же, как и остальным советским населением, перевоспитать их и навязать те виды трудовой деятельности, к которым они - портные, ремесленники, рабочие, торговцы - были совершенно не приучены, в целом не увенчались успехом. Часть из них отказывалась принять советское гражданство. Отношение к таким беженцам стало настороженным, их рассматривали как социально чуждый и дестабилизирующий элемент.

Те из беженцев, кто смог найти крышу над головой у своих родственников в советской зоне, кто принял или согласился принять советское гражданство, могли чувствовать себя - по крайней мере, до 22 июня 1941 года - в относительной безопасности. Остальных же ожидала депортация - на север европейской части и пусть и в Западную, но Сибирь, - правда, ждать ее пришлось относительно долго.

Собственно, к депортационной зачистке новоприобретенной польской территории Советы приступили в середине февраля - то есть буквально сразу же после того, как из больших городов уехали немецкие эвакуационные комиссии. Уже 10 февраля 1940 года была проведена первая и самая большая операция такого рода - депортация около 140 тысяч “спецпереселенцев-осадников”. “Осадниками” назывались бывшие военнослужащие польской армии, отличившиеся в польско-советской войне 1920 года и получившие за это в 1920-1930-е годы от благодарного отечества земельные наделы в восточных районах, населенных преимущественно белорусами и украинцами. В апреле (9 и 13 числа) последовала депортация 60 тысяч так называемых “административно-высланных”. В их число входили члены семей расстрелянных польских офицеров, полицейских, жандармов, госслужащих, помещиков, фабрикантов и участников повстанческих организаций; среди них были и учителя, мелкие торговцы и даже крестьяне побогаче, пресловутые “кулаки”. Интересно, что еще раньше, 9 апреля 1940 года, чести быть депортированными, причем отдельно от остальных, удостоились проститутки. Большинство депортированных составляли поляки, небольшая часть - украинцы и белорусы.

А вот третья депортационная волна из числа граждан бывшей Польши была почти исключительно (на 85-90%) еврейской. Контингент назывался “спецпереселенцы-беженцы” и состоял из тех, кто бежал на восток от наступающего вермахта: таких рассматривали как “интернированных эмигрантов”. Намеченная еще в марте, их депортация могла состояться не ранее середины июня 1940 года, когда из СССР уехала последняя немецкая комиссия, принимавшая индивидуальные заявления граждан о переселении на территорию, контролируемую Германией.

Фактически же она состоялась только 29 июня 1940 года. Около 77 тысяч человек направили в спецпоселки на севере СССР - в Архангельской, Свердловской и Кировской областях - для использования, главным образом, на лесоразработках. Вместе с тем большинство беженцев до войны были мелкими ремесленниками и торговцами, врачами и так далее.

“Стремление портных, сапожников, часовых дел мастеров, парикмахеров и др. быть использованными по специальности, полностью удовлетворить в пределах их расселения не представляется возможным. Поэтому приходится людей этих профессий (избыточную часть) осваивать на лесе”.

Экономическую эффективность “освоения портных на лесе” можно было бы поставить под сомнение с самого начала. Но нельзя не отметить, что большинству этих людей огорчительный отказ немцев в приеме обратно и отвратительная действительность советской депортации спасли жизнь.



…Но как бы то ни было, в начале 1940 года во власти немцев оказалось весьма многочисленное еврейское население - до 350-400 тысяч человек в самом рейхе (включая сюда и австрийских евреев, и евреев Чехии и Моравии) плюс более чем 1,8 миллиона в генерал-губернаторстве, на бывших польских территориях. Именно о них, в сущности, и говорится в письме товарищу Чекменеву. Избавиться от них было и психопатической мечтой, и политической целью Гитлера.

Но был ли этот подарок желанен Сталину? Подарок в 2,2 миллиона евреев - 2,2 миллиона людей с мелко- и крупнобуржуазной психологией? Даже с полутора сотнями тысяч польских евреев государство уже так основательно помучилось, отправляя их на торфоразработки или же депортируя! Да и кто знает, не скрывается ли под личиной этого лавочника или того портного немецкий шпион? И если разрешить им вольное проживание по всей стране, то сколько же сил, энергии и затрат потребуется на их чекистско-оперативное обслуживание? И не отправлять же их всех в ГУЛАГ или на спецпоселение, как это было решено и сделано по отношению к нескольким десяткам тысяч еврейских беженцев из Польши?

А если расселить их на Западной Украине, как предлагали немцы, то там ведь и так уже почти 1,4 миллиона “трофейных” польских евреев! Куда бы их самих деть, учитывая вероятное стратегическое значение этого региона в недалеком будущем?

А если отправить их в резерват “Биробиджан-на-Амуре”, как это тоже предлагали наивные немцы, то ведь он рассчитан на несколько сотен тысяч человек и его инфраструктура явно не рассчитана на переваривание и укоренение такой массы! Да, Еврейская автономная область остро нуждалась в притоке еврейского населения и даже просила Кремль помочь ей переселить на свою территорию в течение двух-трех лет 30-40 тысяч евреев из Западной Украины и Западной Белоруссии, но более чем 15 тысяч человек в год она была просто не в состоянии “переварить”.

Итак, отказ СССР от столь лестного предложения Германии был запрограммирован. Приведенные Чекменевым сугубо формальные соображения, в сущности, смехотворны и даже немного лукавы (никаких русинов в тексте соглашения нет). Ничто не привязывало и к уже действующим соглашениям - при обоюдном желании можно было легко заключить новый договор. Истинные мотивы отказа лежали, скорее, в другом - в патологической шпиономании сталинского режима, в подозрительно-недоверчивом отношении к классово-буржуазной еврейской массе из капиталистических стран, а также в колоссальных масштабах предложенной Берлином иммиграции.

Не знаю, отдавали ли себе Молотов и Сталин полный отчет в том, какими последствиями для европейского еврейства обернется их отказ? Сталин, который уже через месяц сам решится на уничтожение польского офицерства, и Молотов, в то время не только председатель Совнаркома, но еще и нарком иностранных дел, вполне могли бы просчитать, что станет с евреями в гетто и концлагерях, когда рутинная депортация уже не будет решать всей проблемы.

По крайней мере, другой советский дипломат - Федор Раскольников (бывший посол в Болгарии и невозвращенец-эмигрант) - прекрасно уловил последствия такого отказа. Еще в сентябре 1939 года он обратился к Сталину с поистине пророческим открытым письмом: “Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах может приютить многие тысячи эмигрантов”.

Конечно, проще всего было бы откликнуться на обнаруженный документ восклицанием типа: “Ах, оказывается, евреев Германии, Австрии и Польши можно было спасти! Гитлер предлагал их Сталину, а тот не согласился, не спас, оставил их на погибель!”

Но думать так было бы очень большим упрощением ситуации. СССР преследовал свои собственные интересы, реализации которых массовое прибытие евреев могло только помешать. И Сталин не был бы Сталиным, если бы руководствовался морально-вероятностными императивами или просто клюнул бы на удочку Гитлера.

Получив отказ (или, что еще более вероятно, не получив из Москвы никакого ответа), Эйхман едва ли расстроился. Он, привыкший изучать и знать своего врага, был готов и к этому.

Но серия неудач с территориальным решением еврейского вопроса - Ниско, Биробиджан, Мадагаскар, - безусловно, подтолкнула его к поиску и продумыванию других путей “разрешения” этой проблемы - путей экстерриториальных, куда более радикальных и абсолютно надежных. Казнь вместо высылки, газовые камеры вместо гетто, яры и карьеры вместо лагерей, братские могилы вместо Мадагаскара или Сибири.

Да, вопрос тогда так и остался открытым. Но ненадолго - года на полтора.

Его позднейшее и иное решение, как известно, вошло в историю под страшным именем Шоа.

[michael smolyak]

Персональная война Вернера Климана

Ричард ФЕРСТМАН
12.02 10:40 am

(IMG:http://www.nrs.com/aimages/12_07/021207_174020_78984_2.jpg)
Вернер Климан прожил 56 лет на одной из тихих улочек квинсовского района Флашинг в небольшом кирпичном двухсемейном доме, стоящем в ряду таких же домов, построенных на бывшем картофельном поле во времена Великой депрессии. В этом доме м-р Климан и его жена Лора вырастили двух дочерей, и под крышей этого же дома он зарабатывал на жизнь для своей семьи.
Климан продавал различным учреждениям ковровые покрытия и шторы, но никогда не имел желания перенести бизнес за пределы своего дома или нанять хотя бы одного работника. Подвал был его цехом, а кухня на втором этаже – офисом. Он работал по 96 часов в неделю, что неудивительно, если все приходится делать самому.
Ему 88 лет, но на его бизнес-карточке все еще красуется надпись: «Вернер Климан, декоратор».
Жена Климана умерла в 1979 году, а дочери вышли замуж, родили детей и переехали на Лонг-Айленд; но пять раз в неделю они приез-жают в Квинс, где преподают в местных школах. Теперь большая часть его соседей – корейские иммигранты (прекрасные, добрые люди, хорошие друзья, говорит он с гортанным акцентом – отражением его немецких корней). А на месте синагоги, в которую он ходил на протя-жении почти полувека, — Еврейского центра Флашинга, — теперь разместилась корейская церковь.
Но м-р Климан мало изменился. Он такой же высокий и живой, с широкими плечами и копной вьющихся седых волос на голове. Время от времени он разражается веселым заразительным смехом, и тогда становится легче представить его энергичным молодым человеком, который изображен на фотографиях, представленных в его недавно опубликованной книге воспоминаний «От Дахау до Дня D».
На днях страна отметила очередной День ветеранов, но для Климана этот день не отличался от любого другого. «Куда уж мне ходить на парады в моем возрасте», — шутит он. И ему не нужно дожидаться национального праздника, чтобы вспомнить о времени, когда он носил военную форму. Он думает об этом каждый день.
Жанр его книги дает основание предположить, что Климану есть о чем рассказать, — в первую очередь, историю своей жизни, которая простирается далеко за пределы судьбы торговца шторами из Квинса. Историю событий Второй мировой войны, которая состоит, в сущности, из двух частей, основанных на личном опыте автора: истории еврейского подростка, жившего в Германии в 1930-х годах и чудом избежавшего судьбы миллионов жертв Холокоста, и истории американского солдата, высадившегося в Нормандии в 1944 году и дожившего до наших дней, чтобы рассказать об этом своим внукам.
Временные рамки двух его историй охватывают сравнительно небольшой семилетний период, закончившийся 60 с лишним лет назад, но все детали давних событий четко запечатлены в памяти Климана. Он сидит на старой софе в гостиной на первом этаже своего дома и рас-сказывает посетившему его журналисту «Нью-Йорк таймс» о вещах, о которых раньше не рассказывал никому.

«Хрустальная ночь» и начало террора
Вернер Климан был третьим из пяти детей торговца зерном, жившего в баварской деревне Гаукёнигшофен. Ему было 13 лет – всего несколько месяцев после бармицвы, прошедшей в небольшой деревенской ортодоксальной синагоге, — когда в январе 1933 году Адольф Гитлер пришел к власти.
Условия жизни евреев в Германии стремительно ухудшались. В 14 лет Вернера исключили из школы, а в 1936 году семью Климана лишили средств к существованию, так как был принят закон, запрещавший немецким христианам иметь дела с евреями.
В этой ситуации Вернер и его старшие братья – Тео и Зигфрид – начали искать пути выезда из Германии. Тео иммигрировал в Палестину, а Зигфрид отправился в американское консульство в Штутгарте, чтобы подать прошение на выдачу визы для въезда в Соединенные Штаты. Когда Вернеру исполнилось 16 лет, он решил последовать за братьями и обратился к троюродному брату, жившему в Небраске, с просьбой стать гарантом его иммиграционной визы.
Осенью 1938 года, после двух лет ожидания, Зигфриду сообщили, что в отношении его прошения о выдаче визы вынесено положительное решение, и 9 ноября они с Вернером отправились в Штутгарт, чтобы заполнить все необходимые документы.
Они приехали как раз вовремя. Когда братья во второй половине дня вышли из здания консульства, то увидели, что на улицах бесчинствуют банды нацистских мародеров, громящих еврейские магазины, дома и синагоги. Эта ночь вошла в историю под названием «Хрустальной ночи», или «Ночи разбитого стекла», — продолжавшиеся двое суток погромы немецких евреев и первый масштабный инцидент грядущего Холокоста.
Зигфрид направился на вокзал, чтобы сесть в поезд, отправляющийся в Швейцарию, а Вернер провел ночь, спрятавшись в доме местного крестьянина. На утро он отправился в свою деревню, где обнаружил в их семейном доме полный разгром: стекла в окнах были выбиты, постельное белье разорвано, полы усыпаны осколками посуды.
Отца дома не было. Вместе с другими мужчинами-евреями, жившими в деревне, его арестовали и передали нацистским властям их сосе-ди, с которыми семья Климана на протяжении многих лет была в самых дружеских отношениях.
«В течение одного дня вся деревня обратилась против нас и других евреев, — говорит Климан. – Антисемитизм культивировался в Германии на протяжении длительного времени, но никто не ожидал, что он проявится так быстро и с такой жестокостью».
Вскоре в доме Климанов появился хозяин местной гостиницы, член нацистской партии, который арестовал Вернера. Подростка отправили в тюрьму в соседний город и поместили в одну камеру с отцом. Через неделю отца Климана и нескольких других евреев пожилого возраста неожиданно освободили – на том основании, что они служили в немецкой армии в Первую мировую войну. А еще через несколько недель Вернера на автобусе отправили в Дахау.
Позже вырваться из нацистских концентрационных лагерей уже было невозможно. Но у 30 тысяч мужчин, арестованных в ходе погромов «Хрустальной ночи», — первых жертв организованного нацистами массового заключения евреев в концентрационные лагеря, — имелась возможность выйти на свободу. На этой ранней стадии немцы освобождали арестованных, имеющих документы, позволяющие им выехать из страны.
Вернер Климан оказался одним из таких «счастливчиков». В декабре, через два месяца после его ареста, он получил письмо из британского консульства во Франкфурте, в котором сообщалось, что он может въехать в Англию, — и все это благодаря его троюродному брату из Небраски, который внес в Лондонский банк деньги на имя своего родственника. В начале января 1939 года Климан вышел из Дахау, упаковал чемодан и через шесть часов добрался на поезде до голландского побережья.
«В тот момент, когда я пересек границу, — вспоминает он, — я перестал считать себя немцем».

От Англии до Америки

Чтобы получить американскую въездную визу, понадобился год, и еще девять месяц ушло на сбор денег, которых едва хватило на покупку самого дешевого билета на пароход, отплывающий в Америку. В ноябре 1940 года, после 12-дневного путешествия через Атлантический океан, Климан сошел на берег в Нью-Йорке с двумя чемоданами, двумя долларами в кармане и адресом дальнего родственника в квинсовском районе Джексон-Хайтс.
Год спустя Соединенные Штаты вступили в войну. Иммигранты подлежали военной службе, и через девять месяцев после нападения на Перл-Харбор Климана призвали в армию. Он был зачислен в 22-й пехотный полк 4-й моторизованной дивизии и более года провел на раз-личных военных базах Восточного побережья, где проходил подготовку к десанту на амфибиях.
В январе 1944 года его дивизия отплыла в Европу с базы Форт-Хэмилтон (Бруклин). Климан второй раз переплыл Атлантику, направляясь в Англию, чтобы сражаться с нацистами, от которых ему удалось сбежать пять лет назад.
В Англии его перевели в штаб дивизии, где он должен был быть переводчиком во время готовящейся высадки в Нормандии. Там он завязал дружеские отношения с рядом своих товарищей по оружию – отношения, которые он пронес через всю жизнь. Одним из таких друзей был офицер контрразведки по имени Джерри Сэлинджер, говоривший ему, что хочет стать писателем.
«Джерри был тогда просто хорошеньким мальчиком, — вспоминает Климан о человеке, ставшим впоследствии знаменитым писателем Джеромом Дэвидом Сэлинджером, автором «Над пропастью во ржи». – И довольно замкнутым по натуре».
Вместе с Сэлинджером они высадились 6 июня 1944 года в Нормандии, со второй волной десантников исторического «Дня D». Как и у всех ветеранов битвы за Нормандию, доживших до наших дней, у Климана есть свои собственные, сугубо личные воспоминания об этом ставшим уже легендарным эпизоде Второй мировой войны.
Он помнит каждый день непрерывных воздушных налетов, продолжавшихся семь недель после высадки. Бомбежки были таками интенсивными, что Климан навсегда потерял слух. Во время налетов он прятался в сарае, стоявшем рядом с каменным домом, и однажды очутился в этом сарае под столом рядом с Эрни Пайлом, прославленном военным корреспондентом.
«Бомбы падали вокруг нас, — написал Пайл об этом эпизоде в одном из своих репортажей. – Мы лежали под столом, слегка подняв головы, как две змеи, и смотрели друг на друга. Мы просто лежали, вытянувшись, наши лица на расстояния фута, пока все это не кончилось. Невозможно описать звук этих разрывающихся бомб, ярость этих атак. Можно только сказать, что это был хаос, ожидание вечной темноты».

Возмездие
Для Климана Нормандия была не просто полем боя. Это была дорога к прошлому. В течение последующих нескольких месяцев их дивизия продвигалась все дальше вглубь Франции и, в конце концов, вышла на границу с Германией, где Климан впервые после шести лет отсутствия ступил на землю своей бывшей родины.
Весной 1945 году, всего за несколько дней до капитуляции, Климан получил разрешение посетить свою родную деревню. Он шел по Гаукёниг-шофену в щемящей тишине, он видел людей, которых знал всю жизнь, но которые не решались подойти к нему ближе. От синагоги остались одни стены, в ней местная пожарная команда хранила свое снаряжение. От одного из старых друзей отца он узнал, что нацисты забрали всех живших в деревне евреев, и никто из них не вернулся назад.
Наконец Климан подошел к дому, в котором вырос. Напоминающий крепость 200-летней давности дом был в полуразрушенном состоянии, его занимали французские поденщики – в сущности, те же военнопленные. Климан сфотографировал их, и эта фотография вошла в его мемуары.
Через несколько недель Климан вернулся в деревню, на этот раз без разрешения начальства. Некоторое время он служил под началом амери-канского армейского капитана, назначенного военным комендантом округа. Он также посетил нескольких своих бывших соседей, в том числе, одного старика – «очень хорошего друга евреев, добродетельного христианина», написал о нем Климан в мемуарах.
«Мы говорили с ним обо всем, что происходило в эти ужасные годы, — продолжал Климан. – И после того, как мы с ним побеседовали, он сказал мне, что у него что-то есть для меня».
Старик вынес чемодан, в котором лежали чаша для киддуша, менора и 300-летняя «Книга памяти», написанная от руки на иврите. Все это, сказал старик, он забрал из синагоги перед тем, как она была разрушена. Впоследствии Климан передал книгу музею Яд Вашем в Иерусалиме, а чашу и менору оставил себе.
Этот визит стал для него как бы озарением. Климан внезапно понял, зачем он вернулся сюда, на землю своих предков. Все эти дни он видел людей, которые участвовали в погромах «Хрустально ночи», и невольно старался их избегать. Даже сейчас, будучи в военной форме и с оружием, он не мог избавиться от чувства страха. Но теперь он был готов к тому, чтобы взять правосудие в свои руки.
Действуя в соответствии с оккупационными правилами, Климан обошел всю деревню в сопровождении местных полицейских, которые аресто-вывали каждого, на кого указывал Климан. В каждом случае он детально описывал, что этот человек сделал, и арестованному предлагалось подписать признание. Но был один человек, которого Климан хотел арестовать лично, — тот самый хозяин гостиницы и член нацистской партии, который арестовал его в ноябре 1938 года.
Климан появился на пороге его дома с пистолетом в руках. «Мне не нужно было называть себя, — вспоминает Климан. – Он меня узнал. Я посадил его на капот моего джипа и отвез в ту самую тюрьму, в которую он засадил меня. Через несколько дней ко мне прибежала его жена и умоляла освободить мужа. Но я ей сказал: “Пошла вон!”»

О чем забывать нельзя

Сегодня Климан охотно рассказывает о событиях тех лет, но так было не всегда. Когда его дочери подросли и стали взрослыми женщинами, отец дал им ясно понять, что не хочет говорить о своей жизни в Германии до войны или о службе в американской армии.
«Мы его расспрашивали, но он нам не отвечал, — вспоминает его дочь Дебби Шенкейн. – Мы очень хотели узнать историю его жизни, но он отмалчивался. А мы и не настаивали».
Климан хранил молчание вплоть до 1984 года. На встрече ветеранов в Пенсильвании, проходившей в том году весной, продюсер телеканала NBC News Роберта Остер, работавшая над программой, посвященной 40-й годовщине «Дня D», уговорила Климана дать телеведущему Тому Брокоу интервью прямо на берегу в Нормандии. После интервью Климан в сопровождении старшей дочери посетил свою родную деревню.
Остер, глубоко тронутая всем, что довелось перенести Климану, посоветовала ему написать мемуары. Но этот проект начал осуществляться лишь в 2004 году, когда его дочь Дебби познакомилась с Элизибет Ухлиг, бывшим библиотекарем, ставшей писательницей и свободно говорившей по-немецки. Ухлиг работала с Климаном в течение двух лет, постепенно вытягивая из него подробности. В августе этого года небольшое квинсовское издательство Marble House Edition опубликовало его мемуары.
«Главная причина того, что я решился написать воспоминания, это мои дети и внуки, которые требовали этого от меня, — говорит Климан. – Перед тем, как книга была опубликована, я показывал ее многим людям, и все они говорили мне, что книга замечательная и написана простым и ясным языком. Я этому очень рад».
Климан с радостью обнаружил, что история его прежней жизни сегодня находит множества благодарных слушателей. Недавно прием, посвященный публикации его воспоминаний, прошел в Kupferberg Holocaust Resource Center and Archives при Queensborough Community College. Артур Флаг, исполнительный директор центра, собирается еще не раз приглашать Климана выступать на подобного рода мероприятиях. «Я рад говорить со всеми, кто хочет слушать», — замечает Климан.
Во время беседы с журналистом «Нью-Йорк таймс» Климан не раз прерывал свой рассказ и отправлялся в соседнюю комнату, откуда появлялся через пару минут с папкой или книгой в руках.
«Это судебные документы по делу тех людей, которых я арестовал, — сказал Климан после одной из таких вылазок. – Один молодой человек написал книгу о Гаукёнигшофене, и он обнаружил эти бумаги в судебном архиве. Видите, здесь даже имена их не указаны – только инициалы. Местные власти старались их защитить. Большинство отделались лишь минимальным сроком заключения».

«Нью-Йорк таймс»
Перевод И. Левитиной