"Трудно быть богом" АБС и фильм А.Германа Опции

[Ирена]

Источник: http://www.mn.ru/issue.php?2004-17-41

14 мая 2004
Известный писатель стал первым зрителем фильма Алексея Германа "Трудно быть богом". Впечатление ошеломительное
Новый фильм Алексея Германа затрудняюсь, с чем бы сравнить. Так ошеломляюще Герман еще не воздействовал, так сильно не снимал. Ощущение мощи. Помню и понимаю, что он - автор "Лапшина" и "Хрусталева", но все же. "Лапшин", пожалуй, тоньше, "Хрусталев" - многослойнее. Нынешний Герман - именно мощнее. Чувствую свою беспомощность в подборе слов, но можно ли отрецензировать землетрясение? Хороша попытка - обзор грозы. Вот если и возникают сопоставления, то с чем-то природным, стихийным. При этом Герман ни на секунду не утратил вкус к детали, к многофигурной живописи: каждый кадр можно вставлять в раму и вывешивать рядом с Брейгелем и Босхом.
Речь о фильме, который Герман уже пять лет снимает по повести братьев Стругацких "Трудно быть богом". Напомню сюжет одной из самых важных шестидесятнических книг, давшей модель поведения целому поколению, и не одному, наверное.
На погруженной в глухое средневековье планете находятся наблюдатели-земляне, которые пытаются бережно подправлять ход событий, не нарушая логическое развитие истории. Главный герой - Румата, межпланетный Штирлиц, - осознавая свою задачу сохранения нейтралитета, тем не менее не выдерживает, когда на планете захватывает власть "черное братство", свергнувшее господство "серых", тоже отвратительных, но хоть не столь кровавых. Румата берется за меч, чтобы покарать злодеев, и тем нарушает правила и закономерности, вмешиваясь в чужой исторический процесс.
* * *
Герман уже делал попытку снять такое кино 36 лет назад. И даже получил разрешение - в августе 1968 года. 21 августа "серо-черное братство" ввело танки в Чехословакию, и вопрос о съемках отпал сам собой. Чтобы уж все представало по-киношному, добавлю, что сейчас натура снималась в Чехии, а сценарий написан заново, в соавторстве с женой, Светланой Кармалитой, с которой Герман познакомился как раз в августе 68-го. Кольцо замкнулось, кино идет.
Снято процентов восемьдесят фильма. Еще нет нескольких важных сцен, еще впереди озвучание, всегда кропотливо долгое у Германа. Но готовый объем таков, что уже вполне можно судить. Я посмотрел весь, на киножаргоне, материал, впервые для этого случая выстроенный в правильном порядке, - около двух часов.
Складывается добрая традиция, как принято было говорить в те времена, которые все чаще вспоминаются сегодня. В июне 97-го в "Московских новостях" я рассказывал, как здесь же, на "Ленфильме", был первым, кому Германы показали рабочую копию "Хрусталева". То есть показывала одна Светлана, Алексей на это время уехал подальше, в Репино, и там ждал звонка жены. Когда включился свет, Светлана даже спрашивать ничего не стала - все было ясно по выражению лица - и пошла звонить. Сейчас ситуация повторилась, за тем исключением, что Герман уезжать в Репино не стал, ждать остался дома на Кронверкском, за углом от студии: то ли за годы стал закаленнее, то ли ленивее - чего там ездить.
Главное: повторился сильнейший германовский удар по всему воспринимающему аппарату - так это, кажется, называется. Его кино снова потрясает, только по-другому.
* * *
На хлопушке написано: "Трудно быть богом". В подзаголовке фильма Алексея Германа тоже будет значиться название знаменитой повести братьев Стругацких - вероятно, "по мотивам...". Так оно и есть: картина - не экранизация. Название тоже будет другим. Нынешний вариант, еще не окончательный - "Что сказал табачник". Это Муга, слуга Руматы, все время пытается сослаться на местный авторитет: "Один табачник, очень-очень умный человек, как-то сказал..." Остается неизвестным, что ж такого умного подсказал умный табачник, но другой надежды все равно нет.
В книге, заставляя Румату взяться за оружие, братья Стругацкие обозначали два главных положения. Хоть и "возьмемся за руки, друзья", но берись или не берись, отвечать всегда за все будешь только сам. Второе - общественно более важное: с этими "серыми" (тем более с "черными") по-хорошему и вообще по какому угодно ничего не выходит.
Надо вспомнить, насколько могущественными властителями дум были Стругацкие, чтобы осознать, что те, кто считался и был русской интеллигенцией, прислушались. Каждая страна и каждый народ должны пройти свой исторический путь. Браться за меч - самоубийственно, договариваться - безнадежно. Будем ждать, честно руководствуясь лагерным правилом (которое фарсово преобразилось сейчас в припеве двух игривых девчушек): "Не верь, не бойся, не проси". Во второй половине 80-х такая социальная психология обернулась полной неготовностью к переменам, упавшим сверху, - словно и вправду, как в фантастическом романе, пришельцы занесли.
Нельзя возлагать на литературу ответственность за историю, как это яростно и красноречиво делал Василий Розанов, обвиняя русскую словесность в том, что довела государство до распада и народ до революции. Но если есть в мире страна, где такой вопрос правомерно хотя бы поставить, - это Россия. Во всяком случае в 60-е, за неимением гражданской жизни, социальные образцы черпались в словесности.
* * *
"Это картина про нас", - говорит Герман, что правда. Так он, Герман, чувствует, понимает и показывает. Перед нами трагедия. Полный крах всего. Можно только догадываться, какое ощущение краха переживает сам режиссер и кто стоит за образом Руматы. В фильме его несколько раз называют рыжим, хотя картина черно-белая. Кто это такой рыжий, который всеми ощущается чужаком и вызывает подозрение и ненависть? Как это теперь называется - кризис российского либерализма? Когда провозглашается, что не выходит пойти по проторенной дороге мировой цивилизации, а раз не выходит, то и не нужно; когда с важностью снова заводится старый разговор об особом пути.
На съемках в чешском замке Точник четыре года назад мы беседовали с Германом об этом. Он говорил: "Оказалось, трудно быть богом, да еще гораздо актуальнее, чем тогда. Богом быть невозможно трудно. Ничего не получилось у Ельцина. Я убежден, что он не был таким дурным человеком, как рассказывают. Ничего не получится ни у какого Явлинского. Почти невозможное дело быть богом, и что ты с этим сделаешь? Все поворачивается поперек, кровью, какой-то глупостью. Ничего не остается, кроме того, что взять мечи и начать рубить головы. У нас в финале есть фраза, что у этих страшных монахов, которые высадились, вырезали, повесили, посадили на кол все, что можно, - у них все получается, понимаешь? Те порт не могли построить. А эти построили. Колы понаставили, но порт построили". Я возражал: "Ну это же неправда". - "Как неправда?" - "Да те, которые вбивают колы, они ведь сваи не вобьют и порт построить не могут. Это же только кажется, что за ними порядок, а они на деле в лучшем случае баллистическую ракету установят или методом Левши автомат Калашникова соорудят. А вот чтобы дороги, обувную промышленность, кинопрокат, железнодорожный транспорт - это нет". - "На первом этапе получается, вот как у Гитлера". - "Ага, или Беломорканал". - "Беломорканал действительно получился дико глупый. Ты знаешь, там нельзя было корабли протащить, их тянули людской силой".
* * *
Разговор шел четыре года назад. Тогда еще финал картины был таким же, как в повести Стругацких.
Начало конца и сейчас то же. "Румата наконец выдрал меч, обернулся, лицо было как прорезано струйками крови. И это было счастливое лицо. Потом он отвернулся, белая рубаха появилась на фоне черных балахонов, и он рубанул двумя мечами накрест и шагнул вперед". Так написано в сценарии, эта сцена почти так и снята. Добавлено, как Румата молится: "Господи, если ты есть, останови меня". Видимо, того, к кому он обращается, все-таки нет - на этой планете или в этой картине, - и герой становится убийцей.
В книге Румата возвращается на Землю, его срыв понятен начальству и друзьям, предстоит курс психологической реабилитации в домашних условиях. В фильме он продолжает бессмысленную борьбу. "Ну что же, вперед, мое войско", - говорит Румата, и ничтожная группка, в которой выделяются два баскетбольного роста бойца, отправляется неизвестно куда. Вернее, известно. Если у Стругацких планета остается на произвол своей исторической судьбы, но хотя бы главный герой жив, то Герман всех отправляет на явную гибель.
* * *
Когда сидели в рабочей комнате режиссера на студии, исполнитель главной роли Леонид Ярмольник рассказал, усмехнувшись, что недавно в прессе Германа назвали "северный Феллини". Герман усмехаться не стал: надо думать, любого киношника устроит такое сравнение, с любым эпитетом. Хотя само по себе сопоставление не более плодотворное, чем "Северная Венеция". При некотором сходстве в плотности кадра и особенно в выборе лиц, уж очень разительно мировоззренческое отличие одного от другого. У Феллини в самых отчаянных картинах появляется какая-нибудь большеглазая девочка в белом платьице, хоть на заднем плане. Германовский мальчик со смышленым милым лицом скачет среди горы тел, нарубленных Руматой, срезая у мертвецов кошельки.
Просвета нет ни в чем и ни в ком. Мудрец Будах, которого, рискуя жизнью, Румата спасает от смерти и вызволяет из тюрьмы, оказывается полууголовным элементом, похожим на мерзких деклассантов из "Хрусталева". Кроме того, герой зря так старался: Будаху, по сути, ничто не грозит, он нужен любому режиму, потому что умеет готовить яды - владеет хорошим ремеслом, которое всегда в спросе. Герман по-германовски строит сцену ключевого разговора Руматы и Будаха. Мудрец никак не может помочиться - с почками что-то после тюрьмы. Поэтому он отвечает невпопад, потеет и думает не о судьбах страны. Слуга нажимает ему на живот, процесс пошел, и тут Будах в первый раз говорит умную вещь: "Сдуй нас или оставь нас в нашем гниении". Румата отвечает: "Сердце мое полно жалости, я не могу этого сделать".
* * *
У Германа все сцены до жути убедительны. Впервые взявшись за фантастический сюжет, он делает его настолько реальным, что в эту действительность перемещаешься весь. Я видел чешский замок Точник до прихода туда Германа и при нем. До был музей, при - живые темные века, где брейгелевские типажи расторопно топят в нужнике книгочея, крутятся пыточные колеса, ветерок раскачивает гроздья повешенных и ливень из машины на крепостной стене размывает и размывает завозимую и завозимую на самосвалах грязь.
Как всегда у этого режиссера, погружение полное - оттого, что выверено каждое движение, неточностей нет. Можно даже приблизительно понять, какой ценой это дается. На "Ленфильме" я посидел на обсуждении снятого накануне эпизода. О десяти секундах экранного времени говорили полтора часа, решили, что вон тот мальчишка руки пусть складывает, как складывал, но поднимает сантиметров на пять выше, и отправились переснимать.
Мы с Ярмольником, в пересъемке не занятом, пошли в ленфильмовский буфет. К столику подсел Александр Лыков (из "Ментов") поговорить с коллегой. Лыков был первым, кого Герман намечал на роль Руматы, но произошла какая-то неувязка со сроками и договоренностями, за это время появился Ярмольник, который на пробах победил конкурентов. Когда Лыков отошел, Леня сказал: "Первые два года он говорил, как мне завидует, потом поменялись". Я обратил внимание на очень спокойную интонацию, вообще на то, что Ярмольник перестал шутить о германовском долгострое. Вернее, шутит, но почти автоматически, без энтузиазма, как рассказывают старый анекдот, просто потому, что он хороший и к месту. Ярмольник человек умный, знает, что за долготерпение ему воздастся - ни больше ни меньше историей кино.
Зимой в Москве прошла премьера картины Валерия Тодоровского, в которой все хорошо (кроме названия "Мой сводный брат Франкенштейн"), и, может, лучше всего - Ярмольник. То, что он к этому времени уже четыре года работал с Германом, даром не прошло. И в роли Руматы он лаконичен и выразителен, достигая высших пиков актерства: когда человек просто, без слов, без жестов, без мимики, глядит на тебя, и тебе становится по-настоящему страшно.
* * *
Удивительное ощущение испытываешь, хорошо зная литературную основу фильма: это же братья Стругацкие, знаменитая книга "Трудно быть богом". Возникает опасность оказаться в ловушке. Предполагаю, что в такую ловушку могут попасть многочисленные поклонники Стругацких, которые придут смотреть фильм Германа. Канва соблюдена, даже не канва, а сюжет сохранен - все основные герои, главные эпизоды. Но то, что картина снимается на четыре десятилетия позже, чем писалась книга, - фактор определяющий. Книгу сочиняли авторы, опасавшиеся крушения последних иллюзий, предупреждавшие: "Там, где правят "серые", к власти всегда приходят "черные". Фильм снимает автор, у которого решительно никаких иллюзий не осталось.
"Это картина про нас", - говорит Герман. На экране - условное средневековье. В рамках фильма оно стилистически едино и цельно, но каких-либо исторических соответствий в костюмах и декорациях искать не надо. Все точно и достоверно, как во сне. Сновидческая природа кино, всегда явленная у Германа, отчетливо проступает здесь тоже. Не знаю, сознательно ли режиссер обозначил некую преемственность, выбрав на роль барона Пампы - самого симпатичного персонажа книги и фильма - Юрия Цурилло, того самого, который сыграл главного героя в картине "Хрусталев, машину". Пампу, как и того генерала, терзают в застенке. Но не в Пампе дело, дело в Германе, который всегда - будь то в застольной беседе, в газетной статье или на съемочной площадке - способен высказываться только о том, что происходит с его страной и его народом. Выступать в своем отдельном жанре, который называется "Сны Алексея Германа о России".
Автор: Петр ВАЙЛЬ

Обсудим книгу и концовку книги и сценарий фильма?

[Kloots]

Мне не ясна первая фраза о первом зрителе. Неужели Герман все-таки закончил фильм? Все время казалось, что над этой экранизацией (если можно назвать это экранизацией) висит какое-то проклятие: то не давали разрешения на экранизацию, то в перестроечное время она самому Герману казалась неактуальной, то он болел...

[Ирена]

Kloots вот и я смущена... Вроде бы не было нигде сообщений о завершении съемок. Поэтому и интересуюсь - очень хочется фильм увидеть...

[Kloots]

Повесть я всегда очень любил и люблю. Впервые я ее прочитал в одиннадцать лет, естественно, не понял, читал как "приключаловку". После школы перечитывал неоднократно. Говорить о фильме без просмотра невозможно.

[Ирена]

Kloots я впервые прочитала в 13 лет. Перечитывала неоднократно... О фильме Германа судить невозможно. Поэтому я и интересуюсь сведениями о его выходе.

А помните выходил фильм Довженко? В начале восьмидесятых Какике у Вас впечатления остались? Мне он очень не понравился

[Kloots]

А я его не видел. Выслушал отзывы людей, которым доверял - и не пошел.

[Ирена]

А я его не видел. Выслушал отзывы людей, которым доверял - и не пошел.

Считайте, что повезло Вам. (IMG:http://www.jewniverse.ru/forum/style_emoticons/default/winkk.gif) ' />

[Ирена]

Алексей ГЕРМАН: У ОБЩЕСТВА НЕТ ПОТРЕБНОСТИ В ХОРОШЕЙ РАБОТЕ Настоящее искусство живет не на фестивалях, а там, где создается. На «Ленфильме» Алексей Герман продолжает съемки фильма по роману Стругацких «Трудно быть богом». Предлагаем вам побыть рядом с ним   (IMG:http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/35n/n35n-s25.jpg)  ДЕНЬ ПЕРВЫЙ  В павильоне так холодно, что понимаешь: в ХIV веке с отоплением было худо. Хотя на павильон не похоже. Дом не дом, скорее каменная нора. Низкие своды. Живой огонь. Темновато.  Вспоминаю, у Стругацких: «В темноте мы во власти призраков». Люди снуют то ли в доспехах, то ли в тряпье, перья с потолка падают, кружась, будто снежная крупа. У людей почерневшие лица, даже не лица — страшноватые рожи, словно ожившие персонажи бестиария Босха. Раскачиваются подвешенные чучела подстреленных волков, сушеная рыба. Кругом веревки, канаты, цепи.  Все пространство тесное, словно скованное невидимыми кандалами. В кадр входит новоявленный властитель Рэба, толстяк в рясе, обсыпанный цветами, похожими на розы. Сегодня этот бледный гриб — лицо, как блин, «цепкий беспощадный гений посредственности» — чувствует себя победителем, отчего мерзко посмеивается, тряся жидкими длинными волосенками. «Там, где торжествует серость, к власти приходят черные». Нюхает смертоносную стрелу, почесывается ею, некрасиво втягивает воздух. Входит главный герой Румата с лицом Леонида Ярмольника.  Это сцена краха его собственных представлений и перспектив. Ярмольник непривычно тих, сосредоточен, даже сумрачен. И вовсе не походит на инопланетянина. Тут же мальчик с измазанными, расцарапанными руками, разбитыми костяшками пальцев и ногтями с вросшей грязью оседлал слугу, запряг вместо лошади и скачет на нем, размахивая куклой из железа. Страшновато. И отчего-то смешно. И снова страшно.  «Не меняй крупность. Энергетика уходит», — обращается к оператору режиссер. Опытный оператор Владимир Ильин пытается спорить: «Смотрите, общий кадр лучше, и собака в кадр войдет». Бесполезно. «Не надо собаку!» «Ну вот теперь, мне кажется, все стало слишком общим. Скучным. И мальчик въехал как-то нехорошо. Почему у мальчика руки такие чистые? Сделайте ему руки и лицо еще грязнее, и плечо… надо ему «выжечь»…». Оператору: «Какое ты видишь плечо. Левое? Вот левое и «жгите». Что мешает оператору? Та большая балка? Ну так пилите ее»…  Раздается звонок. Герману торжественно подносят трубку. Судя по всему, звонит серьезный человек из начальников с намерением обрадовать Алексея Юрьевича. А.Ю. поблагодарил, но ответил, что подумает. «Ну как награда?» — спросила я на следующий день. «Бог с ней, с наградой, — сказал Герман. — Это ведь Союз кинематографистов, из которого мы со Светланой ушли. Понимаешь, мы оказались из разных дворов, с разных улиц. Мы их не понимаем и не любим. А они — нас. Некоторых совсем презираем. Зачем тогда? Я и отказался».  Герман в студийной комнате греет руки о чашку с чаем…    – К Стругацким меня тянуло долгие годы. Когда мы начали снимать — нас закрыли. Другой раз начали — бросили сами. Потом пришел Горбачев. О каком тоталитарном терроре стоило говорить? Нам всем было ясно: через четыре года здесь будет город-сад.  — Неужели вы, прожженный скептик, снявший, может быть, самые горькие картины о взаимоотношениях людей и власти, настолько верили в близкое прекрасное завтра?  — Абсолютно. Но сейчас наше кино вновь ко времени…  — Там уже ближе к финалу есть эпизод… После переворота посланца небес Румату просят дать оружие борцам с темными силами. А он объясняет, что пройдет время, и эти борцы превратятся в таких же властолюбивых феодалов. Появятся новые рабы, и все пойдет по-прежнему. Предсказание сколь ужасающее, столь точное.  — Эта сцена снята. Сценарий построен на том, что в эти же «сети», про которые Румата все понимает, он сам и попадается. То же пророчество коснется самого Руматы. Когда он поднял оружие и начал убивать, вырезал страшное сообщество «Черный орден» — случилось то же самое. Он стал владыкой, королем, императором — не важно, как назвать.  Румата — воин и ученый. Он добр, мудр и справедлив и ничего сделать не может. Обстоятельства все втягивают и втягивают его во владычество. Он пытается добраться до душ, пользуясь языком правды, и понимает: освобожденные им же рабы, к его удивлению, забьют его оглоблями. На просвещение у него нет сил, и, кроме одиночества, остаются лишь мечты, исполнение которых для него нереально. В победе заключено поражение.  На протяжении всей истории он выискивает и спасает богословов, ученых, философов, чтобы они объяснили ему смысл существования.  Но ничего нового они ему сказать не могут.  Знаешь, я бы считал нашей победой сочинить совсем другой мир, и чтобы зрители поверили в его реальность. И чтобы в его проблемах увидели схожесть с нашими.  Про какое время писали Стругацкие, про «семь веков назад» или про «сейчас»? Про «нормальный уровень средневекового зверства — счастливый вчерашний день королевства Арканар». Все как всегда: и «серые штурмовики», и «активизация мещанства», и «любой лавочник вправе затравить тебя», и «сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ».  — К сожалению, картина может стать самой актуальной картиной о нашем времени.  — Да нет, все равно она не будет остроактуальной. Хотя проблемы те же, что у римлян, что в Арканаре, что у нас. Мне вообще неинтересно снимать «сюжеты». Допустим, «Лапшин» был интересен, потому что увлекательно думать о времени. Как они верили, какие они были прекрасные, но неумные, понимаешь?  — Точно, как ваше поколение в 60-е или наше в горбачевские времена…  — А любовную историю мне было неинтересно снимать. И в «Лапшине», и у Стругацких. Наверное, на меня многие набросятся: «А где это? А где то?». Все роман знают наизусть. Может, картина получится скучная, потому что мне неинтересно, как рубятся, убивают. Сначала я своему продюсеру расписал, какое замечательное, интересное будет у нас кино. Нас было трое — я, Кармалита и он. Потом попросил о встрече и сказал: «Я все наврал. Я известный в узком кругу режиссер. И зритель вряд ли на очередной арт-проект валом повалит. Интеллигенция — мой зритель — подразъехалась из страны или обеднела, а кто-то пристрастился к другим зрелищам».  Но, с другой стороны, я надеюсь, что картина будет жить долго, как и все мои фильмы. Будет возникать то там, то здесь и, в общем, наберет достаточно зрителей.  Мне интересно воссоздавать ту жизнь. Придуманную. Я старался снять скрытой камерой XIV век на другой планете. Сочинить мир во всех нюансах и подробностях так, чтобы все поверили — это правда. Мы работаем на уровне интуиции…  И с артистами мне менее интересно работать, чем с непрофессионалами. За исключением нескольких человек, не затертых в кино, и главного героя Леонида Ярмольника. Я его увидел не в кино.  — Не может быть.  — Клянусь. Я по телевидению увидел парня, который вел какую-то игру. Такой носатый, обаятельный, с вненациональной внешностью. То, что нужно для Руматы. И попросил его пригласить. Я просто не знал, что Леонид Исаакович — известный и популярный артист. Тогда я редко смотрел кино, и в основном — только молодых режиссеров.  Как нам кажется, сейчас трудно. Трудно по одной причине: у общества нет потребности в хорошей работе. Иногда невыносимо смотреть, что творит хороший актер или актриса в сериале или еще страшнее — в классике.  Мы очень полюбили Юру Цурило — как личность, как артиста. И, уверяю, от него можно добиться многого. Но вот недавно увидел какой-то фрагмент с ним. «Юра, — говорю ему, — мы же уже с тобой все прошли. Не надо говорить громче, чем партнер. Говори всегда в два раза тише». — «А они требуют». — «А ты откажись». — «А они не будут снимать». — «А ты посиди немножко победнее…». Все то, что у нас запрещалось как антихудожественное, авторы сериалов считают художественным достижением, что ли? И откуда столько помоечников в талантливой стране. Мало кто не снимает у нас на «Ленфильме» сериалы. Самый глупый человек (как говорят, есть еще один такой в Уганде) вообще никогда и не был режиссером, был организатором производства — тоже снимает. Что может из этого получиться?  — А вы не опасаетесь… Помните у Набокова: вошел актер с лицом, перещупанным ролями. Вот и Леонид Ярмольник много снимается в эти годы. Его лицо общеизвестно. У Руматы же — облик уникума. Человека то ли с той планеты, то ли с этой.  — Не могу же я настаивать, чтобы он за шесть лет больше нигде не снимался. Надеюсь, что роль Руматы получится интересной. Мы ведь с ним в одной сцепке. Пока я не ошибался.  Да и я уж старый, понимаю: здесь нужно добавить, здесь смикшировать.  Он меня не очень любит. И ладно, чрезмерная любовь артиста мешает. Знаешь, отношения с артистами складываются, что в кино, что в театре, не во время работы. А после — по результату. И потом, то же самое я слышал про Миронова, про Никулина, про Быкова.  Уж как мы во время работы ругались с Роланом Быковым, а Лена Санаева поклялась, что он нас очень любил. Да что там, он один раз к нам жить переехал, но это уже другой рассказ.  — Вы назвали актеров выдающихся.  — Я актеров боюсь. Говоришь, говоришь, ночь не спишь, придумываешь — а он из правого кармана одно выражение лица достанет, а из левого другое… У хорошего артиста таких выражений десять, у плохого — одно и то фальшивое. А тебе-то нужно одиннадцатое. У хорошего типажа всегда одиннадцатое. Вот он я, и моя жизнь перед вами. Артиста и типаж трудно соединить в кадре. Это да. Но это и есть составная кинорежиссуры.  А Юрий Владимирович Никулин драматическим артистом на самом деле не был. Он был способен перенести на экран силу своей личности и не соврать. Всю войну, начиная с финской, был артиллеристом. Здесь стояли, в блокаде ленинградской. И вся его батарея весной ослепла. Тогда к каждой огромной пушке приставили одного зрячего. Он их водил, а они, слепые, стреляли из этих огромных пушек.  Мне обидно, что нынче принято порочить имена приличных людей. Второй раз по телевидению про Никулина слышу. То он не пустил в цирк на Цветном комика Попова. То в фильме про Енгибарова рассказывают, как его преследовал Никулин. Нам приятно с кем-то бороться, кого-то оскорбить. Юрий Владимирович был одним из лучших людей своего времени: добрый, благородный, талантливый. Никому вреда причинить не мог, потому что, пройдя войну страшную, людей жалел. Оставили бы в покое немногих людей, достойно проживших жизнь.  — Вы шесть лет снимаете Стругацких…  — Я бы снял быстрее. В чем сложность… Построить павильон. Это стало сложно и дорого. Потому что люди со студии ушли, профессионалов мало. Оружие надо выковать. Много оружия. А все подчистую исчезло со студии. Ни меча, ни кинжальчика. Ничего не спасли.  — Раньше оружие на целую войну можно было взять из студийного «подбора».  — Конечно, у нас же снимал Козинцев «Короля Лира», «Гамлета», «Дон Кихота». И — ничего. То же на «Мосфильме». А если одалживать в Чехии или Польше, то они такие деньги сдирают… В общем, все делали в Мухинском училище. Сейчас у нас целый арсенал оружия с другой планеты: сабли, мечи, ножи, арбалеты, доспехи…  — Финал работы виден?  — Я бы все за два месяца закончил, но мне не повезло. Меня избили, довольно сильно. Приехал невропатолог и сказал: «Вам неправильно поставили диагноз, у вас не просто сотрясение, а ушиб мозга. Вот отчего через лицо выступила черная полоса. Вам немедленно в больницу надо. Иначе будете болеть и болеть. Разными вроде бы несвязанными заболеваниями…». А я ложиться не мог, потому что в той же драке сильно попало и моему сыну. Была угроза потери зрения. Потом действительно началось: с легкими, с сердцем. Теперь вообще трудно доснять большую трудную картину. Но и не доснять нельзя…  XIV век, тщательно воссозданный Германом, мне покинуть оказалось много проще, чем Румате. Стоило лишь отворить тяжелую студийную дверь, и я очутилась на залитом солнцем проспекте со старинным названием Каменноостровский.  С опаской глядя на проносившиеся мимо машины — все же я только что прямиком из «прошлого», — я думала: очень нужно, чтобы Герман свою картину завершил. Чтобы Стругацкие оказались правы»: «Можно сколько угодно преследовать книгочеев, запрещать науки, уничтожать искусство, но рано или поздно приходится спохватываться и со скрежетом зубовным, но открывать дорогу всему, что так ненавистно властолюбивым тупицам и невеждам».    Лариса МАЛЮКОВА, обозреватель «Новой»

[Ирена]

Алексей Герман - "Трудно быть богом"
Редактор и ведущий Мумин Шакиров

Мумин Шакиров: Алексей Герман - "Трудно быть богом". Над этой картиной по одноименной книге братьев Стругацких классик российского кино Герман работает уже более пяти лет. В этом нет ничего удивительного. У этого мастера обычно уходят годы на создание очередного шедевра. В прессе уже стало традицией рассказывать о том, как идут съемки фильма. К сожалению, из-за болезни оператора они сейчас приостановлены, но группа продолжает строить декорации на "Ленфильме" и параллельно проводит репетиции с дублерами.

Говорить о том, когда зритель увидит кино, - бесперспективно. Этого не знает даже Алексей Герман, хотя снято уже почти 90 процентов фильма. Мне повезло, я посмотрел двухчасовой, как говорят киношники, собранный и склеенный материал, пока без звука и реплик, только изображение и естественные шумы, записанные на съемочной площадке.

Давать оценку увиденному сложно, настолько это все ошеломляет. Алексей Герман выстроил свой мир, свое Арканарское государство, основываясь на прозе Стругацких. Это Средневековье, искусно придуманное автором до мелочей: костюмы, декорации, детали быта, домашняя утварь, оружие, доспехи рыцарей... Одним словом, все визуальное пространство с людьми, населяющими эту планету, - это чистый вымысел художника, который поставил перед собой задачу - рассказать свою историю падения и разрушения придуманного им мира. Алексей Герман не любит привязывать события, разворачивающиеся на экране, к стране, в которой он живет, но аналогии напрашиваются. Трудно подбирать слова не только автору этих строк, но и самому режиссеру.

(IMG:http://rfe.svoboda.org/programs/fc/2005/fc.020605-1.jpg)

Алексей Герман: Эта картина совершенно не о том, что происходит у нас. Эта картина, конечно, о России. Что там говорить, что это какое-то фантастическое государство? Город весь построен на том, что с этого этажа какают на этот этаж, с этого этажа - на этот этаж, а с этого этажа - на землю. Конечно, король - урод, конечно, министры. Надвигается фашизм. Фашизм приходит - и все говорят: "Зато вы заметили, как свободно и счастливо дышится в новом, освобожденном Арканаре?" Когда пришел фашизм, и когда уже вешают всех, какие там свободы?! Там просто проституток разрывают такими огромными бревнами; огромные детородные органы, трехметровые, и их разрывают на части. Это монахи, что называется, серьезная сила приходит.

Эту картину поставить гораздо труднее, чем Стругацких, у которых коммунары на Земле, на Земле все хорошо. Мы делаем Землю такую же страшную, но просто на другом уровне развития. Они Землю не любят.

Мумин Шакиров: Конечно же, Алексей Герман сохранил сюжет братьев Стругацких. Те, кто внимательно читал книгу "Трудно быть богом", узнают основных героев и увидят главные эпизоды. Центрального персонажа - дона Румату - играет артист Леонид Ярмольник - неожиданный выбор режиссера.

Алексей Герман: Конечно, это и то произведение, безусловно, и другое произведение. Во-первых, в том произведении существует такой романтизм, у нас этот романтизм мы вытаптываем, потому что мы рассказываем про свою Землю. Во-вторых, они - коммунары, которые знают в результате - как. Здесь никакие не коммунары, а просто ученые, которые ничего не знают - как. Они только знают: не буди лихо, пока тихо. Нельзя убивать - Румата эту основную заповедь нарушил. Он знает, что никакими переворотами в XIV веке ты ничего не изменишь, нужно как-то переменить сознание людей. Это невероятно трудно, почти невозможно, и он отказывает в этом местному Пугачеву по имени Арата.

Но, в принципе, он это человечески не выдержал и проделал сам. На самом деле он оказался преступником. Но и люди его не хотят. Они ему кланяются, все, но они хотели забить его оглоблями. Румата, который не может сражаться, запрещает себе в любом случае, ну, в ухо дать. Ну, уши отрезать - он любит очень. Говорят: "Вот вы, у вас 186 дуэлей и 300 отрезанных ушей - и больше ни покойника, ничего". Он говорит: "Знаете, уши тоже больно". Румата берет мечи, прыгает - и начинается дикая резня, полгорода вырезали.

Мумин Шакиров: Алексей Герман мучительно и долго снимает свое кино. Причина не только в том, что несовершенно современное российское кинопроизводство. Просто режиссер - дотошный и скрупулезный педант, доводящий точность деталей и штрихов до совершенства, а иногда и до абсурда. Он не скрывает, что его кино - это ожившие картины Брейгеля и Босха, и это видно на черно-белом экране. Камера оператора витиевато панорамирует по германовскому пространству, как кисть художника по полотну. Автор-режиссер снимает длинными планами, часто действие в одной мизансцене продолжается до двух минут. Кадр всегда насыщен, динамичен. Режиссер выстраивает многослойный видеоряд. Киношники это называют внутрикадровым монтажом. В картине нет случайных лиц, даже массовка подобрана тщательным образом, не говоря об исполнителях эпизодических ролей. Невольно вспоминается средневековая живопись с библейскими сюжетами, где художник каждому лицу или образу придает определенную и важную эмоцию. То же самое без преувеличения делает и Алексей Герман.

На "Ленфильме" ходят легенды и правдивые истории о том, как Герман снимает кино. Мне не удалось побывать на съемках, но повезло моей коллеге Татьяне Ткачук.

Татьяна Ткачук: Это было поздней осенью в Чехии. За пеленой холодного дождя, с которой не справлялись дворники, почти не видно было дорожных указателей, и казалось, что за Пльзенем никакого райцентра Клатово не будет вовсе. Я еду на съемки к Алексею Герману. Понимаю, что это редкая удача, - Алексей Юрьевич на площадке посторонних не любит. И не понимаю, как в такую погоду можно вообще что-то снимать. Уже в замке Точин под Клатово, со всех сторон обнесенном флажками с надписями "Не входить, снимается кино", ассистент Германа, ведя меня к мэтру, объясняет, что, если с неба не льет естественным путем, создается киношный дождь, а снимать начинают не раньше 8 вечера. Дон Румата в Арканаре отлично себя чувствовал в этакую нелюдскую погоду, а в той стране, куда делегировали Румату, солнце не светило вообще никогда.

Нельзя сказать, чтобы отлично себя чувствовали члены съемочной группы, утопающие по колено в грязи, грязи естественной и заботливо свезенной со всей округи. Только Герман, восседающий на колченогом пластмассовом стульчике вдали от всех, прижимающий к объемному телу пластиковую бутылку с "колой", кажется вполне спокойным. Сегодня ему должны предъявить лошадь для съемок, которая где-то на дальнем плане кадра должна промелькнуть в течение нескольких секунд. Алексей Юрьевич бракует на моих глазах третью кобылку подряд, не объясняя причин.

"Это ерунда, что со мной тяжело работать, что я монстр, - говорит Герман. - Да, вчера я всех выгнал с площадки. Они мне не могли ответить на простейший вопрос. Гримерша рыдала. Ну, поругался я с оператором, потому что... потому что он был несправедлив. Вызвали другого - тот просто плохо снимал, да еще решил, что со мной можно неправильно разговаривать..." Герман считает, что режиссер - хозяин в группе, и не признает никаких выговоров и оценок своей деятельности.

Все готово к съемке: свет, актеры, дождь... Лицом Ярмольника - снимают восьмой дубль - напряжено до предела. Команды "Мотор!" нет. Алексей Юрьевич думает.

Потом, когда закончат картину, он готов будет выслушать критику. А пока ему будут показывать лошадей до тех пор, пока он по только ему ведомому критерию не выберет единственно правильную лошадь. И будет продолжать снимать непрофессиональных актеров, потому что на актерских лицах он видит маски прошлых ролей, мешающие ему, Герману. И будет сдерживаться в эмоциях только по отношению к Светлане Кармалите - женщине, однажды вытащившей из печки брошенный туда Германом сценарий и сейчас заботливо кутающей его плечи пледом. "Мотор!" - Герман наконец надумал снять дубль...

Мумин Шакиров: Вот таким предстал перед глазами Татьяны Ткачук Алексей Герман.

Двухчасовой собранный материал фильма "Трудно быть Богом", трудно поддается пересказу, а тем более - осмыслению. После завершения съемок начнется окончательный монтаж, затем будут озвучиваться актеры, записываться шумы и музыка. Все может кардинально измениться, включая содержание. Возможно авторы - сценарист Светлана Кармалита и режиссер Алексей Герман - вложат в уста актеров совершенно новые реплики, иной текст, чем в первоначальном варианте.

Сегодня можно говорить лишь об общих вещах. Главный герой - Румата, представитель землян, межпланетный разведчик, прилетевший в Арканарское государство, - долго сохраняет нейтралитет, но в конце концов не выдерживает, когда власть в этой страшной стране захватывает некая хунта, как любит повторять Герман - "черное братство", свергнувшее господство "серых", искусно описанных братьями Стругацкими.

"Он вынырнул из каких-то заплесневелых подвалов дворцовой канцелярии, мелкий, незаметный чиновник. Потом вырос исполинским бледным грибом этот цепкий, беспощадный гений посредственности" - так авторы книги описывают карьеру главного антигероя своего романа "Трудно быть богом" дона Рэбы.

Алексей Герман в своей картине не дает ответов, он ставит вопросы.

Алексей Герман: А нет ответов. Если бы были ответы у нас... Что делать Румате? Он увидел страшную резню, которую устроили монахи. Монахи явились к нему, разгромили его дом и по ошибке убили его девушку любимую. И он озверел, он превратился в животное. Он надел шлем, вылез на балку и стал сидеть на балке. Они сломали дверь, ворвались, их там человек 200 было. Он спрыгнул, а они ему все говорят, что "все будет в порядке, успокойтесь, все будут наказаны". Они не знают, что убита его барышня. А там такие повестки, называются - пайцы, на таких флажках, и вот с этим флажком он должен явиться в Веселую башню (то есть в КГБ). Он кивает и говорит: "Посмотрите, вот вам пайцы. Вы можете с ними сделать все, что хотите. Смотрите:" - их ломает и бросает. И все, кончилось. Это все артисты, они все отпущены, все. "Вот вы будете каждый день получать такую штуку и уничтожать тех, кого вы считаете... Отпускайте, их не тронет их никто. Мы заинтересованы в дружбе и понимании с вами". И каждому он говорит: "Я очень понимаю, очень благодарен вам. Я даже понимаю, что можно мне вот такую пачку, можно такую пачку, а точно на такую же пачку арестовывать других людей". Они вот так вот ходят вокруг него. Дон Рэба, их министр, говорит: "Я понимаю, что я стою на краю огромной ямы, но я человек широких взглядов, и я бы так хотел..." Но он все равно ничего не может сделать, он все равно вырезал полгорода.

Мумин Шакиров: Последний монолог Алексея Германа - не о картине, а о времени и о зрителе. Мастер переживает, что его поклонников и почитателей становится в России все меньше и меньше.

Алексей Герман: Я за это время потерял лицо, потерял глаза зрителя, к которому я обращаюсь. Это не такая простая вещь, понимаете. Чехов писал для одной интеллигенции, и у него, что называется, крыша поехала, когда он побежал к Потапенко советоваться, как ему сделать так, чтобы тиражи были побольше, к совершенно бездарному писателю. Сейчас у нас были такие - Софья Дмитриевна Разумовская, еще целый ряд интересных людей, к которым мы обращались. А их нет. А как так случилось, что их нет, я не могу понять. Ну, миллион евреев уехали. Среди этого миллиона, поверьте мне, тысяч 50 имели право на то, чтобы мы смотрели им в глаза. Потому что это в какой-то степени прекрасный народ, в каком-то смысле достаточно дремучий народ - я посмотрел его на Брайтон-бич (его или себя - это уже другой разговор). Так что это не то, что уехали евреи, - уехала интеллигенция в огромном количестве.

Я в Париже встретил довольно известного физика, мы пошли в какой-то ресторанчик поесть, а он мне сказал: "Вся французская физика - это русские сейчас, уехавшие. Просто вся". Я думаю, что уехало несколько миллионов, и как раз моих зрителей. И я не знаю, к кому обращаться. Потому что я не хочу обращаться к "новым русским", почти все они воры, почти все. Меня мало интересуют правители. И, таким образом, у меня выскочил зритель - вот в чем беда.

Мумин Шакиров: И все же Алексей Герман - счастливый человек. Ни в одной другой стране мира он не смог бы снимать кино так, как он его снимает в России, где есть деньги на авторское кино, где есть преданные единомышленники, работающие за скромную зарплату, где есть интеллектуалы, которые, нет сомнения, в очередной раз возведут Алексея Германа в классики, выходя из зала после просмотра картины "Трудно быть Богом".

[Ирена]

Трудно быть Богом даже Герману

Алексей Герман снимает редко да метко. После долгостроя, длившегося около восьми лет, он вновь в работе. Снимает новую картину под названием "Трудно быть богом". Это экранизация книги братьев Стругацких. Еще лет 30 назад был написал сценарий на ее основе, однако съемки так и не успели начаться. Самое шокирующее обстоятельство - приглашение на роль дона Руматы Эсторского актера Леонида Ярмольника. Многим ведь казалось, что это абсолютно не германовский актер. Не меньшее удивление испытал и сам Леонид Исаакович. Он даже пошел на некоторые жертвы во имя роли у Германа. А Герман поставил жесткое условие: уйти с телевидения, покончить с шоу-деятельностью. И Ярмольник принял вызов, исходя из того, что Герман у нас один. По прошествии пары лет совместной работы Ярмольник считает, что как существует система Станиславского, так существует и система Германа.

 ajrmol__nik_rumata.jpg ( 15.68 килобайт ) Кол-во скачиваний: 36


Кадр из фильма

Сам Герман принял решение окончательно утвердить Ярмольника не сразу. В течение полугода решал вопрос с назначением актера на главную роль. Режиссер, как известно, очень часто принимает такого рода решения самым непредсказуемым образом. Приглашает, на первый взгляд, совсем неподходящего артиста. Так было с Юрием Никулиным, с Андреем Мироновым. Зато результат превосходил все ожидания. Герман любит приглашать не артистов. В "Хрусталеве" он снял театрального режиссера Генриетту Яновскую. В "Трудно быть богом" возможно снимет Анатолия Васильева.

[Kloots]

Какого года статья? Судя по всему - давняя.

[Ирена]

Какого года статья? Судя по всему - давняя.

Ага. Я ее из-за фотографии привлекла. Про выход фильма молчат СМИ и друзя друзей в Москве, снимающиеся в картине...

[Kloots]

Кажется, это заколдованный фильм. Как и "Мастер и Магарита". Прямо мистика какая-то...

[Ирена]

Прямо мистика какая-то...

Просто Герман старший слишком требователен к себе и другим

[Ирена]

Л. Ярмольник. Россия под «танком» фашизма?

(IMG:http://files.kinoros.ru/films/film00265/0_tbb_tizer1_m.jpg)

В Москве скинхеды избили министра культуры Кабардино-Балкарии З. Тутова. Милиция традиционно назвала это хулиганством. Актёр Леонид ЯРМОЛЬНИК ещё до этого ЧП предупреждал: мы стоим на краю пропасти под названием «фашизм».

7 ЛЕТ известный актёр снимался у Алексея Германа-старшего в фильме по повести братьев Стругацких «Трудно быть богом». Финал сняли в марте. Действие в картине происходит на другой планете в Средневековье. Главный герой, землянин дон Румата (Ярмольник), обнажает свой меч против фашизма. «Моё кино, — заявил сам Герман, — о том, что ждёт Россию завтра».

— ЛЕОНИД Исаакович, по замыслу «Трудно быть богом» — фильм-предупреждение. А сами-то вы разделяете предчувствия режиссёра?

— Самое ужасное, что кроме как привидением суть картины не назовёшь. Это его личный страх перед будущим. Но на экране у Германа — безусловно Россия. Кровью, телом, костями и жилами мы связаны с нашей землёй. Мы все похожи — живём одними глупостями и одними радостями в стране с поразительным менталитетом: прокормить себя не способны, но в войне победить можем. Казалось бы, несочетаемые вещи — невероятное величие и бездарность, уникальность и тривиальная пошлость. Но потому и Россия! И вся эта история, конечно, о безнадёжности…

— Всё-таки о безнадёжности?

— Да! О безнадёжности, но не бессмысленности усилий переделать жизнь и людей. Цитат много, от Достоевского до Жванецкого. Самая яркая и понятная уху — «Что с человеком ни делай — он всё равно ползёт на кладбище». Усилия землян на другой планете тщетны. И добро не побеждает зло. В конце «тьма» и «свет» расстаются в равновесии. Этот баланс и есть суть жизни. Румата не герой, не Илья Муромец, Мак-Лауд или «крепкий орешек». В момент, когда победитель должен выглядеть крутым, у него подскакивает давление и течёт кровь из носа от напряга… Жизнь поломала его, хотя не изменила ему душу. А съёмки изменили меня самого.

— Вы тоже боитесь, «как бы к нам за демократией тихо, в тапочках не пришёл фашизм» (фраза А. Германа из интервью «АиФ». — Авт.)?

— Не исключено! И наш фильм-притча на это повлиять не сможет. Тот же терроризм — тупая чёрная стена без пощады и жалости. Мир — симбиоз добра и зла. И зло действует эффективней. Похоже, Россия скоро окажется «под танком». Но в сердце нет паники и ужаса. А лишь желание противостоять.

— У Германа обострённое ощущение края пропасти. А у вас?

— У меня не так. Мне 52, ему 67 — всё-таки 15 лет разницы. Он сам сочетает в себе несочетаемое. При всех талантах — типичный продукт «совка». Но — киногений. Его отец, знаменитый в Союзе писатель, жил по советским законам и был угоден власти…

— Государство объявило войну нашему фашизму. Выходит, Герман, ленты которого клали на полку, тоже угоден власти?

— Его фильм нужен власти — но идеальной. Умной, созидающей, видящей за бугорок. Но мы же идём неизведанным путём! Говорят, я там играю Путина. Это не абсолютная глупость. Кино о том, может ли один человек сделать общество счастливым. Накормить хлебами и перевести через море. Ответ отрицательный.
Фенька с комиком

(IMG:http://www.aif.ru/data/mags/aif/1327/pics/03_01_01.jpg)
Кадр из фильма «Трудно быть богом»

— ВЫ СКАЗАЛИ, что у Германа есть своя фенечка, секретик — он использует комических актёров в трагедийных ролях: скорчить рожу на смертном одре. Примеры — Ролан Быков, Юрий Никулин, Андрей Миронов. Сильнее цепляет: ждёшь одного, а видишь другое. Вот и вы в той же обойме!

— Только так ярче показывается суть. Попробую объяснить. Человек корчит рожи не кому-то, а себе. То есть вас самого передёргивает изнутри в самой неподходящей ситуации. На актёрском жаргоне — «сброс». Это как пукнуть во время атаки или исполнения гимна. Грубый, но точный пример: в момент кульминации можно и наложить в штаны. Но в то же время ты совершил подвиг. Такое и в постели с женщиной может случиться. И умная баба поймёт!.. А если ты сделаешь суровое лицо, как в старом кино, и ещё ветер в морду — перебор… Вот мой герой отчитывает армейского капитана — стукача-предателя. Невероятно напряжённая сцена. И я как бы морально побеждаю его, но тут идёт срыв — хочу попить, а рука с ковшом трясётся. Плюю в ковш и не попадаю. И мой противник, на которого я наезжал, это видит…

— А в жизни были такие моменты?

— Не раз! Лет 10 назад был случай с Леонидом Филатовым. Он уже тяжело болел. Я навестил его дома на Таганке. Его жена Нина сказала, что сбегает в магазин. Мы с Лёней сидели на кухне. Он казался весёлым, но, как только захлопнулась дверь, выдал тираду. Это была исповедь минуты на три: что всё, кранты, он больше не может выносить жуткие боли, длящиеся годами, он не хочет жить. Я сидел в оцепенении и лихорадочно соображал — пытался найти верную реакцию. То, что Лёне тяжко, я знал и раньше, но что он до ТАКОЙ степени отчаялся — был к этому не готов. И в эту секунду животное чутьё подсказало мне, как быть. Я всё «сломал» — без пафоса. Подкалывая, что-то вспоминая, почти смеясь, стал говорить: «Ты что, в своём уме?! А как же девки, водка, друзья? А как — писать, сниматься? А Нина? Если есть один шанс из миллиона — его надо использовать. «Туда» ты всегда успеешь!» Он внял. И с этого момента мы пошли в наступление и победили. Он прожил ещё 8 лет.

— Съёмкам — 7 лет. Вы сказали: «Надеюсь, меня к финалу не будут вывозить на съёмочную площадку в инвалидной коляске». И ещё: «Если бы я делал только эту работу, то умер бы или спился, а если б был продюсером Германа — то застрелился». А ради чего? Зачем вы «продали» свою актёрскую душу?

— Я и сейчас готов подписаться под этой цитатой. И я не «продал»! Я думал, съёмки продлятся полтора года. А потом было уже поздно. Зато теперь я лучше знаю себя. Я научился сомневаться во многом. Сомнение — может быть, самая ценная черта… Я дружил с артистами, которые прошли германовскую «мясорубку», — Роланом Быковым и Юрием Никулиным. Есть Людмила Гурченко и Нина Русланова — любимые актрисы Германа, которые его обожают. А ведь он на съёмках над ними порядком поиздевался. А я сам захотел выучить его новаторский киноязык и проверить свою пригодность. И я там ничего не играю — просто живу.
Понты с ментами

— В ЖИЗНИ вы чувствуете то же, что и ваш герой? Когда выходите из «мерса», идёте по улице…

— Бывает. Год назад подрался с двумя милиционерами. Точнее, сознательно оказал им сопротивление… Я ехал на машине домой и в полутьме увидел «Жигули» на обочине. Две машины. И стоял парнишка лет 14, его трясли люди в форме. Я дал по тормозам. Оказалось, два изрядно выпивших мента остановили пацана, который решил прокатиться на дедушкиной машине. По пути никого не задавил и не ограбил. Да, он поступил неправильно. Но мужики его слишком уж прессовали. Им было в кайф поглумиться над испуганным подростком. С таким же успехом они могли отметелить и меня. Но всё-таки «опознали». Когда я их разнимал и даже одному двинул, им хватило сообразительности не ответить мне тем же. Я вернулся в машину в порванной куртке. А ментам сказал: «Если уж такое творите, то хоть не позорьте мундир!»

Ещё случай. В жуткие морозы и гололёд я ехал по оживлённому шоссе. Впереди на подъём шёл грузовик, за ним «девятка». Уходящая вверх дорога, темно, снег, полутуман. Водитель «девятки» вдруг пошёл на обгон и, уже выходя из него, наткнулся на встречный «КамАЗ». Но даже не сбросил скорости. «КамАЗ» едва успел уйти от столкновения. Дальше — прямой участок дороги. И через несколько секунд этот водила обогнал ещё машину!.. У меня на всякий пожарный есть «автопонты» — включил сирену и прижал его к обочине. Распахнул дверцу. Там мужик, трезвый, благообразного вида, лет 45 — и твердит: «Я же опаздываю!». Я ему: «А если бы навстречу ехала моя дочь?! И ты бы её угробил?» Узнав меня, он стал извиняться: «Всё понял! Впредь не повторится!» Но я ему не поверил и не простил.


Владимир КОЖЕМЯКИН
Фото Сергея ИВАНОВА

[Kloots]

Есть книги, которые нравились в юности, но с возрастом видишь, что это - слабо. С некоторыми книгами происходит наоборот: видишь то, чего не замечал в юности, понимаешь, что книга гораздо больше того, что запомнилось и вошло при первом чтении. Так у меня было с Гоголем. Так произошло и с "Трудно быть богом". В десять лет я ее прочитал просто как фантастическую сказку. В шестнадцать лет я оценил злободневность. Сегодня я ее воспринимаю уже с точки зрения вечности. К тому, что добро и зло вечно, как Бог и Дьявол, я пришел, не исключаю, что где-то благодаря Стругацким, которых часто перечитывал. Мысль верная, хотя, возможно, не ими придумана.

[Ирена]

Налбандян Карен Эдуардович. Возвращение в Арканар

[Kloots]

Стали выходить книги в серии "Время учеников", где разные авторы дописывают продолжения к книгам Стругацких. Вообще, этот жанр развился сильно: многочисленные продолжения "Унесенных ветром", даже продолжение... "Войны и мира" (целые куски переписаны у Эйдельмана)! Ну, Толстого уже давно нет, а как же Борис Натанович Стругацкий мог благословить это дело?

[Ирена]

Насколько я знаю, именно с подачи АБС был создан проект "Время учеников"... Значит разрешили. И сценарии писать разрешили...

[Ghimel]

Шолем.

Я несколько раз подряд читал повесть в 11 лет и частично смотрел фильм "Трудно быть Б-гом" совместного советско-ГДРовского производства (80-е годы), и скажу вам так: насколько мне понравилась повесть, настолько не понравилась эта экранизация. Искажённый сюжет, неуместная музыка, никаких размышлений, которые были в повести, и вообще что-то непонятное. Надеюсь на Германа и думаю, что ему удастся снять фильм качественно и передать то, что хотели сказать в своей повести братья Стругацкие.